Красный ледок (Повесть) - Ковалев Павел (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
— В одном, — ответила Майя и протянула мне учебник. Я взял, подержал его в руках, а потом положил на скамейку, будто бы говоря этим, что он мне теперь не нужен. Эту мою неуверенность почувствовала мать и, посмотрев на нас обоих как-то особенно пристально, взяла ведро и вышла в сени.
Майя все еще стояла. Мне стало неловко, что я такой невнимательный, такой недогадливый, и я попросил ее:
— А ты садись, отдохни… По снегу нелегко идти… Сам знаю…
— Нелегко, — согласилась Майя. И села, как взрослая, на скамейку, ближе к столу. На учебник посмотрела: — Я тогда не сама взяла его у тебя… Это мне подсказали, нет подали даже, чтоб забрала… домой.
— Думаешь, я не заметил?.. Заметил и о чем только не подумал.
— А о чем? — в глазах Майи светились прежняя доброта и ласка.
Я чувствовал себя все еще одиноким, обиженным, отчужденным. И сказал:
— Мне было обидно и тяжело…
— Тяжело… — снова согласилась Майя.
— И сейчас не знаю, как мне жить…
— Как жил, так и живи… А учиться надо. — Майя говорила как взрослая, будто со сцены, исполняя роль героини из какой-то пьесы в школьном драматическом кружке.
А мне и этого было достаточно. Меня не все покинули, обо мне не все забыли, со мной — вот она, моя одноклассница, лучшая из лучших учениц — Майя Михалева.
— А учебник я принесла тебе… Мы с Барановой вместе, по ее книжке, учить будем… Возьми, — и Майя снова посмотрела так умоляюще, что я не удержался и в тот же миг схватил книжку и отнес ее к себе в каморку.
— Чтоб не отставал, я тебе и по алгебре учебник принесу, тоже свой. У Барановой есть, нам хватит одного на двоих…
Я и ушам и глазам своим не верил. Милая ты моя Майя, добрая подружка, что мне тебе ответить на такие слова твои, на твою товарищескую поддержку? И я сказал:
— А ты не боишься?
— Чего? — на вопрос она ответила вопросом.
Ответить я не смог. Глаза мои застилали слезы.
— Мы в субботу с Барановой придем, — поднялась Майя. — Ты учись, не отставай…
И Майя ушла.
А во мне поселилось необыкновенное чувство благодарности к ней. Человеку, выходит, не так много и надо для счастья.
Время, однако, шло и делало свое дело.
О том, что случилось в нашей деревне после моего «культурного» мероприятия, уже знали в районе. Дядя Игнат Дрозд, которому обо всем очень объективно рассказал старик Парфен, не поговорив даже со мною, поехал в райком партии. Туда, как стало известно, его вызвали не одного. Собрались несколько таких же, как и он, первых председателей молодых колхозов, где крестьяне разобрали почти все обобществленное имущество. Выходит, такие же события произошли после статьи «Головокружение от успехов» не только в нашей деревне.
А собрали всех для того, чтобы решить, что же делать. Из райкома, конечно, звонили в центр, но оттуда не сразу ответили, посоветовали только соблюдать спокойствие и немножечко подождать. Мой дядя Игнат Дрозд и приехал в райком партии в такое время, когда «немножечко» ждали, а между тем советовались, высказывали разные соображения по поводу этого необычного события.
Значительно позже я узнал, что было дальше.
В райкоме партии Дрозду и всем сказали, что надо статью как следует разъяснить, сказать людям и о том, что газета «Правда» выступила уже с новой статьей в защиту колхозов, а ранее организованные колхозы, в которые крестьяне пошли добровольно, надо сохранить и восстановить порядок.
Началось все, как сейчас помню, спокойно и организованно.
В нашу деревню приехал вместе с Игнатом Дроздом сам секретарь райкома. Звали его, кажется, Сергей Григорьевич. В голове у меня тогда такое творилось, что я даже не знал, на каком свете живу. Мне самому начинало казаться, что я и в самом деле виноват.
