Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Чудакова Мариэтта Омаровна
«Помню и свое личное впечатление по этому поводу, – пишет Андрей Нечаев. – Гайдар выступил в Верховном Совете и отвечал на вопросы депутатов. Сейчас уже забыл суть вопроса одного из депутатов… Услышав вопрос, Гайдар ненадолго задумался, потом по старой привычке хлопнул себя ладошкой по лбу и сказал что-то типа – вы имеете в виду известный “эффект Гриффита”. Дальше депутат ответ не слушал. Он посмотрел на Гайдара долгим ненавидящим взглядом и молча сел» (А. Нечаев. Россия на переломе, 2010).
Хуже всего Гайдар понимал, что кто-то чего-то не знает.
Есть люди, которые думают, что только они одни умные, а остальные – дураки. С Гайдаром было скорее наоборот. Он думал, что он – умный, и другие, конечно, тоже.
А теперь серьезное.
Язык вообще очень серьезная вещь. Гораздо серьезнее, чем многие думают.
За 70 с лишним лет общество привыкло к определенному, стандартному языку советских публичных политиков: «невиданные успехи», «возросшие потребности народа», «теперь, как никогда раньше», «огульно охаивать», «горячо одобрять»…
Годы Перестройки вывели на трибуну – и, соответственно, на телеэкраны – новых людей. И далеко не все из них свободно владели русской литературной речью, могли грамотно говорить без бумажки…
С 1988 году я стала вести картотеку под названием «Депутатский язык». И убедилась, в частности, что депутаты выучили всю страну говорить «более оптимальный», «менее оптимальный»… К ужасу моему, так стали говорить и образованные люди, которым раньше это в голову бы не пришло. Теперь, по десять раз в день слыша с экрана «наиболее оптимальный» и «самый оптимальный», они уже, видимо, невольно забывали, что «optimus» – это и есть «наилучший», «самый лучший» и в усилениях не нуждается.
Зато появились на телеэкране и на страницах публицистики и те немногие люди, которые виртуозно владели родным языком – с естественным, непринужденным включением в него народной образности. Самый широкий речевой диапазон был у безвременно скончавшегося Василия Селюнина, памяти которого Гайдар посвятил в 1994 году упоминавшуюся мною книгу «Государство и эволюция». Не забуду, как в большой статье о Руцком, уже готовившемся, видимо, к прыжку из вице-президентов в президенты (об этом – дальше) и размашисто рассуждавшему о «загранице», Селюнин заметил (цитирую по памяти), что не вся заграница в его кабинете уместилась – осталось кое-что и по закрайкам…
Воздействие же редко выступавшего Гайдара на наше речевое поведение тоже было немалым.
Во-первых, на всю страну зазвучала речь интеллектуала и интеллигента. Во-вторых, она не была заражена советизмами, как речь управленцев – предшественников его «тимуровской команды».
И хотя верно, пожалуй, говорили, что эти люди больше ненавидели его за слово «отнюдь», чем за реформы, но гайдаровская прививка не прошла бесследно.
И когда в последние годы я провожу блиц-викторину по русскому языку по школам России и всегда среди прочих вопросов задаю такой: – Значение слова «отнюдь»? – то сельские школьники (даже успешнее городских) охотно и совершенно правильно на этот вопрос отвечают.
Они уже не будут ненавидеть Гайдара за это слово. А также, хочется верить, и вообще.
40. Отставка
Егор Гайдар не раз впоследствии повторял, что не сомневался – Ельцин не сможет удержать его на главном правительственном посту больше двух-трех месяцев. Он должен будет принести его в жертву массам, возмущенным реформами…
Президент, однако, удерживал его на главном правительственном посту, защищая от нападок, больше года.
