Сигнал надежды - Львовский Михаил Григорьевич (библиотека электронных книг txt) 📗
— Верно. Значит, голосуем. Второе место — Броневицкая… Единогласно. Габриэлян — третье место… Единогласно!.. Пошли! — Председатель жюри встал. За ним поднялись остальные. Уже на ходу председатель предложил: — Ансамблям «Ритм» и «Хорошее настроение» — поощрительные призы. У Броневицкой будет инфаркт.
Жюри выстроилось на сцене. Председатель глянул на щит, где были отражены результаты голосования зрителей. Результаты точно совпадали с решением жюри.
— Товарищи! — сказал в микрофон председатель. — Прежде всего жюри отмечает очень высокий уровень музыкальной культуры всех участников сегодняшнего концерта. «Музыка — народная потребность», — утверждал Бетховен. И вы её удовлетворяете. Это совсем не похоже на то, что мы называем хобби, а нечто совсем иное. А что? Об этом следует задуматься нам всем. В том числе и в первую очередь музыкантам-профессионалам.
— Ишь как запел! — тихо сказал знаменитой певице композитор в кожаной куртке.
— Рад вам сообщить, — продолжал председатель, — что решение жюри полностью совпадает с голосованием, которое вы провели здесь, пока мы заседали. Первая премия — Татьяна Ищенко!
Таня появилась на сцене, сопровождаемая бурной овацией.
Последовала процедура вручения диплома и фестивального сувенира.
— Вторая премия — Лидия Броневицкая!
Та же процедура.
Броневицкая держалась с достоинством. Её не хватил инфаркт. Как бы случайно оказавшись поближе к микрофону, она сказала во всеуслышание:
— Танюша, я покушаюсь на вашу песню. — И поцеловала Таню.
— Она покушается! — вполголоса возмутилась знаменитая певица. — Эту песню буду петь я!
— Не потянешь, Галя! — пока гремели аплодисменты, грустно сказал председатель. — Тут ведь главное не в песне…
Всё-таки председатель был хорошим музыкантом и знал толк в своём деле.
С гитарой на ремне Таня шла по закулисному коридору и тащила за руку Светку. Фоторепортёрские блицы преследовали её всю дорогу.
Знаменитые певицы набросились на Таню, когда она вошла в комнату с роялем:
— У вас много песен?
— А ноты есть?
— Клавир или только мелодии?
— Вас кто-нибудь обрабатывал?
— Где вы учились пению?
— Вот, — сказала Таня, вытащив из портфеля, лежавшего на рояле, помятую нотную тетрадку. — Всё, что у меня есть.
Певицы тут же начали бегло проигрывать Танины мелодии, ахать и охать, поправляя друг друга.
— У вас только один экземпляр?
— Как бы переписать?
— Оставьте себе. Я всё наизусть помню.
— Тань! Я спать хочу… — захныкала Светка.
— Сейчас, миленькая, сейчас…
Укрытая пледом, Светка спала на тахте в квартире Сергея Лаврова.
— У тебя хорошо. А главное, тепло. Я в Москве промёрзла, — сказала Таня, поёживаясь в глубоком кресле.
— Сейчас я и тебе плед дам, — сказал Сергей, — а то ты совсем скисла от волнения… Вот так. Плечи, главное. Плечи и спину. Теперь стакан чайку — и всё в порядке.
— Эту лампу я бы на твоём месте в тот угол поставила.
— Непременно. А телевизор куда?
— Телевизор к той стене.
— Умница. Всё так и будет.
— Шторы, на мой вкус, чересчур пёстрые.
— Сменим их к чёртовой бабушке!
На кухне засвистел чайник.
— Я мигом, — сказал Сергей и скрылся.
Таня сильно закашляла. Приложила ладонь ко лбу и безнадёжно махнула рукой.
Появился Сергей с подносом, на котором стояли чашки, чайник, блюдца с печеньем и конфетами.
— Это было изумительно, Таня! Неонила права. У неё безошибочное чутьё. Ты рада?
— На седьмом небе.
— Нет, я серьёзно.
— Серёженька, милый, конечно, рада. Но только мне не верится, что всё это было.
— Я свидетель. И ты знаешь, со мной рядом две девки плакали.
— Наверное, тоже сестрички.
— Слушай, а ведь у тебя температура, — сказал Сергей, пощупав Танин лоб.
