Падение Херсонеса - Фролова Валентина Сергеевна (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Пятнами пошло лицо митрополита.
Князь, видимо, был природно умен, наблюдателен. Ничто не ускользнуло от его взгляда. Ни дрожь, пробежавшая по мускулам лица митрополита, ни эти пятна.
Митрополит опустил глаза к ногам варвара. Кампагии, пурпурная обувь, была на его ногах. Во всем мире лишь два человека могли носить кампагии — царь Византии и владыка Персии. Никто более! Но князь руссов был в кампагиях.
Владимир, встретив взгляд митрополита твердо — как клинок встречает клинок, — тоже опустил глаза к кампагиям. И в ту минуту увидел узенькую ножку невесты в такой же пурпурной обуви с жемчужными крестиками. Ножку в обуви, уж ей-то положенной по праву рождения. Поднял глаза. Царевна, не по-русски узкая в стане, была бледна. Неправдоподобно бледна. Ни кровинки. Верно, за все девять суток пути и часу одного не спала, плакала. Взгляд гречанки встретился с его взглядом. В ее глазах, как и в глазах митрополита, не было смирения. Но то, что было в них, было много хуже. В них была готовность быть жертвой. Угодно Богу вложить в ее руки крест — Порфирогенита примет крест.
… С тех пор смотрят с русских икон огромные немигающие глаза, в которых молитва Богу…
Гречанке семнадцать. Она такая же, как сыновья Владимира, живущие далеко от Киева с матерью, старшей женой князя, Рогнедой. Старые боги, покидаемые ныне руссами, яростный, громокипящий, всех держащий в страхе Перун, Даждь-бог, Сварог-бог не считали ничьих жен. Сколько добыл на войне, столько — твои. Теперь вера иная. Теперь вера требует, чтобы жена была одна, до скончания веку.
Женщина — добыча войны.
Царевна — тоже добыча.
Не возьми Владимир Херсонес, не быть бы гречанке здесь, в Таврике.
Словно что-то толкнуло Владимира в спину. Широкоплечий, сильный он двинулся к Анне. Протянул руку, помогая пройти последние ступеньки скальной лестницы. И теперь, приблизив свое лицо к ее лицу, еще раз подивился ее бледности. Жалость, даже чуть ли не раскаяние тронули сердце. Ведь — гречанка. Ведь — смуглая. Откуда же такая бледность? «Что же ты так, девочка…» — жалея, проговорил про себя.
6
Беспокойная ночь.
В Херсонесе не спал никто. Ни христиане, ни варвары.
Было уже почти по-летнему тепло. От звезд, низких и по-южному крупных, на площадях, на открытых площадках темнота казалась мягкой и прозрачной. Густо-черно было только в узких улочках Херсонеса под стенами домов.
У греков дома внутри дворов. За высокими каменными стенами. С улиц их не видно. Но и в домах люди не спали. Тени бесшумно перебегали от одного двора к другому. Сторожкий стук в дверь. Дверь, скрипнув, приоткрывается. Тень пропадает за стеной.
На всех холмах, на всех возвышенностях костры. У одних руссы при полном вооружении. У других ромеи, тоже с оружием.
Дом стратига за забором такой высоты — только птица пролетая, заглянет сверху во двор. В высоком трехэтажном доме светится огонек лишь в одном окне — окне на втором этаже. На льняном фитильке масляной лампы держится желтый язычок пламени. В комнате князь и Порфирогенита.
Но в темном доме еще с десяток человек. Левое крыло нижнего этажа — со своим выходом во двор — Владимир отдал высоким гостям, митрополиту Кириллу Константинопольскому и пресвитерам. Отдельный небольшой флигель у забора обжили Добрыня, воеводы и с ними Ростислав. Во дворе много деревьев. В ствол самого мощного, клена, вделано кольцо. К нему князь привязал коня. Да видно забыл распорядиться отвести в конюшню.
Ростислав плакал. В пустом дворе ни души. Только он да гнедой — Буян, присмиревший. Словно осознавший необычность ночи. Стоял. Прядал ушами. Чего-то ждал. Чего? Все вроде бы обычное — звезды над головой, под ногами поросшая травой земля, невдалеке море, набегающее на берег с тихим плеском.
