Мы с Санькой в тылу врага - Серков Иван Киреевич (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗
А кто откует такие ноги Павлику? Отец его, поди, не умеет. Мог бы сделать тот же кузнец, дядя Петро, да он, наверно, дорого возьмет. А, кроме того, кузнеца сейчас нет дома: он на войне.
Во двор к Здорам нас не пустили. Мы постояли чуток у ворот, посмотрели в щелку, как фельдшер Тимофей Иванович отмывает на крыльце руки от крови, послушали, как голосит в хате мать Павлика, и пошли дальше — за околицу, на колхозное поле, где недавно грохотал бой. Там, говорят, валяется уйма всякого добра, можно даже пушку найти, стоит только захотеть. Митька хвастал, что он нашел всамделишный командирский компас. С тем компасом куда хочешь заберись, хоть в самый густой репейник или в лозу над ручьем, все равно будешь знать, где север, где юг, где восток и где запад, — стрелка показывает. Нам бы такой компас с Санькой, ни за что бы в партизанах не заблудились. Чего только Митьке мы за него не давали — и три гильзы, и кожаный ремешок, и даже ракету совсем еще целехонькую, — не хочет меняться, и все тут.
— Может, он мне и самому пригодится, — стоит Митька на своем.
А то, говорят, Коля Бурец, тот самый, у которого отец был матросом, приволок домой винтовку со всем, что положено, — штыком и затвором. Только сам Бурец никому в этом не признается, боится, как бы мать не узнала: уши оборвет.
Мы идем по узкой тропинке обочь дороги, обиваем босыми ногами пыль с широких листьев и уже сухих стеблей подорожника, идем и мечтаем: вот бы найти по нагану да по карману патронов к ним или гранат штук по десять.
— Винтовки тоже возьмем, если что, — соглашаюсь я на всякий случай.
— Можно и пулемет притащить, — размышляет Санька.
Вдоль дороги стоит переспелая рожь, склонился долу колосьями сухой, как порох, ячмень. Тронь его — и зерно дождем посыплется на землю. Там, где до прихода немцев начали жать, стоят снопы в бабках и копны. Много бабок повалено, разметано. Возле самой дороги два пепелища. Здесь были скирды хлеба. Они сгорели после того, как пришли фашисты. Мы полагаем, что без партизан тут не обошлось. А может, ополченцы сожгли, чтобы не достался хлеб врагу.
Поле исполосовано вдоль и поперек танками, изрыто окопами. Мы ходим по окопам, ищем наганы. Думалось, что здесь их будет валяться сколько хочешь, но это только думалось. В огромном круглом окопе нашли одни гильзы от снарядов да пустые ящики. Должно быть, тут стояла пушка. Впереди окопа земля выжжена, а вокруг ямка на ямке — поле перепахано взрывами. Лютый был бой.
Подальше во ржи нашли противогаз. Посмотрели — целый. Решили взять. Много рогаток получится. Потом попались красноармейская каска и маленькая пехотная лопатка. Каску мы примерили. Сперва Санька, а потом я. Она была нам велика, закрывала глаза. Зато лопатка в самый раз, как по заказу. Захватили ее с собой.
— Сюда! Сюда! — вдруг закричал Санька. Я думал, там уж неведомо что, а оказалось — ничего особенного. На дне неглубокой ямки, видно, воронки от снаряда, кое-как приспособленной под окоп, прямо навалом пустых, стреляных гильз. Перерыли, перебрали все до одной — нет целых. Верно, пулеметчик отбивался до последнего патрона. Тут же, в ячмене, мы нашли грязные, окровавленные бинты и насквозь пробитую пулей фляжку. Остался пулеметчик жив или нет?
Лазая по окопам, мы вывозились в глину, как черти. Санька залез вдобавок еще и в какой-то мазут, а потом черной рукой вытер пот со лба. Теперь он — как дядя Петро, когда вечером идет домой из колхозной кузницы. Но все это пустяки в сравнении с тем, что мы не нашли ни одного нагана.
Лежим на чистом песочке возле окопа и отдыхаем. Говорить ни о чем не хочется. Санька ковыряет пальцем землю, а я просто смотрю в небо. По небу плывут белые, легкие облака, трепеща крылышками, почти висит на одном месте и звенит, заливается жаворонок. Ему все равно, сжато или не сжато поле, нашли мы с Санькой наганы или нет, есть война или нет войны. Он звенит себе, как вчера, и позавчера, и год, и сто лет назад.