Наступил момент, когда съезд депутатов, давно жаждавших крови Гайдара, должен был решить вопрос о назначении полноценного премьера – вместо исполняющего обязанности…
На открытии VII Съезда народных депутатов первого декабря 1992 Гайдар в качестве и. о. Председателя Правительства Российской Федерации выступил с докладом о ходе экономической реформы. Он подводил итоги годовой работы правительства:
«Вы помните тональность дискуссий осенью прошлого года и здесь, и в прессе, в нашей и в зарубежной. Ведь обсуждался вопрос не о том, насколько сократится в 1992 году производство танков, минеральных удобрений или даже хлопчатобумажных тканей. Речь шла об угрозе массового голода, холода, паралича транспортных систем, развала государства и общества.
Ничего этого не случилось. Угроза голода и холода не стоит. Мы прошли этот тяжелейший период адаптации к реформам без катаклизмов».
…Казалось очевидным, что самоотверженная работа правительства Гайдара по реформированию страны должна быть продолжена. Но личные амбиции Р. Хасбулатова и его окружения оказались для этих людей весомее интересов страны.
Девятого декабря при голосовании кандидатуры Гайдара на пост премьера за человека, на глазах у всех покончившего с многолетним товарным дефицитом в стране, проголосовало меньше половины депутатов.
14 декабря 1992 года Ельцин вынужден внести пять кандидатур на пост премьера для рейтингового голосования депутатов. Это было сделано путем соглашения с депутатским корпусом (которое депутаты вскоре цинично нарушили – пошли на конфронтацию с президентом).
При голосовании первое место – 637 голосов депутатов – получил Юрий Скоков, секретарь Совета безопасности, родившийся в семье офицера НКВД, второе – 621 голос – В. С. Черномырдин. Гайдар занял третье место.
Нельзя преуменьшить значение решения Ельцина выбрать Черномырдина, а не Скокова (вскоре Скоков окажется на стороне депутатов в их противостоянии президенту).
После утверждения Черномырдина Гайдар отправлен в отставку со всех правительственных постов.
Можно смело утверждать, что эта «победа» Хасбулатова и наиболее недальновидной части съезда сломала ход реформ в России и определила мучительную непоследовательность дальнейшего ее пути.
Если бы Гайдару дали продолжить реформы – страна сильно выиграла бы. Хотя большинство ее жителей, не утруждая себя изучением реальной ситуации тех лет, продолжают думать иначе.
…Прямо на съезде к Гайдару кинулись журналисты с вопросами о назначении Черномырдина.
– Виктор Степанович, во всяком случае, порядочный человек, – сказал Гайдар твердо.
Помню, как мы – те, кто были сражены отставкой Гайдара, – ухватились за эти его слова.
В дальнейшем, на крутых поворотах российской истории, они полностью подтвердились: Черномырдин неизменно вел себя порядочно. Что немаловажно.
Дочь Ельцина Татьяна Юмашева вспоминает:
«Помню, как он страшно переживал, когда не смог отстоять его… Утром, когда он уезжал на этот съезд, мы все вышли провожать его к машине – мама, Ленка и я. Мы с Ленкой упрямо и, я бы сказала, вызывающе проговорили: “Папа, ты не можешь не отстоять Гайдара!” Мы знали, что говорим то, что в нашей семье говорить запрещено, папа терпеть не мог, когда кто-то дома обсуждал какие-то политические вопросы. Но Егор Тимурович для нас не был политикой. Для нас он был надеждой, лучом света, опорой. Да, понятно, папа. Но Гайдар знает, что делать, и без него папе не справиться. Он посмотрел на нас суровым взглядом, ничего не ответил, сел в машину и уехал.
Мы неотрывно смотрели репортаж со съезда. Нам все верилось, что папа пойдет на все, но Гайдар останется. И потом как гром среди ясного неба. Черномырдин Виктор Степанович. Не Гайдар.
Когда папа приехал домой, у нас у всех были опухшие от слез глаза. Он сам был мрачнее тучи. Сели за совсем поздний ужин. Молча ели. Мы тоже молчали, хотя хотелось спросить – ну как? Как он мог отдать этому озверевшему съезду своего Гайдара. В самом конце папа проронил одну-единственную фразу: ”Я сделал все, что мог. Но я не смог сохранить Гайдара”. Встал и ушел».
