Последний день матриархата - Машков Владимир Георгиевич (читать книги бесплатно TXT) 📗
Один из мальчишек уже лежал на земле. Вскоре к нему присоединился и второй, которого ловким молниеносным приемом повалила Наташа. Третий – я узнал его, это он искупал меня в луже – поспешил унести ноги, то есть попросту удрал. За ним, сломя голову, улепетывали и его дружки.
Наташа вытерла мне платком лицо, приложила к носу кусок льда.
– Кровь не идет, – похвалился я.
– Твоему носу везет – через день достается, – огорчилась Наташа и вдруг сказала: – Ты знаешь, а за меня сегодня в первый раз заступился мальчик, то есть ты.
– Ага, и угодил в лужу, – уныло подхватил я.
– Это не считается, – Наташа подняла очки и осторожно надела мне на нос. – Какие у тебя красивые волосы – мечта любой девчонки.
Я поскорее натянул на голову вязаную шапочку.
– А ты здорово с ними расправилась, – перевел я разговор.
– Для меня это пустяки, – Наташа махнула рукой. – Я знаю прием самбо, дзюдо, джиу-джитсу…
И здесь мы с Наташей поспорили. Она повесила на плечо свою сумку и мою.
– Тебе нельзя ничего нести, – Наташа была непреклонна. – Ты пострадал, ты ослабел.
Вот так мы и появились во дворе – Наташа тащила две сумки да еще поддерживала меня под руку.
К нам бросилась странная бабушка. Во рту у нее торчала незажженная папироса. С бабушкой я познакомился в тот вечер, когда нас посетил с не очень дружественным визитом Наташин отец. Она еще спросила, есть ли у меня спички. Неужели с тех пор бабушке так и не удалось прикурить?
Кстати, чего я ее называю бабушкой. И вовсе она не бабушка. Только волосы у нее седые, а носится по двору, как школьница.
– Что случилось? – подбежав к нам, всплеснула руками бабушка и тут же сама себе ответила: – Все ясно – ты защищал девочку, у тебя, Кирилл, отважное сердце. – И неожиданно спросила: – Наташа, спички есть?
Наташа достала из кармана куртки коробок. Бабушка прикурила и затянулась. Выпустив дым, она внезапно накинулась на Наташу:
– А почему у тебя спички? Может, ты куришь?
– Курю, – вызывающе ответила Наташа. – А вы что делаете?
Бабушка на наших глаза совершила подвиг, она решительно сломала папиросу:
– Давай бросим курить вместе, с сегодняшнего дня? Возьмем пример с мальчишек.
Бабушка показала на меня.
– Ой, заговорила я вас. Наташа, быстрей веди его домой.
У моей двери мы простились. Я хотел проводить Наташу до ее двери, то есть подняться еще на два этажа, но она была против и повторила вновь, что я пострадал, что я ослабел…
– Приходи ко мне, – Наташа протянула мне руку.
– А твой брат? – я ответил ей крепким рукопожатием.
– Я с ним договорюсь, – рассмеялась Наташа.
Как здорово она смеется! Я думаю, что брата Наташа быстро усмирит. Если она трех хулиганов одолела, то неужели не справится с одним и при том близким родственником?
Я изменяю внешность
На мое счастье, папы дома не было. Наверное, пошел на студию. Мне кажется, что на телевидении он нашел себя. Папу хлебом не корми, а дай потрепаться. А на телевидении люди, которые умеют говорить, ценятся высоко.
Я отнес грязное в ванную, умылся и посмотрел на себя в зеркало. И ничего хорошего там не увидел – упитанная физиономия, очки на многострадальном носу, который, кажется, стал еще больше, длинные вьющиеся волосы.
Я посмотрел на себя глазами Наташи. Ну чего, спрашивается, я к ней пристаю? Правда, она сказала, чтобы я к ней приходил, предложила свою дружбу. Но Наташа добрая девочка, она просто меня пожалела.
И сегодня выставила меня героем, а на самом деле я несчастный трус. Когда она рядом со мной, я слышу свист крыльев за спиной и становлюсь отважным.
