Велькино детство - Олейников Алексей Александрович (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
— Скучно мне, Кардамон — пояснил Велька. Пес в ответ зевнул, и, встряхнув ушами, полез обратно. Велька обиделся, уперся ногами и потянул цепь на себя. В будке напряглись и сдавленно зарычали. С полминуты мальчик и пес боролись, затем из будки показались лапы и рычащая голова. Когда азартный Велька выволок собаку наполовину, Кардамон умолк и поднял укоряющий взор. Велька устыдился, и отпустил цепь.
— А еще друг человека. Собака ты, Кардамон, последняя собака после этого — вздохнул он. Кардамон благоразумно не возражал.
Велька собрался было уже идти в дом, рисовать карандашами, как из-за поворота, вздымая пятками облачка пыли, выбежала та самая голопузая орава, и на перекрестке мальками прыснула в разные стороны. В Велькин конец, перегоняя собственную тень, мчался как раз Федька. Велька, донельзя заинтригованный, открыл калитку, и когда Федька проносился мимо, за воротник втянул его во двор.
Федька заорал дурным голосом и забился в руках не хуже подлещика.
— Тихо, тихо…Федька, это ж я — оторопев, Велька разжал пальцы. Федька, извернувшись ужом, отскочил в сторону.
– Ты чего?
– А…эта ты… — Федька еще одурелыми глазами глянул на него.
– А то кто же? Ты чего такой?
– Я…эта… — Федька огляделся, и хотя кругом никого не было, кроме Кардамона, высунувшего на Федькины крики из будки свой нос, перешел на шепот:
– Ты…эта никому не скажешь?
– Да чтоб мне.. — Велька выразительно, хотя и неточно повторил жест, виденный в фильме «Крестный отец». Это, видимо, убедило Федьку. Он облизал губы.
– Мы…эта… на кладбище были.
– И что? Днем туда каждый дурак может сходить — усмехнулся Велька.
– Ага, днем, а вчера в полночь не хочешь? — переводя дух, огрызнулся Федька. — Тебе то слабо?
– Слышь, малек, чего я там забыл? — Велька нацелился было отвесить подзатыльник, но Федька округлил глаза и рыбкой нырнул в куст сирени.
– Ты…эта…чего? — Велька ошарашено подошел к сирени, не зная, что и думать. С Федькой явно творилось что-то неладное. — Я пошутил. Вылазь, Федь. Там мурашей полно. Феедь?!
– Тихо ты… — яростным шепотом откликнулся Федька. — Вон она идет.
– Да кто она, Федь?! — жалобно спросил Велька, все больше убеждаясь, что с пацаном чего-то приключилось. — Вылазь, Федька.
– Она идет — уже прошипел Федька, — Прячься быстрей.
– Да кто она, Господи… — Велька завертел головой — Да нет же никого кругом, ты на солнце перегрелся что ли?
– Сам ты перегрелся — огрызнулся Федька — Вон она, на дороге, обернись, дубина.
Велька, решив припомнить Федьке дубину потом, когда этот паразит из сирени вылезет, все же обернулся. Посреди перекрестка, в жарком полуденном мареве и пыли стояла маленькая, сгорбленная черная фигурка.
Кто это? — почему-то шепотом спросил Велька, которому от неподвижности этой фигурки стало не себе.
– Бабка — смерть.
– Кто? — изумился Велька и отчетливо понял, что Федька сошел с ума. Велька хотел было сказать Федьке, что у него чердак поехал, но вспомнил, что их, сумасшедших этих, нельзя волновать. А то они буйные становятся, вон как Федька бился. Велька вдруг подумал, как плохо будет тете Вале, Федькиной маме, когда она узнает о том, что сын у нее…того. Велька лихорадочно соображал, как вытащить Федьку из куста.
– Феденька — самым сладким голосом, каким мог, позвал Велька — Может…эта…тебе в дом зайти…или ты пить хочешь?
– Ты что, с ума сошел? — ответил Федька.
– Я…нет — запнулся Велька.
– Она же меня увидит, когда я вылезать буду.
– А что это за бабка такая? — приторно продолжил Велька, прикидывая, чем еще помешанного Федьку поманить. Можно было, конечно, позвать деда, бабушку, они бы окружили сирень, чтобы Федька не удрал, а потом пришел бы участковый Петр Фомич и вынул бы этого кукукнутого. А еще можно было бы поджечь сирень, тогда бы Федька сам выскочил. Но пока будешь звать-искать-окружать, он же заподозрит неладное и удерет. А потом лови его по огородам.