Собрали, как посоветовал секретарь райкома, сельский сход. На него позвали всех — и колхозников, и единоличников. Меня тоже пригласил дядя Игнат и, как мне показалось, не то безразлично, не то шутя, сказал при этом:
— Пойдем, подстрекатель, во всем разберемся…
Он, конечно, пошутил, а мне одно это слово «подстрекатель» острым ножом вонзилось в самое сердце.
Поскольку приехал секретарь райкома партии, на собрание народу пришло много. Заметил я и Макара Короткого, и дядю Парфена, и всех тех, кому читал статью.
Собрание открыл председатель сельсовета. Это мне тогда сразу же бросилось в глаза. Обычно это делал Игнат Дрозд. А тут… В президиум выбирали, как условились заранее, пять человек. Дядю Игната выбрали. Выбрали и дядю Парфена, и секретаря райкома, и по его совету — выбрали одну женщину. И вдруг… Вдруг слышу — ушам своим не верю — свое имя и фамилию.
— Его обязательно, — говорит кто-то, — протокол умеет писать.
У меня даже голова закружилась. И радостно и невдомек как-то. Из комсомола исключили, и из школы, а тут… в президиум, протокол вести.
Когда проголосовали — все члены президиума за стол сели. Подтолкнули сельчане и меня. А секретарь райкома, когда я садился на лавку, усмехнулся и добрыми-добрыми, как мне показалось, глазами посмотрел на меня. И тут я вспомнил, что на этот раз не взял с собой ни бумаги, ни чернил. Быстро вскочил с места и шмыгнул из-за стола.
— Ты куда? — задержал председатель сельсовета.
— Бумагу, чернила принесу…
— Не надо, у меня есть.
И заставил меня сесть, подав бумагу и чернила.
Сам же повел собрание дальше.
Я взялся за ручку. Гляжу на бумагу и ничего не вижу. Глаза полны слез, хоть и не плакать, а радоваться надо. Тебе ж люди вон какую честь оказали, протокол писать доверяют, от себя не отталкивают. Делай свое дело и внимательно слушай.
Первым говорил Сергей Григорьевич. Говорил спокойно, сдержанно. Каждая фраза его была грамотная, четкая по смыслу, с ясной, законченной мыслью. Он, держа в руках газету «Звязда» со статьей «Головокружение от успехов», разъяснял самое главное — почему такая статья появилась на свет, против кого и чего она направлена, как, одним словом, все надо понимать. Все-все секретарь райкома разъяснил-. И я сам впервые по-настоящему понял: статья направлена против перегибов, а не против колхозов. Партия призывает сохранять порядок, добровольность, укреплять молодые колхозы, а не разрушать их.
Слушали секретаря райкома ой как внимательно! Но, странное дело, отношения своего никто не высказывал ни словами, ни поведением.
И когда Сергей Григорьевич сказал про наш колхоз, что «колхоз есть и должен быть», некоторые зашевелились на своих местах, да так, что скамейки заскрипели.
— Никто, товарищи, не имел права разбирать обобществленное имущество, так как это уже есть собственность коллективная, общая… Надо всем колхозникам проявить дисциплинированность и все вернуть назад. Если же кто и желает выйти из колхоза — так опять же надо делать это по закону, по существующему у нас порядку — подать заявление и на общем собрании рассмотреть его, принять решение…
И тут кто-то выкрикнул:
— Нас силой загнали…
Секретарь райкома замолчал, посмотрел вокруг, будто спрашивал у всех, так ли это.
Поднялся Игнат Дрозд, он узнал по голосу крикуна и твердо сказал:
— Неправда. Мы всех только уговаривали. А вот ты не нас, а жену свою послушал, записался… А сам, всем это известно, противился… Так и не выкрикивай за всех, как тот петух, едва на забор вскочивши.
В хате послышался легкий смех. Но был он непродолжительным. Сергей Григорьевич, словно ничего и не произошло, продолжал объяснять, как следует поступать дальше, как вести дела колхоза, дела всей деревни. Основным в его выступлении было: беззакония мы не допустим, порядок должен быть во всем.
Когда он сел, установилась что называется мертвая тишина. Ни одного звука не было слышно, даже дыхание притаили, никто не курил, кашлянуть никто не осмеливался.
Председатель собрания, однако, не молчал:
— Может, вопросы есть?
