Пестрый и Черный(Рассказы) - Покровский Сергей Викторович (читать книги полные txt) 📗
Гнездо, впрочем, было так хорошо укрыто, оно было спрятано за такими густыми камышами, за такими вязкими топями, что ни человек, ни зверь не могли подойти к нему близко. Один раз только ястреб-тетеревятник высмотрел гнездо с большой высоты и осмелился неожиданно напасть на наседку, бросившись на нее с налету. Но застать врасплох самку выпи еще труднее, чем самого самца бугая. Прежде чем острые когти ястреба коснулись ее тела, птица вскочила на ноги и, выпрямив шею, с силой железной пружины отбросила острием клюва дерзкого хищника. С усилием замахал крыльями наказанный ястреб и тяжело полетел прочь от гнезда, чтобы никогда уже больше не возвращаться.
На заре, лишь только солнце пряталось за камыши и кочки мохового болота, появлялся бугай возле своей подруги. Теперь он вел себя много спокойнее, чем бывало раньше. Он останавливался где-нибудь под прибрежными кустами лозы и долго стоял на одной ноге, задумчиво вглядываясь в воду и поджидая добычу. Но теперь, схвативши лягушку или рыбу, он не глотал их, а тотчас, взмахнув крыльями, перелетал на пловучий островок и отдавал все своей прилежной наседке. Проследив глазами, как ловко схваченная лягушка исчезала в горле подруги, бугай, приседая и кланяясь, пробегал кругом по островку и вновь возвращался на берег продолжать свою ловлю.
Мелочь в роде пиявок, личинок и червей проглатывал он сам, как будто не считая нужным из-за них тратить время.
Не ранее полуночи кончалась эта охота, и только теперь несколько раз подряд разносился по болоту оглушительный рев бугая.
Бедняга, только так и умел он заявить о своей любви. Зато ему было весело, что о ней слышали все: и река, и болото, и озеро, и все твари, что жили в них, и дальние леса, которые отвечали ему громким отзывчивым гулом…
VII
Между тем, поиски и преследования продолжались. Леснику хотелось раздобыть дорогую птицу во что бы то ни стало. Неуловимость бугая начинала приводить его в азарт, а громкие ночные крики будили его среди ночи, дразнили и мучили, как недающийся в руки клад.
Он исходил болото вдоль и поперек, заглядывал в каждый уголок, замащивал сучьями топкие места, чтобы пробираться в самые недоступные крепи. Он выдумал надевать на ноги вместо сапог легкие лапти с подвязанными к ним снизу широкими дощечками для того, чтобы нога меньше проваливалась и грузла в трясинах. Он высматривал по берегам Болотянки многочисленные следы ног бугая, распознавал его тропинки и лазы, заприметил по ним те места, где бугай останавливался чтобы ловить рыбу, слышал не раз подозрительный шорох в тростниках, когда птица спасалась от него бегством, но ни разу не удалось ему увидеть ее перед собой. Он открыл, наконец, сторожевой лаз бугая, вырубил те кусты лозняка и выкосил ту осоку, которая защищала бугая в его наблюдательном пункте.
Но как ни хитрил охотник, бугай оказывался хитрее и осторожнее его.
Вначале июня, когда подсохли болотные хляби, как-то под утро Никите удалось пробраться в такое топкое болотце, куда до тех пор он боялся заходить. Здесь он наткнулся на один из бочажков Болотянки, густо заросший листьями водяных лилий и красивыми зелеными остреями стрелолиста. Посредине он увидал пловучий островок из стеблей камыша с большим гнездом посредине. Но гнездо было пусто. Ни выпи, ни птенцов не было в нем. Очевидно, по листьям кувшинок и лилий перебежали они на берег вслед за матерью, которая уводила их от преследователя. Вся поверхность островка была покрыта непереваренными костями лягушек и рыб.
Бугай по ночам стал бухать еще реже, не так громко и, как будто, среди камышей, более далеких от озера.
Старик начинал терять терпение и решил, было, бросить свои поиски, как вдруг новое дело бугая заставило его снова о нем думать.
Один раз под вечер десятилетний Санька, внук Никиты, в крови и слезах вбежал в избу. Левая щека его была изодрана в кровь, синий кровоподтек шел по виску от самого глаза, и правая рука пониже локтя была глубоко пробита, как будто ударом толстого шила.
