Девочка, с которой детям не разрешали водиться - Койн Ирмгард (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
На поляне перед городским парком расположился цирк Платони, он приезжает сюда каждый год и с каждым годом становится все меньше. Мой отец говорит, что этот цирк крошечный, трогательный и жалкий. Но все же это замечательный цирк: в нем есть считающая коза, человек-змея и медведь, который борется. Сам господин Платони клоун, он набирает в рот воды и обрызгивает другого клоуна. Я тоже умею так делать. А потом он борется с медведем и побеждает его. Зрителям, которые осмелятся бороться с медведем, обещают дать большие деньги.
Мы стояли перед цирком – Отхен Вебер, старшие швейневальдовские мальчишки, Хенсхен Лаке и я. Все молчали. Хенсхен Лаке и я тянули жребий, кому идти бороться с медведем. Чтобы решить это, мы подбрасывали вверх старую пробку от пивной бутылки. Я проиграла, и все сказали: «Ты этого все равно не сделаешь». Тогда я это сделала. Я ничего не соображала от страха, мне казалось, что я уже умерла, и все же я это сделала. Я вбежала в цирк и пронеслась мимо всех зрителей прямо к клоуну и медведю. Я сказала, что хочу бороться с медведем, а клоун стоял рядом. Я взяла медведя за уши и стала тянуть его голову вниз. Тогда он посмотрел на меня своими грустными-прегрустными глазами и повалился на спину. Я его только чуточку толкнула, он был куда слабее меня. Потом все циркачи говорили, что медведь обессилел. Он очень давно голодает, ему не дают мяса и вообще ничего не дают. Хенсхен Лаке потребовал деньги за борьбу, но нам ничего не заплатили. Это было подло с их стороны, хотя ведь и я тоже не боролась по-настоящему. И медведь мог бы меня съесть, но он этого не сделал. Мне так жалко стало грустного медведя, что я заплакала. Хенсхена Лакса до слез возмутила несправедливость – швейневальдовские дети смотрели на нас и не плакали. Мы стояли на поляне и промочили ноги в траве. Было уже поздно, дома нас ждал скандал. Тут к нам подошел раненый солдат-отпускник, который был на представлении в цирке, и подарил мне одну марку.
Мы так обрадовались этой марке, что решили не связываться больше с императором, раз он сам неспособен узнать всю правду. Мы решили купить для бедного медведя искусственного меду, он наверняка его любит. А потом пойти на «Золотой угол» покачаться на качелях – все выше и выше, до самых туч. Лучше этого нет ничего на свете!
Когда мы вернулись домой, взрослые уже все знали про медведя. Мама обняла меня. Пришел господин Клейнерц и сказал, что просто удивительно, черт возьми, как это вообще еще на земле существуют дети и почему человечество давным-давно не вымерло, если только подумать о тех опасностях, которым мы, то есть Хенсхен Лаке и я, подвергаемся. «Господин Клейнерц, пожалуйста, не чертыхайтесь в присутствии этих ужасных детей», – сказала тетя Милли,
Отец пошел с нами к медведю, мы хотели отнести ему искусственного меда. Но медведь уже умер. Ему не давали мяса, – в этом виновата война. Мне хочется, чтобы был мир, мне хочется, чтобы медведь был жив. Я хочу, чтобы медведь жил.
МНЕ СТРАШНО
Если вы думаете, что у детей нет забот, то это глупо. Взрослые всегда говорят: «Ах, какая чудесная пора это беззаботное детство, как жаль, что оно никогда не возвратится!» Но у ребенка наверняка гораздо больше забот, чем у взрослого.
Я все время живу в страхе. Если маму из-за моего плохого поведения опять вызовут в школу, то все кончится очень плохо. Когда я возвращаюсь к обеду домой после того, как мама побывала в школе, все сидят с надутыми, каменными лицами, молча смотрят на меня и только качают головами. У моего отца на работе расшатались нервы: сначала он барабанит рукой по столу, а потом начинает кричать, что он всю жизнь был честным и трудолюбивым, и мать моя тоже, а дочь у них лентяйка, неряха, грубиянка, никого не слушается и уже вступила на путь порока. Последний раз все было просто ужасно, а если со мной опять что-нибудь случится, будет еще хуже.