— Угу! — сказала Таня, прихлёбывая чай и грея руки о чашку. — Ещё мне не верится, что я в Москве и в твоей квартире.
— Она теперь и твоя. Перед тобой открывается такая дорога! Ты станешь серьёзным композитором. И прекрасной камерной певицей.
— Из медицины не уходят, Серёжа.
— А Броневицкая?
— Она в ней, наверно, и не была.
— Ну хорошо. Ты операционная сестра. А что в перспективе?
— Хорошая операционная сестра.
— Дальше?
— Отличная!
— И всё?
— Ты не имеешь представления, что такое отличная операционная сестра. Ей цены нет. А потом я могу стать хирургом.
— Будь кем хочешь, только выходи за меня замуж.
— Другой разговор. Знаешь, когда я за тебя замуж выйду?
— Когда?
— Когда буду уверена, что ты любишь меня так же, как я тебя.
— А как ты меня любишь?
— Так, что мне всё равно, есть у тебя эта квартира или её нет. Защитил ты диссертацию или работаешь сантехником, как Машин Славик. Если бы я сегодня провалилась, что бы ты делал?
— Утешал тебя.
— Как?
— Сказал бы, что ерунда, что у тебя есть другие достоинства.
— А я бы от этих слов в окно выбросилась. Ты должен был бы мне сказать, что все кретины и не способны понять, как я гениальна. Ведь если бы тебя завалили на защите, я про твоих оппонентов думала бы именно так. А ты, когда микрофон зафонил и все засмеялись, стал пробираться к выходу. Почему? Видела я, Серёженька, видела!
— Я не мог этот смех вынести!
— И хотел оставить меня одну? А если б ты стоял у микрофона, я бы на сцену полезла!
— О чём мы говорим, Таня? Бред какой-то! Давай лучше будем тебя лечить!
— Нет, Серёженька, нет, миленький, нет, мой хороший… Лечиться я буду в Синегорске.
Бывший лётчик-истребитель Анатолий Егорович Карташов в своей московской квартире смотрел телевизор. Его пятилетний внук расхаживал по комнате с пластмассовой игрушечной саблей в руке.
— Выполняя многочисленные просьбы наших зрителей, мы снова включили в нашу программу песню «Марш милосердия». Исполняет автор — Татьяна Ищенко, медицинская сестра из города Синегорска.
Внук бывшего лётчика в это время с криком «ура» вступил в рукопашную с диванной подушкой.
— Тихо, Петя! — прикрикнул на внука Анатолий Егорович.
— Ты что внуку рта не даёшь раскрыть? — вошла в комнату жена Карташова. — Ведь он тебя любить не будет.
— Тихо! — прикрикнул и на жену Анатолий Егорович. — Видишь эту девушку? Она меня спасла в Синегорске.
На экране телевизора Таня Ищенко кивнула ансамблю. Зазвучали маршевые аккорды. И опять Таня долго не вступала.
Под аккомпанемент ансамбля «работала» её виртуозная гитара.
— Знаем мы, как они спасают! Вместо того чтобы с внуком поиграть, он девиц в телевизоре рассматривает. Постыдился бы на старости лет. И ничего в ней особенного. Только что молоденькая.
— Тише!
— Я, когда мне столько же было, получше выглядела… Да посмотри хотя бы на Петеньку! Другие бы на такого внука не нарадовались!
— Тише!
Жена Карташова запричитала:
— Не настоящим отцом был: всё дела, дела, и дед не настоящий. Другие бы на твоём месте…
И вдруг пятилетний Петя крикнул:
— Деда! Бери мою саблю! Руби ей голову!
На миг жена Карташова лишилась речи. А потом зарыдала:
— Вот она, детская благодарность! Я с Петенькой днём и ночью вожусь, и кормлю, и пою, а он, кровожадный, за тебя заступается…
Сергей Лавров тоже смотрел телевизор. Но не у себя дома, а в витрине радиомагазина. Звука не было слышно, и Сергей просто заглядывал Тане в глаза. Шёл крупный снег. Никто, кроме него, не останавливался у витрины.
Таня допела последний куплет своей песни на экране телевизора в маленькой комнате деревянного дома на окраине города. Трубач постарался и при бисировании ещё эффектнее выдал свой щемящий сигнальчик. Загремели аплодисменты. Операторы начали показывать зрительный зал.
— Всё! Выключи, Люся! — послышался хриплый Танин голос. И экран погас.
