Волшебная гайка - Курбатов Константин Иванович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Коля скончался утром на другой день. Не приходя в сознание. Автоинспекция записала: «В состоянии алкогольного опьянения не справился с управлением мотоциклом…»
В больницу Варю не пустили. Она так до самых похорон и не увидела больше брата. Вылетел позавчера вечером со двора на мотоцикле, и сразу будто завертели страшное кино. А потом сегодня утром эти две, скрепленные у воротника английской булавкой, половинки пиджака, про который отец бодро сказал:
— Так зачем сшивать-та? Так удобнее одевать будет.
Он словно радовался, что не нужно делать лишнюю работу, и гордился своей портновской смекалкой. А вернее всего, просто с раннего утра уже приложился к бутылке.
Но одевать Колю в эти половинки, наверное, действительно было… удобнее. В новеньком черном пиджаке брат показался Варе красавцем. Ни единой царапинки на лице. Лежал в гробу, словно спал. И даже вроде чуть улыбался синеватыми плотно сжатыми губами.
— Помянуть нашего сыночка заходите, помянуть, — суматошно приглашал отец расходящихся с кладбища людей. — За упокой души рюмочку.
Свежий холмик укрыли живыми цветами. Соседи увели мать под руки. Она еле шла, спотыкалась и держала у свалившегося на грудь подбородка скомканный в кулаке платок. А отец все суетился, приглашал, точно радовался возможности выпить не таясь, не прячась по разным сараюхам.
— Идем в дом, дружок, — сказала тетя Наташа, поднимая Варю со скамейки. — Идем, собрались уже все.
Гости молча рассаживались за длинным столом, с трудом втискиваясь один к другому. Варю зажали между тетей Наташей и Катюшей Прохоровой. Катюша была в черном платье, как вдова. И на волосах капроновый черный платок. Она осторожно, кончиками пальцев, вытирала со щек слезинки. Слезинки дрожали на распухших веках и скатывались на белые щеки.
В рюмках подрагивали вино и водка. И в бутылках. На бутылках с водкой в красных половинках солнца бежали малюсенькие олени. Варю поташнивало от одной мысли, что нужно есть и пить. Она тупо смотрела на маленького белого оленя. И красную половинку солнца. Красную, как Колин шлем.
— Ну, — сказал отец, — пусть будет ему земля пухом. За светлую память.
Варя подняла глаза. Отец стоял с рюмкой. Он торопился. Он всегда, когда рядом была бутылка, торопился. В рюмке дрожала водка. Водка из точно такой же бутылки, что Варя нашла позавчера на верстаке под стружками. Коля выпил из этой бутылки с красной половинкой солнца. А теперь собирались пить из таких же бутылок за светлую о нем память. Как в насмешку.
— Ну, — сказал отец, — все налили?
— Нет! — вскочила Варя. — Нет! Нельзя так! Он погиб через эту самую проклятущую водку! И теперь снова… ею же…
С правого бока Варю испуганно тянула вниз тетя Наташа. У Катюши округлились и застыли в безмолвном ужасе глаза. Мама уронила лицо в ладони. Над столом поплыл ропот.
— Надо же, как распустили девчонку. Чего она себе позволяет.
— Вам не нравится?! — срывая голос, закричала Варя. — А зачем вы отца умасливали, спаивали его? Вы! Вы все! Получку он всегда маме до копеечки приносил. А пил на ваши. И Колю он убил на ваши!
Отшвырнув стул, она вырвалась из-за стола, бросилась во двор. Через калитку между березами — на улицу. И бежала, бежала, пока, задохнувшись, не свалилась в густую траву далеко за поселком. Она ревела в голос, каталась по траве, бессильно колотила кулаками в землю. И постепенно затихла. Лишь изредка у нее снова начинали вздрагивать острые плечи и покатая спина с резко проступающими сквозь тоненькое платье позвонками.
Что плохого в черепахе
Мне повезло. Я здорово умею шутить. Я прямо талантливая в этом отношении. Выйду по двор:
— Сережа-морожа, противная рожа! На кого она у тебя, рожа, похожа?
Попробовала бы так другая девчонка! А мне ничего, у меня есть старший брат.
Великолепно иметь старшего брата. Петя меня раньше не только от всех защищал. Он меня и на велосипеде катал, и конфеты мне приносил, и в цирк водил. И я над ним никогда не шутила. Даже наоборот. Возьму и скажу:
— Ты, Петя, самый-самый сильный и добрый. И он сразу так и засветится от радости.
