Мой старый дом - Арро Владимир Константинович (читать книги полностью .txt) 📗
Трамвай въехал на мост, и по обе его стороны раскинулись крылья Невы.
Домашние разговоры
Всё, что происходило с ним дома, — все разговоры с мамой, расспросы, упрёки, его собственные ответы — как-то не задевало его, не задерживалось в голове.
Где был? Да в их старом доме, у Михеева. Сказано было, чтобы не ходил в тот дом? Да он больше и не пойдёт. Вот только зуб съездит долечит, надо долечить, раз уж начал. Что, свет оставил в ванной? Ах да, действительно, сейчас выключит. Всё никак не привыкнет. Почему в школе говорят, что он ничего не делает? Брехня это, он делает то же, что и все.
Конечно выучил.
Конечно подготовился.
А как же!
Ещё бы!
Ну разумеется!
Как математика зовут? Сергей Сергеевич. Нет, кажется, Семёнович. Ну да, Спиридонович! Нет, всё прекрасно слышит. И сейчас слышит. И всё понимает. Ну пожалуйста, он повторит: математика зовут Сергей Спиридонович.
Ах нет, не это? Ну, тут много о чём говорилось. Ах да, не пойдёт! Нет-нет, ни за что не пойдёт в их старый дом. Конечно, там нечего делать. А друзей и здесь заведёт.
Не надо быть слишком привязчивым. Не надо.
Не надо быть слишком доверчивым. Конечно, не надо.
Здесь прекрасная спортивная площадка. Отличная! О такой можно было только мечтать. Зимой — коньки. Да и лыжи. Летом — ролики. Здесь можно вести спортивно-оздоровительный образ жизни. В здоровом теле здоровый дух. Не от случая к случаю, а целую спортивно-оздоровительную систему. Система вообще лучше случая. Утром — бег, гимнастика, тёплый душ. Замечательно. Он согласен.
Кого не задевает, его? Ещё как задевает. Ещё как трогает.
Собака — хорошо, собаку заведём. Собака дисциплинирует. И встанешь вовремя, и ляжешь вовремя. И погуляешь. И домой вернёшься вовремя — собаку ведь не бросишь. И не тронет никто. Собака охраняет. Собака дисциплинирует. Собака — друг человека. Пуделя или колли. Можно и короткошёрстную. Пойнтера, например. Нет, нисколько не равнодушен. Что с ним происходит? Да ничего, ей-богу, не происходит. Ничего не болит. Замечательно себя чувствует. Ничего не происходит. Тут и объяснять нечего. Ничего не происходит. Значит, показалось. Ничего не происходит.
«Выйди-на-кры-леч-ко-ты-моё-сер-деч-ко…» Фальшивое пение? Нисколько. По радио поют, вот он и подпевает.
Утро в новом районе
Утро в новом районе начинается рано. Людям не терпится, всем не хватает времени.
По пустырям, радуясь простору и воле, носятся породистые собаки.
По узким проездам, брызгаясь во все стороны, дробя новый асфальт и расщепляя пешеходные доски, снуют тяжёлые грузовики. Неподалёку строят ещё один дом.
Бульдозер, рыча и волнуясь, набрасывается на кучу строительного мусора. Самосвал вываливает на газон чёрную плодородную землю.
Дворники и пенсионеры сажают липы, акации и тополя.
Пешеходы, поругиваясь, прыгают с камня на камень, с бруска на брусок. Кто-то из ранних покупателей несёт уже с рынка целую сетку холодных антоновских яблок. Иной только ещё выходит из парадной и, зажав под мышкой утренние газеты, пробирается к автобусу. По школьному стадиону бежит немолодой и не слишком резвый спортсмен.
Начинался обычный день в обычном новом квартале.
Новосёлы, каждый по-своему, осваивали новое жильё, и хотя всё ещё здесь было в самом начале, быт понемногу налаживался. Все этого, разумеется, хотели, и все для этого что-нибудь делали.
Может быть, самым безучастным и единственно посторонним здесь человеком был Саня Скачков.
Вот он вышел на улицу — в лёгкой куртке с капюшоном, с портфелем в руке. Потоптался у парадной, оглядываясь кругом, как бы вспоминая, где он, куда попал. Его охватил утренний холодок, он поёжился, зевнул и, не обращая внимания на свирепые самосвалы, прямо по грязи стал выбираться из квартала.