– Это бабка, она на кладбище живет, с косой ходит и чего-то бормочет под нос себе. Мы сами видели, идет и под нос бу-бу, бу-бу, а коса здоровущая такая, так и блестит. Пацаны рассказывали, она ночью по селу ходит и в окна заглядывает. И где окно открыто, она того…Ай..
Куст затрясся.
– Ты чего там? — заволновался Велька и вытянул голову, пытаясь хоть что-то разглядеть.
– Мураши, блин… — сирень зашуршала, из темной ее зелени вынырнула растрепанная голова. Федька остервенело почесал лопатку и продолжил:
– И кого значит увидит, того косой — чик! — провел он поперек шеи.
– Дурак ты, Федька, — в сердцах сказал Велька и залепил Федьке полновесный щелбан.
– Ах. ты…я, — оскорбленный до глубины души Федька свечой взвился, сжимая кулаки, но тут же изменился в лице и охнув, упал обратно.
– Блин…увидела, сюда идет. Мамочки.
— Спокойно…не дрейфь, — Велька сглотнул комок в горле, — Я тебя прикрою.
— Мы ж ей того, помешали, — задыхающимся шепотом зачастил Федька. — Чтоб люди больше не помирали, мы ей косу и сломили.
— Как это сломили? — сразу и не понял Велька, глядя на увеличивающуюся фигурку.
— Обыкновенно, молотком, — пояснил Федька, затаенно почесываясь. — Хрясь и того …
— Совсем сдурели?
— А что — пусть лучше люди помирают?
— Блин, давно я такого бреда не слышал, — разозлился Велька. — Вылезай, прощение просить будешь.
— Ты, что, обалдел? — Федька от ужаса даже перестал чесаться. — Мне ж тогда хана. Не выдавай меня, Вель, не надо. Ну пожалуйста..
Бабка приближалась, а Велька стоял на месте. Умоляющий Федькин голос поколебал его решительные намерения, и теперь Велька не знал, что делать. Он не мог бросить Федьку в этих кустах один на один с неизвестностью, но и выдать его не мог.
Ему казалось, прошла вечность, пока фигурка приблизилась.
— Зддравствуйте, бабушка — почему-то запинаясь, поздоровался Велька, когда сгорбленная старушка в темно-синем платке и глухом черном платье поравнялась с их калиткой.
— Косу вот сломили, — тихо сказала она и показала сточенный обломок лезвия, зажатый в темной обветренной ладони. — Мальцы..
— Ой, бабушка, я даже и не знаю, кто такое мог сделать, — притворно ужаснулся Велька, и почувствовал, как щеки его начинают гореть.
Старушка, не отвечая, поглядела на него. Сморщенное ее лицо ничего не выразило. Вельке показалось, что она смотрит и не видит — ни его, ни дрожащих над Федькой ветвей сирени, ни звенящего цепью Кардамона, ни их дома, а смотрит куда-то очень далеко.
— Ну ладно, — она вздохнула и пошла дальше, шаркая стертыми ботинками.
— Ну что? — из сирени вынырнула взъерошенная голова Федьки, — Свалила она?
Велька глянул вослед сгорбленной спине, опоясанной платком и ему вдруг стало стыдно.
-Да, — сказал он. — Дурак ты, Федька. И кличку вы ей дурацкую придумали — бабка-смерть. Она же просто старенькая.
— Старенькая, да удаленькая, — почесываясь, веско отметил Федька, — Я на тебя погляжу, когда ты ее встретишь, с косой и на кладбище.
— Топай давай… — Велька вытянул из сирени сухой прутик и выразительно посвистел над Федькиной головой.
— А то и пойду, — независимо пробурчал Федька, выбираясь из сирени, — Подумаешь…
Он осторожно выглянул за забор, и никого не увидев, быстро стукнул калиткой.
— Ну, спасибо что ли, — шмыгнул он носом на прощание. — Ты ее, смотри, опасайся, она ж с тобой говорила.
— Иди-иди, — Велька напутственно махнул прутиком, и Федька мигом скрылся с глаз.
Велька потянулся, и решил тоже прогуляться. Он прикрыл за собой калитку и, рисуя прутиком в пыли загадочные знаки, пошел по улице, пустынной и тихой. Из головы не выходила «бабка-смерть», ее шаркающая походка и руки — загрубелые и темные.
Мало-помалу он вышел за околицу. Дорога исчезала вдали меж желтыми полями и где-то вверху, под самым солнцем, звенел жаворонок. Воздух тек над ним прозрачной блистающей рекой и Велька потерялся во времени, сам того не заметив, как дошел до ближней рощи.