А без нее я самый обыкновенный трусишка. Я очень боюсь темноты. Если меня остановят в слабо освещенном переулке жулики, я и не подумаю сопротивляться и безропотно отдам все, что они вежливо и настойчиво попросят, и еще от себя добавлю впридачу, лишь бы они поскорее от меня отвязались. Я даже не подумаю спастись от них бегством, то есть, попросту говоря, не сумею задать лататы. И все потому, что такая встреча в обозримом будущем мне не грозит и вот почему – меня днем с огнем не затянешь в темный переулок, не говоря уже про вечер…
Да что там жулики! Я боюсь любой собаки в нашем дворе. Особенно этих маленьких, визжащих от злобы, брызгающих слюной болонок, у которых злости больше, чем веса. Я знаю, что они не укусят, может, они вообще не умеют кусаться, может, у них и зубов нет. Но все равно при виде их раскрытых пастей у меня противно начинают дрожать коленки, словно я не повстречался в полном людей городском дворе с безобидной комнатной собачонкой, а столкнулся в джунглях нос к носу со свирепым тигром.
И я хочу, чтобы на такого труса обратила внимание такая девочка, как Наташа? Да никогда этому не бывать! Надо становиться другим, надо срочно все изменять в своей жизни!
А с чего начать? Как Наташа сказала про мои волосы? Мечта любой девчонки? Вот именно – совершенно девчоночьи кудри.
Итак, решено. Я становлюсь мужчиной и первым делом изменяю внешность.
Я взял ножницы, расческу и бросил решительный взгляд в зеркало на свои кудри. И тут моя рука, державшая ножницы, предательски задрожала.
Я вспомнил, как два года назад пришел домой и объявил:
– Дайте мне рубль!
– Зачем тебе деньги? – спросила мама, любившая во всем порядок.
– Мне Калерия Васильевна сказала, что если я не постригусь, как положено ученику, она меня завтра в школу не пустит, – объяснил я.
– Безобразие, – возмутилась мама, обращаясь к папе. – Мне кажется, что у ребенка прекрасная прическа.
– Они еще не знают, с кем имеют дело, – загадочно произнес папа, взял ребенка, то есть меня, за руку и повел в школу.
В учительской папа увидел классную и осведомился, почему его ребенка заставляют уничтожать такие прекрасные кудри.
Калерия Васильевна смутилась и робко пробормотала, что таково правило, а правила, как известно, одинаковы для всех, и они, учителя, не могут, к сожалению, сделать исключение даже сыну такого популярного человека. Папа тогда уже пару раз появился на голубом экране и сразу привлек симпатию телезрителей и особенно телезрительниц.
Классную поддержал дружный хор учительниц. Папа дождался паузы и вставил свою реплику:
– Это возмутительно – всех стричь под одну гребенку!
От волнения папа пустил петуха. Хор прервался на самой высокой ноте.
Тогда на авансцену, то есть вперед, выдвинулась директор, у которой волосы были безо всяких затей гладко зачесаны назад, а на затылке стянуты в пучок. Чутье подсказало папе, что надо перехватить инициативу, иначе после приговора директора уже ничего изменить не удастся.
Он взял меня за руку и вывел на середину комнаты, как раз туда, куда падал из окна сноп солнечных лучей.
– Я согласен, – вздохнул папа, – правила для того и создаются, чтобы их выполнять.
Елизавета Петровна кивнула, мол, золотые слова.
– Но разве вам не жалко губить такую красоту? – папа взъерошил мне волосы.
Я почувствовал, как солнце запуталось в моих кудрях, заиграло, засверкало в них.
Елизавета Петровна повторила слова классной о правилах, обязательных для всех, но уже без прежней уверенности.
Папа обвел безумным взором учительскую. По-видимому, он решился.
– Вы меня убедили, – папа взял со стола ножницы, – и я хочу совершить сие действо собственными руками.
Папа взмахнул над моей головой ножницами, сверкнувшими в лучах солнца.
Ножницы щелкнули, учительницы ахнули и подались вперед, чтобы предотвратить непоправимое, но было уже поздно.
Я схватился обеими руками за голову. Мне показалось, что папа переборщил и снял с моей головы скальп.
– Зачем вы, право, поспешили, – первой опомнилась директор. – Я думаю, что в порядке исключения вашему сыну можно было оставить его прическу.
– Нет, не уговаривайте меня, я должен исполнить свой долг до конца, – папа поднял над моей головой ножницы.
