Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира - Гандольфи Сильвана (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
Тогда я ввела в строке поиска «Geochelone gigantea» и нашла кучу материала на английском. Я взяла словарь и принялась терпеливо переводить. Эти черепахи обладают длинной втягивающейся шеей и конечностями — тоже втягивающимися — в форме расширяющихся у основания слоновьих лап. Я продолжала читать с нарастающим волнением. Самцы могут весить до трехсот килограммов, самки чуть легче. Существуют особи, достигающие возраста двухсот лет. Они травоядные, поэтому им не нужно быстро двигаться в погоне за пищей. Кроме того, у зрелых особей нет естественных врагов, значит, им не от кого спасаться бегством. Могут даже питаться падалью, не брезгуя порой сородичами.
У меня аж дух захватило: все сходится! Бабушка, черт знает почему, превратилась в Geochelone gigantea. Не знаю, надолго ли это, но подозреваю, что навсегда.
Я вышла из Интернета и закрыла ноутбук, пусть исследование и не было исчерпывающим. Хватит с меня — голова и так идет кругом. Нужно все обдумать. Как это могло произойти? И почему? Может быть, нужно как следует допросить саму бабушку? Но возможно ли это, она ведь еле выговаривает слова. Впрочем, ничего другого мне не оставалось. Пойти и спросить: «Бабушка, почему ты превратилась в исполинскую черепаху?»
Глава восьмая
Черепаха была в огороде. Не замечая меня, она увлеченно ела капусту, выдергивая ее зубами прямо из земли и даже не помогая себе лапами. Прожевав кусочек, она моментально его проглатывала. Видно было, как капуста спускается по горлу вниз.
Я подошла ближе и весело поздоровалась, будто это вполне естественно — видеть, как собственная бабушка пасется на капустной грядке.
Она обернулась, вытянув ко мне шею. Крепкие лапы выпрямились, и тяжелый панцирь начал плавно приподниматься. Вытянувшись во весь рост, она медленно направилась ко мне, зажмурилась и что-то сказала.
С ужасом я обнаружила, что теперь в ее речи нет ничего человеческого: я не понимала, что она говорит.
— Что ты сказала? — переспросила я, шагнув к ней.
— Ух-то-арфе, — прошамкала бабушка, все еще стоя на четвереньках.
Я подошла совсем близко, пытаясь скрыть замешательство. Погладила ее по шее. Дряблая кожа — ни теплая, ни холодная. Но ее дыхание по-прежнему пахло плюмерией, и это меня успокоило.
— Бабушка Эя, я никак не могу понять, что ты говоришь. Можешь написать на земле?
Я надеялась, что она хотя бы понимает меня. Она смущенно посмотрела на меня своими блестящими глазками. Я повторила вопрос погромче, вспомнив, что в последнее время она стала еще и глуховата.
На этот раз она, похоже, поняла мои слова и поползла в поисках голого кусочка земли. Я следовала за ней по пятам. Наконец она нагнулась и начала скрести правой лапой. Это заняло целую вечность — еще и потому, что земля была не очень утоптанной.
— Это «П», так? — спросила я.
Бабушка кивнула, продолжая свой труд.
«Привет, Элиза» — смогла я прочесть через четверть часа. Буквы были кривые, но узнаваемые.
— Привет, бабушка, — сказала я и нагнулась, чтобы обнять ее длинную змеиную шею. Мне все еще было странно трогать эту непохожую на кожу шкуру. В глубине души я надеялась, что от поцелуя она снова превратится в человека, как лягушка из сказки, ставшая прекрасной царевной. Мне же достаточно, чтобы она всего-навсего превратилась в бабушку. Но и этого не произошло.
Черепаха втянула шею, а потом глубоко и протяжно фыркнула: «В-у-у-ф-ф». Я впервые услышала этот звук, похожий на рокот прибоя. Будто огромная волна разбивается о скалистый риф с шипением разъяренного дракона.
— Можно писать твоими красками, но мы переведем кучу бумаги, — сказала я, пытаясь скрыть разочарование. — На песке проще. Завтра воскресенье, я наберу тебе на Лидо песочку.
— Отличная идея. — Она писала это целых двадцать минут, а потом выдавила из себя подобие улыбки…
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично.
