Роковая строка Памеджаи - Моисеева Клара Моисеевна (онлайн книга без txt) 📗
– А я подумал, что там мое место, Пааам. И знаешь, по какой причине? Трудно поверить, но это была единственная причина, которая заставила меня согласиться с твоим советом. Я подумал, что на всех крышках саркофагов, предназначенных для захоронения любой знатной госпожи, я бы стал делать изображение госпожи моего сердца – маленькой рабыни Несихонсу. И когда об этом подумал, я решил, что пойду в сторону заката.
– Поверь мне, старому Паааму, – твой замысел воплотится в жизнь в тысячу раз лучше. Ты будешь делать маленькие фигурки богини Хатор с лицом Несихонсу. Богиня не рассердится, она ведь добрая.
Первое утро в пути показалось Памеджаи особенно радостным и счастливым. Ему казалось, что он только в детстве видел такое ясное, такое красивое и прохладное утро. Они шли вдоль полей, засеянных ячменем и пшеницей, и спелые колосья, казалось, звенят и о чем-то говорят им. И Памеджаи прислушивался к этому звону и, касаясь рукой спелых золотистых колосьев, думал о будущем.
– Как же мы назовем тебя? – спросил Пааам. – Я знал одного человека. У него было красивое имя. Да и сам он был хорошим человеком. Его звали Тхутисенбу. Как ты думаешь, друг, подходящее имя?
– Совсем другое, нисколько не похожее на мое и в самом деле звонкое. Может быть, эти золотые колосья подсказали тебе, Пааам? Я согласен. Простись с Памеджаи и скажи слово приветствия новому человеку – Тхутисенбу.
Тем временем они подошли к полю, где значительная часть зерна была уже собрана. И вдруг до них долетела песенка носильщиков зерна. Вдоль поля друг за дружкой шли люди с корзинами на головах, черные, голые, в крошечных набедренных повязках. Большие корзины, наполненные зерном, прикрывали их головы от знойного солнца.
Они шли и пели:
– Посмотри, мой друг Тхутисенбу, посмотри на этих людей, послушай их песни, сравни себя с ними, и ты поймешь, что ты счастлив.
– Я уже говорил тебе, Пааам, что мне выпало великое счастье найти резец, который стал источником всех благ моей жизни. Поистине мне жаль этих носильщиков и жаль вон ту маленькую женщину, которая так усердно трудится, растирая зерно. Посмотри, какая она маленькая и какой громадный камень у нее в руках.
Когда они подошли ближе, Пааам увидел маленькую худенькую девушку у зернотерки. Слабыми, тонкими руками она с трудом передвигала громадный камень. Она была полуголой, с фартуком из линялого куска полотна. Ее правая нога была прикована к камню довольно длинной цепью, что давало ей возможность поворачиваться. Но уйти эта девушка не могла.
Пааам спросил девушку, что это за деревня, кому она принадлежит и кто здесь хозяйничает. Девушка поднялась, разогнулась, и все услышали звон цепей и увидели ее бледное худенькое личико и короткие растрепанные волосы.
– Наша деревня принадлежит храмовому хозяйству, – ответила девушка. – Все, что у нас растет на полях, все, что нам дают пальмы и плодовые деревья, – все увозится в храм. Наш храм богини Хатор находится недалеко – всего один день пути отсюда.
– Значит, песню носильщиков зерна поют храмовые рабы? – спросил Памеджаи.
Тут Бакет обратила внимание на большой красный шрам на спине девушки. Она спросила:
– Как это случилось у тебя?
– У нас злой надсмотрщик. У него плеть из шкуры гиппопотама.
– Скажи мне свое имя, – попросила Бакет и протянула девушке горсть сухих фиников и тонкую маленькую лепешку.
– Меня зовут Таметс. Богиня Хатор вознаградит тебя, добрая женщина, за твое приношение. Финиковые пальмы далеко отсюда. Мне никогда не доставалось фиников. А лепешек нам не положено. – И она прижала к груди маленькую лепешку.
– Ты живешь здесь вместе с родителями? – спросил Пааам. Он не стоял праздно. Он согнулся над своей корзиной и стал искать целебную мазь, которая помогла бы девушке быстрее залечить кровавый шрам.
