Берестяга - Кобликов Владимир Васильевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Вдруг он увидел далеко-далеко какое-то зыбкое движущееся облако. Это облако было там, внизу, на земле. Оно появилось из лесу и покатилось по широкому тракту. Скирлы мучительно стал соображать, что же там такое. От этого появилась резкая боль в затылке. И вот боль-то неожиданно принесла ясность уму. Скирлы все вспомнил. Сердце зашлось от приступа отчаяния. Тут Скирлы вновь увидел несущееся по тракту облако. Теперь он понял, что по тракту скачет конница… Чья?.. В селе красные. Скирлы посмотрел на деревню. Всюду возле домов привязаны кони. Село спало мертвым сном. Конечно же, по тракту скачут белые. Они хотят неожиданно напасть на село и вырубить красный отряд.
— Врете! — закричал безумно Скирлы.
Он с ловкостью кошки бросился к веревкам, привязанным к языкам молчавших колоколов, и ударил в набат.
«Бомм!!! Бомм!!! Бомм!!! Бомм!!! Бомм!!!»
Разгромив белогвардейский эскадрон, красные конники возвратились в Ягодное.
Первым, что спросил у жителей села командир красных: кто звонил тревогу.
— Скирлы, — ответили ему разом многие.
— Скирлы? — удивился командир. — Имя какое чудное.
Тогда ему рассказали, кто такой Скирлы.
— Так это же наш одноногий Тимофей Провоторов!
— Верно говоришь, начальник. Тимофей Провоторов и есть тот самый Скирлы-звонарь, который вас спас.
— Так где он, наш герой? Разыщите его!
И вновь начались безуспешные поиски Скирлы. Только теперь его искали не только Домна и ее невестки, а все жители села и большой отряд красных конников. Но Скирлы исчез…
Долго ничего не знали о звонаре односельчане. Они, правда, слышали о том, что есть такой отряд, которым командует хмурый и молчаливый человек с деревянной ногой. И вроде бы отряд тот был за красных, потому что нападал на беляков. Поражала только легендарная жестокость отряда, какой не было у красных. Отряд одноногого атамана не брал пленных.
Вернулся в родную деревню Скрилы, когда о нем уже давно забыли. Как-то в жаркий летний полдень в Ягодное пришел старик. Бородатый, сухоликий с большими печальными глазами. Лицо его — от правой стороны лба через переносицу и по щеке до самых усов — пересекал шрам. Сведущий человек сразу мог определить, что шрам этот от сабельного удара. Такие шрамы обычно говорят, что их обладателям когда-то крепко не повезло… Но самым приметным в старике была его деревянная нога.
Его приняли за нищего, которые были уже в диковину. Догадка подтверждалась и тем, что он подошел к церкви, где теперь находился колхозный склад, снял головной убор, отдаленно напоминающий командирскую фуражку, оперся на палку и долго стоял, опустив голову. Конечно, это богомольный нищий! Однако он не побирался, не просил «корочку, Христа ради». От церкви он уверенно заковылял к дому Домны. Непугливо отмахиваясь от собаки, зашел на крыльцо и постучал. На стук вышла молодая женщина.
— Куда же ты идешь, дедушка? Собака закусает. Хлеба тебе подать или горяченького поешь?
— Позови, ягодинка, Домну, — попросил старик.
— Домну? — женщина испугалась. — Господь с тобою, — она даже замахала на него рукою. — Домна два года, как умерши.
— Умерла, говоришь? — старик тяжело вздохнул. — Жаль. Хороший она человек, Домна-то, была. Очень хороший.
— А ты ее знал, что ли, дедушка?
— Знавал, ягодинка, знавал. — И вдруг назвал ее по имени. — С кем теперь живешь, Паша?
— А меня откуда знаешь?
— Так не признаешь, что ли?
— Нет, — замотала головой Паша и силилась что-то припомнить, — нет, дедушка, не признаю.
Старик постукал палкою по деревянной ноге. Глаза женщины было вспыхнули радостной догадкой, но тут же вновь потухли. И она опять отрицательно замотала головой.
— Скирлы я. Скирлы — липовая нога.
— Ох! — вскинулась Паша. — Родимый! Да ведь сказывали, что убили тебя беляки.
— Убивали, а я не убился… Отдохнуть-то пустишь?