Ростислав приложил мокрую щеку к морде коня. И звездам не разглядеть, чьи слезы, отрока или забытого князем гнедого. Осиротел Ростислав. Нет у него ни матери, ни отца. На всей огромной земле был один родной человек — князь. Князь любил Ростислава. Мальчик это знал. Любил — да с прибытием гречанки забыл.
Коня забыл.
Ростислава забыл.
Тоскливо, одиноко мальчишке. Велика земля. Людей на ней тьма тьмущая. А вот князю теперь одна гречанка нужна.
И мир стал пуст. С одним Буяном — оба одинаково забыты — и поплакать можно. Чуткий конь, почувствовав влагу на морде, согнул шею лебедем, пригибаясь, ткнулся мягкими губами в лицо мальчика.
Еще одному человеку, поселившемуся в доме, не спалось. Митрополиту Константинопольскому Кириллу. Невидимый, он стоял в густой тени под забором. Смотрел снизу на желтый огонек льняного фитиля. Огонек был то совершенно недвижный, устремленный к потолку. То под дуновением ветерка наклонялся вправо или внутрь комнаты. Значит, никто у стола не сидел, не говорил за столом, не дышал на фитиль с огнем.
С утра до темноты Кирилл с пресвитерами ходил по Херсонесу. И по мере того, как время шло, великан священник все более мрачнел. Херсонес был цел. Вопреки всем правилам войны. Догорали лишь западные кварталы города. Но это были кварталы охлоса, бедных ремесленников, нищих земледельцев. Здесь были деревянные хижины. Сюда еще во время осады попали стрелы с паклей, пропитанные зажигательным составом. Хижины и стали легкой добычей огня. А все каменное, добротное было таким же целым, как остались целыми мощные стены Херсонеса, протянувшиеся на шестьдесят стадий.
Война — грабеж.
Это — закон войны.
Так было везде. Во все века. История может нагромождать сколько угодно слов о необходимости войной отстаивать свободу народа, война все равно кончалась грабежом. Богатые города всегда были желанной добычей. Казна василевсов пополнялась войной. Не забывали себя и полководцы. Запрети полководец солдатам грабить — останется без армии. Жалование солдатам-то большей частью не платили.
Сколько раз Кирилл видел поверженные города. Первыми врывались в них масагеты, всадники. Устремлялись к церквам, к самым богатым домам. За ними окрыленные победой и оттого быстроногие, легкокрылые бежали пешие легионеры. Солдаты — кто как успел, кто как сумел — так и вознаграждали себя за все тяготы походов.
Так у римлян, так у греков, так у персов, у готов, у франков, у хазар, у сарматов, у хинцев, у всех.
Что задумал Владимир, если в павшем Херсонесе все цело?
Митрополит толкал мощной, толстой рукой двери особенно богатых домов и входил во двор. Навстречу ему устремлялись домочадцы. Хозяин — впереди.
Хозяин цел!
Богатому хозяину особенно плохо приходилось в павших городах. Его хватало с десяток солдат. Несчастного распластывали на полу в доме или на земле во дворе. Били со всего маху палками.
— Вот тебе!
— Вот тебе!
— Говори, где зарыл золото!
Припоздавший солдат спешил с раскаленным железным прутом. Вот сейчас запахнет жареным. Заговоришь, упрямый.
Но грек, хозяин-херсонесит, встретивший митрополита, хмур и цел. Херсонеситы злы на василевса. Почему не прислал подкрепления вовремя?
Кирилл видел, домочадцы целы. Все одеты — на них штаны, рубахи, обувь. А по закону войны все должны были быть голыми. Победителю плевать, кто хозяин, кто раб. Победа всех перемешивает. Все — рабы. Все — товар. А товар надо видеть. Силен, хил, здоров, болен? Каковы мышцы? Потому солдаты быстро и споро ножами сделают надрезы на ушах, — поставят метки. С этой меткой ты, если даже ухитришься переодеться в одежду, снятую с легионера, среди победителей не затеряешься. Ты — раб. Ты — товар. Тебя вновь разденут и продадут.
Женщин, молодых, красивых, война не кровавит.
Женщина — товар особой цены. Сравнима с драгоценным камнем в отличии от камня строительного.
Потому солдаты, схватив женщину, второпях, мечом, всего-навсего отхватывают прядь волос побольше надо лбом.
Кирилл, обходя дома херсонеситов, видел, ни одного волоска молодых гречанок меч варваров не коснулся.
