Смотрящие вперед. Обсерватория в дюнах - Мухина-Петринская Валентина Михайловна (прочитать книгу TXT) 📗
— Пей, — сказал он и задумался, подперев заросшую щеку кулаком.
За сводчатым окном свистел морской ветер, сквозняки гуляли смелее обычного по старому маяку.
— Не могу я забыть Лизу, — помолчав, продолжал Фома. Тяжеловатое, с чуть выдающейся вперёд нижней челюстью, бронзовое от солнца и ветра лицо его тронула гримаса обиды. — Не любит она меня, — прошептал он
— Кто?
— Лиза.
Меня аж зло взяло! Чтоб отвлечь его, я рассказал о проекте Мальшета.
— Море дамбой! — ахнул Фома. Он так и загорелся. — Вот это человек: море дамбой! И по ней железную дорогу! Пусть бы оно потом бесновалось. А человек-то сильнее. Эх!
От восторга Фома даже покрутил головой, жёсткие чёрные волосы торчали во все стороны, как проволока, глаза округлились. Он так разошёлся, что стукнул огромным своим кулачищем по столу. Но минуту спустя его уже взяло сомнение.
— А волны, ветер, льды? Разрушат дамбу. Льда ведь больше будет, чем теперь. Таять станет позже. Напрёт и разрушит.
— Почему это льда больше?
— А как же, вода станет преснее, а пресная вода всегда больше промерзает.
Мы поспорили ещё часок, и я стал собираться. Фома проводил меня почти до наших ворот.
— Не нравится мне этот ветер! — пробормотал он на прощание.
Следующий день был туманным, пасмурным. Ветер продолжал дуть все в том же направлении — зюйд-зюйд-вест, не усиливаясь и не затихая.
У отца отчаянно разболелась раненная в войну нога, и он был в плохом настроении. Когда мачеха посоветовала ему полежать денёк в постели, он резко оборвал её:
— Лежебоков без меня хватает, работать надобно честно, — и стал, кряхтя, натягивать на себя форменную шинель.
— Папа, я пойду за тебя? — попросил я. — Ты мне только скажи, что сделать, я справлюсь, честное слово.
Отец покачал головой.
— Может, когда-нибудь в другой раз… Сегодня сильный боковой ветер, будут обрывы вязок. Самому надо идти. Я предложил хотя бы взять меня с собой помочь, но отец категорически отказался:
— Один справлюсь. Лучше матери помоги. — И ушёл.
— Тебе не надо в Бурунный? — спросила Прасковья Гордеевна. Это означало, что надо съездить в поселковый магазин за продуктами.
Я тут же приволок велосипед, смазал оси и надул шины. Заодно решил сменить в библиотеке книги.
В Бурунном оказалось людно, как на празднике. Море штормило, и ловцы сидели дома. В поселковом клубе — я заглянул туда по пути — собрались ловцы, тюленебойцы, капитаны промысловых судов: шло какое-то совещание, после должен был идти интересный фильм. Ребята из нашей школы звали меня, но я не поддался соблазну: мне надо было закончить моё дело. По привычке я забежал и в линейно-технический узел. Меня обрадовали тем, что пришли новые приборы для обнаружения повреждений. Узнав, что Фоме тоже дадут теперь прибор, я тут же и позвонил ему. Он не особенно обрадовался. Только спросил, буду ли у него вечером и нельзя ли достать ту статью о дамбе через Каспий. Я обещал.
— Совсем сегодня не спал, — пожаловался мне по телефону Фома, — не усну никак, хоть ты тресни. И сейчас некогда поспать. Срочно надо идти на трассу: ветер оборвал провода. Придётся сваривать. Канитель!
Я пожалел его: конечно, канительное дело. Провода развязываются и опускаются настолько, чтобы можно было сделать сварку. Потом кладутся на изоляторы, регулируется стрела провеса, и провода снова перевязываются. Как жаль, что меня сейчас там нет. Может, Фома доверил бы мне эту сварку?
Как я ни спешил, а возвратился только к обеду, уж очень много покупок пришлось сделать. После обеда я собрался к Фоме. Фомы, как и вчера, не оказалось дома. Ящика с инструментами нигде не было. Значит, Фома ещё не возвращался с обхода. Я взял лопату и пошёл ему навстречу. Очень странное было в тот день освещение, какое-то не дневное, будто луна светила, только поярче. Солнце скрывалось за плотными слоистыми облаками. Холмы на горизонте выделялись чётко. Над морем стоял туман. Помню, я ещё подумал: почему ветер не рассеет тумана?