— Ужо что же я, окаянная, стою! Заходи в хату. Самым дорогим гостем будешь. Да что там гостем? Как родной ты нам! — Уже в сенях она спросила: — Мужика моего помнишь, дедушка?
— Федора?
— Да-да, Федора!
— Помню, помню.
— С войны-то с гражданской живехоньким вернулся. Сейчас в председателях колхоза ходит.
Пришел Скирлы в Ягодное на денек, на два. Хотел воспоминаниями душу изболевшую побередить. А так и остался доживать век свой на родине.
Отпросившись у деда Игната, Прохор жил у Скирлы два дня. Вторую ночь Прошке не спалось на новом месте… Ворочался, возился он. Никогда он еще не спал у чужих. Даже темнота была какая-то не такая, как в своем доме.
— Не спится? — спросил Скирлы.
— Не.
— Быват.
— Засну.
Снова замолчали.
Прохор полежал спокойно и опять заворочался.
— Слышь, Прохор, все не засыпается?
— Не засыпается.
— Чего-то, смотрю я, чудной ты какой-то в последние дни стал. Чего у тебя приключилось? А?.. Да ты не мычи. Откройся. Я же от тебя не таюсь. Ну что тебе душу-то тревожит? Отец, дядья живы. Печаль откуда идет?.. Говори, парень.
И Прохор все рассказал Скирлы: и про Таню, и про бабку Груню, и про вещи, и про то, как следил за девочкой и как встретился с нею и не стал разговаривать… Прохор ни за что бы не стал обо всем этом говорить, но было очень темно, а в темноте почему-то люди становятся откровеннее.
Старик внимательно выслушал Прохора. Помолчал. И вдруг спросил:
— Не спишь?
— Нет, — удивленно ответил Прохор. — А ты сам-то не спал, когда я говорил.
— Разве можно спать, когда душа другого человека говорит… Нет, Проша, не спал я… И вот тебе мой совет. Помирись с Таней. Если она с понятием человек, то не станет из-за фортелей бабки Груни на тебя зло иметь. — Скирлы вздохнул. — Эх, Игнат, Игнат, где твоя прежняя сила и гордость мужицкая? Допустил до того, что в своем доме жадность и корысть верх взяли над добром и справедливостью. Эх!
Больше Скирлы и Прохор не разговаривали. Но Прохор все равно не спал. Он все думал над тем, как же сделать так, чтобы вновь в старый дом Берестняковых вернулись навсегда добро и справедливость…
Прохор вернулся домой рано утром. И сразу почувствовал, что произошло что-то непонятное. Бабки дома не было. Дед сидел на лежанке. Курил. И молчал. Прохор пытался вытянуть из него хоть слово. Молчит. «А может, ничего не случилось? — подумал Берестяга. — Дед теперь всегда такой. Вроде бы с тихой чуднинкой…»
Отчасти внук был прав. Дед Игнат теперь подолгу неподвижно сидел на лежанке. Курил и глядел куда-то далеко-далеко. И не разговаривал почти ни с кем. А на бабку Груню совсем не обращал внимания. Она спросит его о чем-нибудь, а дед будто и не слышит. Смотрит в одну точку, самокрутку сосет. Прошке даже иногда казалось, что дед стал совсем слепым и глухим. Нет. Когда бабки Груни не было дома, дед все слышал, что ему говорили. И разговаривал сам с собою… И сам с собой дед разговаривал не впервые. Бабка даже слух из-за этого распустила, что помешался дед.
Открылась дверь и на их половину вошли Наталья Александровна и Таня. Одетые и с чемоданчиками.
И тут все еще Прошке было невдомек, что они уходить собрались. Он заулыбался и спросил:
— В баню с баулами собрались, что ли?
Ни Таня, ни Наталья Александровна на его шутку не ответили. Они посмотрели куда-то мимо Прошки и подошли к деду. Наталья Александровна протянула старику руку:
— До свиданья, Игнат Прохорович.
— До свиданья, Натальюшка. — Дед никогда еще не называл Наталью Александровну так. Потом он опустил глаза, угнулся и еле слышно сказал: — Не обессудь, Натальюшка. Чай, сама видала, не хозяин я здесь, — дед беспомощно развел руками, — а квартирант.
— Куда вы? — встревожился Прохор.
— До свиданья, — сказала Наталья Александровна.