И вот теперь я вынуждена обратиться к богу и приносить ему жертвы из-за этой ужасной истории с классным журналом. Если все выяснится, я пропала. Мне пришлось взять журнал и закопать его в нашем саду. Другого выхода у меня не было.
Случилось это так. Если ты плохо ведешь себя на уроке у какой-нибудь учительницы, то она отмечает это галочкой в своей записной книжке, а если это бывает часто или ты себя очень плохо ведешь, то она заносит замечания в классный журнал. В классном журнале отмечают и опоздания, и пропуски, и вообще все, и лежит он в учительском столе. Если в классном журнале у тебя наберется три замечания, учительница пишет письмо домой. Это значит, что родители должны прийти в школу и тебя будут ругать. В этом учебном году у меня набралось шесть замечаний—ни у кого из ребят не было столько,– и моей маме пришлось уже два раза ходить в школу. После этого я решила исправиться, но потом вдруг опять получила два замечания, и, если бы я получила еще третье, домой опять послали бы письмо и моей маме снова нужно было бы идти в школу. На этот раз им пришлось бы принять самые крайние меры, а это было бы ужасно. Я ведь очень стараюсь быть послушной, но со мной всегда что-нибудь случается, я сама не знаю почему.
Сейчас я получила третье замечание, потому что я свистнула в тот момент, когда ребенок совершал геройство. Наша классная руководительница фрейлейн Кноль заболела. У нас должен был быть немецкий, и фрейлейн Плауц заменила ее. Плауц совсем маленькая и худая, а голова у нее плоская и большая и похожа на пирог со сливовым вареньем. Вообще-то она у нас преподает естествознание, и, так как она только замещала другую учительницу, ей захотелось порадовать нас и прочесть нам замечательный рассказ о том, как скромный мальчик стал героем. Мы любим, когда нам читают, потому что тогда нас не вызывают отвечать.
Я была счастлива, что фрейлейн Кноль заболела, так как, конечно, не успела сделать уроки. Эту Кноль очень трудно обмануть, у нее страшно зоркие глаза. Она впивается ими в лицо, а однажды даже пригрозила, что заглянет мне в душу. Как-то раз я ей сказала, что вчера вечером знала наизусть все стихотворение, которое нам задали, но что сегодня утром по дороге в школу на меня наехал велосипедист, стукнул меня по голове, и от испуга я все забыла. Она не поверила.
Я решила, что спасена, потому что Кноль не пришла, а Плауц читает нам вслух. Сначала я тоже слушала про мальчика, который вытаскивал из-подо льда детей. Я тоже хотела бы быть героем и спасать детей, но при мне дети никогда не проваливаются под лед, а если я их сама туда столкну, то, наверно, все будет не в счет.
Мне хотелось послушать, что будет дальше, но вдруг я почувствовала сильную усталость. Голос у этой Плауц был такой скучный, как осенний дождь. Глаза мои сами закрылись. Я вспомнила о Хенсхене Лакее и о том, что мы придумали новый свист для того, чтобы объясняться друг с другом. Наш старый свист уже знают взрослые, поэтому он не годится.
А новый свист я забыла, и мне захотелось его вспомнить. Я все насвистывала про себя и вдруг свистнула громко. Фрейлейн Плауц с таким шумом захлопнула книгу, что я испугалась до смерти. Эта Плауц всегда думает, что мы, дети, хотим поднять ее на смех. Она этого боится и потому всегда злая. Она записала мне замечание, выгнала меня в коридор и не разрешила дослушать рассказ. Но это было не так уж страшно. Я заперлась в уборной,чтобы меня, чего доб-рого, не увидела начальница, – это самое удобное место для того, чтобы все спокойно обдумать. Никто, кроме нашей классной руководительницы фрейлейн Кноль, • не проверяет, сколько в классном журнале набралось замечаний. И письма родителям пишет тоже она. Если спрятать классный журнал, то Кноль не увидит моих замечаний. Поэтому я днем тайком взяла журнал из ящика стола и закопала его в самом дальнем углу нашего сада, рядом с мертвым дроздом. Я бы с удовольствием выкопала дрозда и посмотрела, что с ним сделалось, но не решилась.
Из-за классного журнала ужасно много шума, больше, чем когда бывает воздушная тревога или победа. Все подозревают меня. Мне велели посмотреть фрейлейн Кноль прямо в глаза – я это сделала. Мне велели дать ей руку – я это сделала. Мне велели по-честному во всем признаться – этого я не сделала.