– Я не помню своих близких, – отвечала Таметс. – В моей хижине живут чужие женщины, такие же рабыни. Они здоровей меня, и потому их посылают в поле. Раньше и меня посылали, а сегодня привязали к этой зернотерке. Так бывает часто. Я провожу здесь целые дни под знойным солнцем и все жду, когда надсмотрщик придет и отцепит меня от камня. Когда мы все вместе, мне позволяют ходить без цепи. А когда деревня пустеет, я остаюсь на цепи – боятся, что я убегу. А куда мне бежать? На всем белом свете я не знаю ни одного человека, к которому я могла бы обратиться с просьбой помочь мне. Мне некуда бежать…
– Великий и щедрый бог Ра призывает нас сделать доброе дело, – сказал Пааам. – Сейчас, когда в деревне пусто, когда все в поле и надсмотрщик занят, великий Ра внушил мне и сказал: «Возьми, Пааам, за руку бедную рабыню Таметс и сделай ее свободной». Как ты думаешь, Тхутисенбу, должны мы выполнить то, что нам велит всемогущий и всесильный бог Ра?
Надо сказать, что эта мысль в то же мгновение пришла в голову Памеджаи, но он прогнал ее. Он был нерешительным. Ведь он еще не привык к мысли о том, что свободен. А Пааам, который не знал оков рабства, был более решительным. И как хорошо он все придумал! Только великий всемогущий Ра, который надоумил и его, Памеджаи, разорвать цепи рабства и обратиться к Паааму, – только он мог так придумать. Памеджаи вдруг осмелел. Он ничего не ответил. Он вытащил из корзины свои резцы, молотки и щипцы, быстро разорвал звенящую цепь, схватил за руку Таметс и сказал:
– Поспешим отсюда. Воспользуемся мгновением. И если Ра поможет нам, мы все придем в Мим и будем счастливы.
Маленькой Таметс нечего было терять. Она недолго жила на свете, но ей казалось, что прошла уже долгая страшная и безрадостная жизнь. Она тоже решила, что великий Ра повелел надсмотрщику оставить ее сегодня у зернотерки, тогда как ей полагалось собирать снопы. А раз так случилось, значит, надо бежать вместе с этими добрыми людьми. Доброта их сказалась во всем: и в том, что они ее позвали с собой, и в том, что Бакет так щедро ее одарила. Она прижала к груди лепешку, на которой лежала горсть фиников, и сказала:
– Пойдем. Только скорее, как бы не вернулись люди с поля!.. Я пойду куда угодно. Я никого не боюсь. Страшнее моей жизни может быть только смерть. Но ведь нас могут и не поймать, не правда ли?
– Возьми вот это полотно и прикройся, – предложила Бакет. – Если нас встретят, тебя тогда не узнают. Завернись, чтобы не видно было твоего лица. Подвяжи мои старые сандалии. Встречные не должны увидеть рабыни. Возьми мой серебряный браслет. Вот этот, с бирюзой. А эти медные надень на ноги. Пааам, посмотри: разве можно узнать в этой женщине маленькую рабыню у зернотерки?
Они поспешили, и по знойной пыльной дороге шли уже четверо свободных и счастливых. Таметс смеялась и радовалась, не скрывая своего восхищения. Это полотняное покрывало и браслеты, эти старые, поношенные сандалии, которые достались ей, – все это показалось бедной девушке царскими дарами, и она шла сейчас как во сне. Ей казалось, что приснился счастливый сон и как только она откроет глаза, все это исчезнет и снова в руках у нее будет тяжелый камень зернотерки, а за спиной голос надсмотрщика. Она очень хорошо запомнила свист тяжелой кожаной плети. Уже не впервые надсмотрщик наказывал ее. Так бывало в те дни, когда мука, полученная из ее зернотерки, казалась ему недостаточно тонкой и мягкой.
Они устроили привал уже на закате, когда были далеко от деревеньки храмового хозяйства и когда им уже не угрожала встреча с хозяевами этой деревеньки, которые могли бы увести свою рабыню. На привале Таметс предложила сделать маленький костер из собранного ею хвороста, раскалить камень и испечь на нем тонкие-тонкие, почти прозрачные лепешки. Вместе с Бакет они занялись этим делом, а Пааам и Памеджаи тем временем рассуждали о том, как они начнут строить свою новую жизнь в нубийском городе Миме.