С плачем рассказал, как он встретил на болоте возле Болотянки трех желтых птенцов, как хотел было, их словить и как вдруг из кустов бросилась на него большая желтая птица, как она исклевала ему лицо и руку, как он бросился от нее бежать без оглядки.
Анисья принялась охать и громко бранить бугая, а Никита только выспросил в точности внука, где с ним случилось несчастье, насыпал табаку в клочок бумажки, свернул папироску, закурил, потом снял со стены ружье и вышел.
За избой, оглянувшись опасливо кругом, он нагнулся, покрестил ружье, порох, патроны, прошептал какое-то заклинанье, плюнул через левое плечо, надвинул шапку на лоб и пошел в обход озера. До поздней ночи пропадал он где-то.
На заре после заката донеслись глухо один за другим два выстрела его двустволки, и снова все затихло. Выстрелы прозвучали где-то совсем далеко, со стороны Камышанского озера, что лежало в верстах шести к северу, и в которое впадала речка Болотянка.
Когда совсем стемнело, вернулся лесник домой, устало шлепая намокшими сапогами.
Анисья и Санька выбежали его встречать.
— Ну что, убил, дедушка? — закричал Санька с крылечка.
— Кто его убьет, лешего, — проворчал старик и угрюмо прошел в избу.
Молча повесил он ружье на стену и с этого дня не снимал его до самого июля.
VIII
В июле опять приехал на озеро молодой приказчик. На этот раз он приехал не только за тем, чтобы скупать дичь. Он привез с собой ружье и собаку и заявил, что не прочь поохотиться на уток. Лесник взялся показать ему «утиные места» и предложил на заре идти на Камышанское озеро, где уток целая гибель.
— Ну, а как же бугая достанешь или нет?
— Бугая? Ну нет! Говорю тебе: оборотень, нечистая сила! Уж я его как выслеживал! В руках имел сколько раз. Не дается! Уж я его и молитвой, и наговором: хоть ты что хочешь! В двух шагах от него стоишь, — пропадает, как в землю.
— Так и не дается? А жаль! А любитель то мой, знакомый, уж пятнадцать рублей дает за него, только привези.
Старик только махнул рукой и досадливо крякнул:
— Ну его к лешему! Он у меня мальчишку чуть, было, не заклевал. Веришь ли, до чего он осердился? Не прошло недели: пропадает у меня телка. Еще через неделю: поросенка нет. Что за притча! Думаю себе: неспроста дело. Наконец того, накосил сена на болоте. Высушить, как следует, не успел: дождь собирается. Наметал я в стог. Проходит дня три. Вижу я, солнце встало ясное. Пошел стог разметать. Гляжу, и сена нет: все сгорело. Ну, уж тут я все и понял окончательно. Оборотился я в ту сторону, где его гнездо, и говорю:
— Так и так, говорю, ваше степенство, господин бугай! Теперь я о вас все вполне хорошо понимаю. И хотя вижу я от вас только одну неприятность, и по ночам вы кричите довольно скверно, и, кроме того, сено мое, и телку, и поросенка у меня уничтожили, но я вам обещаю верно вас больше не беспокоить и из ружья в вас не стрелять, гнезда вашего не трогать и деток ваших не пугать. А за то и вас прошу меня не беспокоить и неприятностей мне не делать. И хотя вы есть, извините, вроде нечистой силы, но уж будьте так любезны…
Он не мог продолжать, потому что молодой приказчик разразился самым заразительным смехом и еле мог стоять на ногах от охвативших его порывов хохота.
Старик слегка улыбался, и трудно было разобрать, шутит он или говорит серьезно, передавая свой разговор с бугаем, и от этого еще неудержимее хотелось смеяться приказчику.
На другое утро задолго до восхода солнца они вышли вдвоем из сторожки, когда было еще совсем темно, и направились к большому Камышанскому озеру.
Идти пришлось часа полтора, и когда они стали спускаться с высокого бугра к торфяному болоту, окружавшему кольцом покрытое туманом озеро, утренняя заря разгоралась пожаром на востоке.
Смоченная ледяною росой, трава казалась седой от блестящих маленьких капель. Каждый шаг стряхивал холодную влагу на одежду охотников, и скоро они промокли до нитки. Мокрая собака бежала впереди и тревожно нюхала сырой воздух.