Фому я нашёл на его любимом месте, на обнажившемся дне моря. Сначала я наткнулся на ящик с инструментами, брошенный у столба на холме, а метрах в трёхстах, в низине, увидел крепко спящего Фому. Я было подошёл к нему, но он так сладко и богатырски храпел, накрыв от ветра пиджаком плечи и голову, что я не стал его будить и вернулся на трассу.
Я деловито зашагал вдоль столбов с лопатой через плечо, радуясь от души, что мой ремонт подходит к концу. Пусть теперь к Фоме приезжает любое начальство, у него всё в порядке. Я очень гордился своей работой. Знал бы отец…
Ветер не затихал ни на минуту. Пока я шёл, он дул мне в бок, весёлый и шумливый, готовый на любое озорство. Мне оставалось лишь окучить опоры. Вокруг них от осадки грунта образовались лунки и задерживалась вода. Столбы от этого быстро портились, подгнивали. Я быстро принялся за дело. Окопав один столб — лопата не так-то легко входила в слежавшуюся почву — и подгребя к нему землю, я, посвистывая, шёл к другому. Скоро я вошёл в ритм работы. Работая, думал о Фоме. Я был очень привязан к нему, восхищался им, верил в него. То, что сейчас творилось с Фомой, я считал временным заскоком. Моря — вот чего ему не хватало. Фома был прирождённый моряк. Недаром он отказался от славы чемпиона и вернулся на Каспий. Не мог он без него жить, — это было так понятно и ясно. Очень мне хотелось, чтобы у Фомы прошла эта «любовь без взаимности» и он вернулся бы к своей давней мечте — стать лоцманом. А пока я был рад хоть чем-нибудь помочь ему и потому все с большим рвением окапывал столб за столбом.
Наконец у меня заныла спина, а ладони рук стали гореть, как обожжённые. Я вздохнул и выпрямился, рассеянно посмотрев впереди себя. И тут я так и обомлел от ужаса…
Километрах в двух прямо на меня катилась по земле необычайно длинная волна, седая от пены. Пространство за нею, то, что было песками, пенилось и вздымалось. Огромная масса воды, а над водой сливались в сплошной туман водяная пыль и брызги.
Это было море. Оно отступило несколько лет назад и теперь возвращалось обратно. Море шло раза в два быстрее, чем идёт человек по дороге. Это было очень страшно. До сих пор мне снится по ночам, как море с шумом и рёвом настигает меня, я пытаюсь от него убежать, а ноги словно из ваты и не слушаются.
Бросив лопату, я кинулся к холмам, где стоял наш домик участкового надсмотрщика. Я знал, что вода туда не доберётся. И вдруг я обмер… Кажется, я пискнул жалобно и тонко, как гусёнок, на которого наступили сапогом. Фома спал там… Он спал крепчайшим сном на песке, накрыв голову телогрейкой.
Повернув назад, я стремглав понёсся навстречу волне. Ветер засвистел мне в самые уши. В глазах только мелькало. Уже кололо в боку, дыханье, обжигая, вырывалось из груди. На бегу кое-как освободился от куртки, мешавшей мне, но не бросил её, а держал в руке. Обогнув глубокую впадину, усеянную ракушкой и галькой, повернул параллельно приближающейся волне. За первой волной виднелась вторая и третья,
Это во сне лишь бывают ватные ноги. Когда опасность наяву — все наоборот: откуда только берутся силы и сноровка.
Пока я добежал до Фомы, море уже было в полукилометре. Несколько драгоценных секунд потратил на то, чтоб разбудить Фому. Всклокоченный, осовелый, он стоял, широко расставив ноги, и, выпучив глаза, смотрел, как море шло на него. Ветер трепал его волосы, вздувал пузырём рубаху.
— Бежим! — не своим голосом заорал я, и мы побежали. Но я сразу отстал. Фома был силён и крепок, и он выспался, а я совсем обессилел. Он был уже далеко впереди, когда я закричал: — Ты меня бросаешь, Фо-ма-а-а!
Вряд ли он мог меня слышать. В тот же миг холодная мутная вода сбила меня с ног и потащила за собой…
Я уже захлёбывался, задыхался, в лёгкие попала вода, меня вырвало, я плакал, кричал. Ветер и вода играли мной, как щепкой, то бросая о землю, то подбрасывая кверху, всё время волоча вперёд. Вдруг сильные руки крепко схватили меня. Это был Фома. Он что-то кричал и на миг так прижал меня к своей груди, что чуть не раздавил, уж очень он обрадовался, что нашёл меня. Море тут же подшибло его, и он тоже свалился, но не выпустил меня из рук.