Однако с некоторых пор Петя стал светиться без моего участия. Придет из института и сияет. Или поздно вечером домой заявится и весь — словно у него внутри лампочка горит. И никого нашему Пете не стало нужно — ни меня, ни мамы, ни папы, ни бабушки. Ему кое-кто другой стал нужен, по имени Наташа.
Мне, конечно, всё равно. Ходи себе и сияй на здоровье. Только сияние сиянием, а если с тобой младшая сестра по-хорошему, то ты тоже изволь.
— Петя, — попрошу я, — вот эта задачка у меня прямо никак не решается.
А он:
— Погоди, Люда. Некогда мне.
И намертво приклеивается к телефону. «Шу, шу, шу» со своей Наташенькой. Трубку ладонью прикрывает и всех из прихожей гонит.
Только у телефонного провода, между прочим, два конца. Как ни прикрывай трубку, а с другого конца тоже раздаются звонки. И частенько, когда Пети нет дома. А раз он так, то с ним и не грех пошутить.
Ну, я и пошутила.
Звонит телефон. И в трубке женский голос. Неуверенный и подхалимистый:
— Алё, можно Петю попросить.
Будто я не знаю этот голос. Алё! Будто я эту самую Наташеньку, которую Петя старательно от всех скрывает, не видела. Я ее целых два раза видела. Типичная пигалица. Да еще бесцветная. Веки голубой тенью подкрашивает. В ушах синие стекляшки носит. А у самой ноги толстоваты и глаза косоваты. В Петю прямо мертвой хваткой вцепилась. Один раз я их в городе видела, другой — когда Наташа провожала Петю до дому. Это же нужно — никакой гордости. Провожает домой! Правда, до парадной дойти смелости у нее не хватило. Но и до угла достаточно. Я их издали засекла. А они меня, конечно, не видели. Они одних только себя видели.
— Алё, — пищит в трубку пигалица. — Вы меня слышите? Можно попросить Петю?
Как тут не пошутить? Дай ей Петю, когда его дома нет!
— Ой, вы знаете! — с ходу понесло меня. — Пети дома нету. Он, по-моему, в кино ушел. А кто это говорит? Светлана? Знаете, Светлана, я вас уже по голосу узнаю. Что Пете передать? Я ему скажу, чтобы он вам позвонил. Как вернется, так я ему сразу и скажу.
Все это я протарахтела с удивительной радостью и будто из пулемета. Тра-та-та! Пусть знает, как подмалевывать голубой тушью глаза и цепляться за красивых парней. Да и Пете урок.
Неуверенно-подхалимистый голос в трубке от моей «Светланы» сразу слинял. И еще покрылся синими пупырышками.
— Нет, нет, ничего Пете передавать не нужно. Спасибо. И — туть! туть! туть! — короткие гудки.
На другой день, как и следовало ожидать, Петя приклеился уже не к телефону, а ко мне.
— Откуда ты, интересно, взяла, что я вчера после института ходил в кино?
— Мне просто так показалось, — сказала я скромно. — Раньше мы с тобой часто ходили в кино. И даже в цирк. Помнишь? Вот мне и показалось.
— А кто такая Светлана, которую ты уже узнаешь по голосу?
— Светлана? — сказала я. — Так из двадцать восьмой квартиры.
— Из какой еще из двадцать восьмой?
— Где Агабековы живут.
— Какие, к чертям, Агабековы?
— Здрасте пожалуйста, — сказала я. — Светланы Агабековой уже не знаешь? Да она в красном пальто ходит. А сапоги у нее перламутровые. На молнии. Каблук вот такой небольшой, а нос узкий. Сейчас модно зауженные носы. Тупые сейчас уже не модно.
— А по шее сейчас модно давать или не модно? — прошипел брат.
Но шипи не шипи, а шутка сработала. И Петя что-то понял, и звонки прекратились.
Звонки, правда, лишь на неделю прекратились. Через неделю снова:
— Можно Петю?
Ну, пигалица! Во настырная!
— Петю? — говорю я. — Он недавно ушел. Ему кто-то позвонил, и он ушел. Кажется, ему Светлана позвонила. А это кто говорит, не Вера?
Но и трубке быстренько — туть! туть! туть!