Стрекочут в ячмене кузнечики, переливается зыбкими волнами горячий воздух. Я гляжу в небо и думаю о своем отце. Где он, в каком поле отбивается от врага? Думаю про дядю Назара. Где он сейчас летает на своем «ястребке»?
И вдруг Санька толкнул меня в бок:
— Гляди!
Я посмотрел. Неподалеку, опершись обеими руками на лопату, стоит наш сосед, дед Мирон. Мы не любим деда. Он жадный. Жадный и злой. Он спит и во сне думает, как бы нас с Санькой крапивой отстегать. А встретит на улице, обязательно пальцем погрозит и глядит из-под косматых бровей, как из-под стрехи, насквозь пробирает. И все из-за груши-спасовки, к которой мы своими локтями и коленями проложили по его картошке настоящую дорогу.
— Чего ему тут надо? — хмуро спросил я у Саньки.
— Чего?.. Может, добычу какую ищет.
— Давай подсмотрим.
Дед Мирон стоит, стоит долго, неподвижно, будто окаменевший. Поношенная, замусоленная шапка висит под сложенными руками на цевье лопаты, и на солнце блестит потная лысина.
Если смотреть на деда снизу, уткнувшись подбородком в песок, он кажется огромным-огромным. За его спиной на горе видна церковь, но голова старика больше церковного купола и намного выше его. Мы понимаем — это потому, что церковь далеко, а дед близко. Наконец он покачал лысой головой, натянул на самые уши свою шапку, вскинул на плечо лопату и подался прямо по ржи дальше в поле. Мы с Санькой поспешили к дороге: интересно, что он там делал?
Перед нами холмик свежей земли. На холмике каска с красной звездой и винтовка без затвора. Нам не нужно объяснять, что это такое. Под холмиком лежит боец. Наш боец. Нам почему-то стало не по себе. Горько и стыдно.
— Догадливый ты, — попрекнул я Саньку. — До-бы-ы-чу ищет!
Санька вздохнул и сказал:
— Не будем больше колотить дедову грушу…
— И Рыжему надаем, если полезет, — добавил я.
— Надаем! — поддержал меня Санька.
Это прозвучало как клятва.
Целый день мы ползали по окопам, по канавам вдоль дорог, по ржи, но наганов не нашли. Не попалось ни гранат, ни пулеметов. Должно быть, поздно спохватились, и все это подобрали уже другие.
— Нужно было подольше дома сидеть, — ворчит все время Санька. Будто я в этом один виноват, будто не сам он придумал перетаскивать домой книжки. Теперь вот остались без наганов.
И вдруг нам привалила удача. Возле самого колхозного двора, когда мы шли, повесив головы, домой, в придорожном репейнике Санька заметил зеленую железную коробку. Открыли, а там патроны. Заправленные в пулеметную ленту, они поблескивают на солнце. Кончики пуль покрашены в разные цвета. Целехонькие, нетронутые капсюли.
На душе стало веселее. Теперь можно жить. Пусть у нас нет пока ни наганов, ни винтовок, зато на первый случай есть боеприпасы. Нам остается отнести их домой и спрятать в соломе или зарыть на огороде. Правда, сделать это не так просто — по улицам ходят немцы. Не станем же мы вооружаться у них на глазах.
И тут у меня возникла удачная мысль. Я стащил с себя рубаху, застегнул пуговицы и завязал рукава. Получился неплохой мешок. Мы напихали туда немного травы, потом положили коробку с патронами, а сверху снова прикрыли травой. Пускай теперь догадаются фашисты, что мы несем. Они подумают, что это трава для Санькиной козы.
Ноша оказалась не такой уж и легкой. Мне еще ничего, а Санька, когда приходит его черед, сгибается в три погибели. Трава, которой обложена коробка, сбилась в ком, и из рубахи выпирает острый угол. Тем не менее мы спокойно миновали сельмаг, возле которого околачивались два немца. Подумали они о Санькиной козе или нет, однако нас не тронули.
Через двор нам тоже удалось проскочить незамеченными. Тетя Марфешка у окна что-то шила и на нас даже не глянула.
На огороде мы снова открыли коробку и долго любовались патронами, пересчитывали их, щупали руками, а потом закопали в борозде и набросали сверху сухой картофельной ботвы. Договорившись, что после патроны поделим, разошлись по домам.
Солнце садится за колхозным полем. На школьных тополях, устраиваясь на ночлег, беззаботно чирикают воробьи. А за околицей на горе стоит человек, устало опершись на лопату, стоит, словно окаменевший. Это дед Мирон. Он хоронит наших бойцов. Мы никогда не будем колотить его грушу.