На следующий день я сделала, как обещала. Уговорила маму снова поехать на Лидо и набрала два полных пакета чистого песка. Мешки получились такими тяжелыми, что досыпь я туда еще хоть песчинку, до дома мне их уже было не донести.
— Зачем тебе столько песка? — спросила мама.
— Это для бабушки. Кажется, она хочет разбить небольшой японский садик. Знаешь, такие с камушками и песочными дорожками.
Мама захлопала глазами.
— Бабушка Эя не перестает меня удивлять.
— У нее фантазии хоть отбавляй, да?
— Еще как!
В тот же вечер я отнесла пакеты бабушке, сгибаясь под их тяжестью. Черепаха рисовала в своем ателье, размазывая краску лапами. Из старых досок я соорудила невысокий бордюр и сделала что-то типа песочницы. Пока я работала, черепаха стояла рядом, внимательно следила за всем и по-своему давала советы: тыкалась мордой мне в руку чуть выше или чуть ниже, чтобы, забивая гвозди, я не попадала в сучки. Когда ограждение было готово, я высыпала туда содержимое обоих пакетов, а потом тщательно разровняла песок руками.
— Готово. Напиши что-нибудь.
Черепаха засуетилась (если можно так выразиться) и принялась писать. На этот раз она писала мордой, а не лапой. Длинную гибкую шею она использовала вместо руки. Нос оставлял четкий след на мягком разровненном песке. Так получалось куда быстрее, чем на земле в огороде.
— Я тебя люблю, — написала она. — Хочешь играть Офелию?
— Хочу, но кто будет читать за остальных? — Я стерла надпись, разровняв песок, чтобы освободить место для ответа.
— Я. Я тоже могу читать.
Ничего по сути не изменилось. Я играла роль Офелии, а из бабушкиного горла раздавался искаженный и неузнаваемый голос Гамлета. Текст я все равно помнила наизусть, так что какая разница, интонации-то правильные. Потом она говорила за Полония, и тон голоса изменился: он стал льстивым, сочащимся тайными интригами.
Это меня очень ободрило. Пока у черепахи есть бабушкин ум и талант, все остальное не имеет значения.
Я снова стерла надпись и спросила как можно громче и четче:
— Бабушка, почему ты превратилась в черепаху? Ты знаешь, что ты принадлежишь к гигантским сейшельским черепахам? Как это случилось?
— Не знаю. Может, во всем виноват черепаховый гребень, — был ответ.
Сломанный гребень, который она нашла под скамейкой! Если это он превратил бабушку в черепаху, может быть, он и разрушит чары. Мысль о том, что есть какая-то причина происшедшей в бабушке перемены, меня успокаивала.
— Он волшебный? — с трепетом спросила я.
— Не думаю. Но он напомнил мне о черепахах. С тех пор они не выходят у меня из головы.
— Из-за этих мыслей ты стала такой?
— Это были не просто мысли. Они были очень сложными. Такими сложными, что я не знала, как их думать.
Значит, гребень не волшебный. Он просто навел ее на мысль, вдохновил ее к новому перевоплощению. И все же мне хотелось найти гребень, из-за которого началась вся эта история.
— Где ты его держишь?
— Наверное, он упал под кровать.
Я сходила за ним и вернулась в ангар. Я повертела гребень в руках. Сломанная ненужная вещица.
— Бабушка, думаешь, ты можешь превратиться обратно?
— Что?
Ровной стороной гребня я стерла надпись на песке и повторила громче:
— Ты можешь снова стать человеком?
— Я не хочу снова быть человеком. Мои мысли успокоились. Я всем довольна.
— Но что именно ты ощущаешь?
— Сложно сказать. Я чувствую себя так, будто меня прижало книзу и оттуда поднимается сила.
— От земли?
— Да, от земли. В меня вливается могучая сила. Я могла бы поднять весь шар земной.
Она даже нарисовала иллюстрацию к этому утверждению: улыбающаяся черепаха с шаром на спине. Это был земной шар.
Потом она подождала, пока я снова разровняю песок, и написала: «К тому же я теперь такая молодая!»
Я подумала об исполинской черепахе, которая может прожить двести лет. Бабушке восемьдесят — для черепахи она была совсем девочкой. Ну, может, не совсем девочкой, но ей еще предстояла долгая жизнь.