Основной поток школьников уже схлынул к этому времени, и по тропинкам, срезая путь, бежали лишь опоздавшие. «Замечание сейчас получат», — подумал Саня.
У самого Сани в кармане был номерок, и он готов был предъявить его каждому, кто поинтересуется, пояснив ещё и словами: «К зубному», «В поликлинику», «Острая боль». Но его никто не останавливал…
Утро прогульщика
У меня наготове был номерок, и я мог показать его каждому, кто меня остановит. Но меня никто не останавливал. Да меня-то и в лицо никто по-настоящему не знал.
Когда я иду вдоль своего нового дома, я его потихоньку обзываю. Я ему всякие прозвища придумываю. Чучело многоэтажное! Идолище кооперативное! Стоглазое пугало!
В центр от нас можно ездить по-разному: кто хочет — на трамвае, кто хочет — на автобусе и метро. Даже на электричке можно, станция находится неподалёку.
Я поехал электричкой. Я всю дорогу простоял в тамбуре, пока электричка не упёрлась в вокзал.
А тут уж недалеко на трамвае…
Сначала я шёл смело, но возле своего старого дома вдруг оробел. Мне показалось, что милиционер, который дежурил на перекрёстке, провожает меня глазами.
Я оглянулся. Но милиционер смотрел в другую сторону.
Потом мне померещилось, что продавец дядя Гриша уставился на меня в упор, как будто я сейчас подойду и выхвачу у него арбуз.
А потом уж мне и вовсе стало казаться, что все прохожие только и делают, что подозрительно наблюдают за каждым моим движением. Вот что значит идти с портфелем по улице во время уроков!
Я совсем стушевался. Не хватало ещё встретить Файзулу или тётю Симу, начнётся представление. Поэтому я сначала вошёл в парадный подъезд и посмотрел через окно во двор.
Файзулы, слава богу, не было. Прямо подо мной стоял автофургон, и грузчики доставали из него мясные туши, зашитые в марлю. Они громко говорили, какие эти туши хорошие.
Вот не повезло, что у нас в доме мясной магазин! Был бы, например, канцелярский или спорттовары.
Но тут я вспомнил, что мне теперь всё равно.
Возле люка топтались голуби. На подоконнике тёти Симы сидели два кота — Рыжик и Барсик. Они лениво смотрели на голубей.
Вообще, как я понял, без нас в нашем дворе жизнь протекала в замедленном темпе. Казалось, все только и ждут, когда вернутся школьники, чтобы начать жить в полную силу.
К своей парадной я прокрался по всем правилам конспирации, как какой-то Семёнов. Всё равно мне письмо будет. Я решил ходить сюда до тех пор, пока не получу письмо.
Почти все дырочки в ящиках светились белым. Наш ящик среди них был как потушенное окно на фасаде большого дома.
Я на всякий случай поскрёб пальцем о внутреннюю стенку нашего ящика. По-моему, там скоро образуется дырка. Может быть, я даже стену дома проковыряю. Тётя Сима однажды проснётся, а из стены торчит мой палец.
Но это, конечно, ерунда.
Вчера было закрыто, сегодня — открыто!
Выходя из парадной, я поднял голову и посмотрел на своё окно. Меня как будто током дёрнуло!
Окно было открыто!
Вчера было закрыто, а сегодня — открыто!
Он приехал! У него свой ключ!
Взбегая по лестнице, я представил, как батя сидит на чемодане посреди пустой комнаты. Табачный дым плавает над его головой. На полу валяются сегодняшние газеты, купленные им на вокзале. Он сидит и не знает, куда ему ехать. Вернулся — а никого нет!
Тут же я представил, как я веду батю по новому микрорайону, подвожу его к нашему нарядному белому дому с кафельными плитками возле парадных. Мне радостно, я просто млею от гордости, что у нас теперь такой замечательный дом.
Даже не понимаю, как за такое короткое время, пока бежишь по лестнице, столько может мыслей прийти в голову.
Мне кажется, я даже о тёте Симе успел подумать, что хорошо бы к ней зайти сказать, что батя приехал.
Возле своей двери я немного замешкался. Что-то нехорошо мне сделалось. Вроде как голова закружилась, вроде бы затошнило. Но я тут же пришёл в себя.
