Дневник Толи Скворцова, путешественника и рыболова - Орешкин Борис Сергеевич (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Я молча выбрал из принесенной добычи двух еще не уснувших плотичек и двух пескариков и положил в банку с водой. Потом достал из своего рюкзака рогульки-жерлицы и, не дожидаясь ужина, ушел вверх по реке.
— Эй, горе-рыболов! — крикнула мне вдогонку Оля. — Куда половину улова понес?
Все снова захохотали. Даже Виктор. Ничего остроумного в словах Ольги не было, но произнесла она их так, с таким растерянным выражением, что не рассмеяться и в самом деле было просто невозможно. Даже я улыбнулся. Не мог я на нее сердиться. Четыре жалких рыбешки — половина улова! Действительно смешно, если вдуматься.
Отойдя от лагеря подальше, я с соблюдением всех лесоводческих требований вырезал в прибрежных кустах четыре длинных и толстых шестика, привязал к ним жерлицы и стал выбирать подходящие места. Одну, с пескариком на крючке, я поставил на мелком песчаном перекате, куда обычно любят по ночам выходить на охоту голавли и жерехи. Вторую, с плотичкой, установил недалеко от затопленной коряги, где могли держаться крупные окуни. Третью, тоже с плотичкой, воткнул, зайдя по грудь в воду, у границы прибрежных водорослей, на медленном течении, где обычно живут небольшие щуки-травянки. Четвертую жерлицу я поставил под нависшим с берега кустом ивы, ветки которой касались воды. Пескарика с грузилом я опустил к самому дну (глубина там почти полтора метра).
Кончив работу, я выплеснул воду из банки, помыл руки и не спеша пошел к лагерю. Солнце уже опустилось за горизонт, и в наступивших сумерках наш небольшой костерок светился приветливо и уютно. У костра видны были фигуры капитана, Виктора, Татьяны, Оли и Женьки. Мне захотелось скорее попасть в их тесный кружок, выпить горячего чая, почувствовать рядом плечи друзей. Я ускорил шаги, забыв про все огорчения.
Ребята уже поужинали. Оля сунула мне в руки котелок с оставленной порцией каши и, присев рядом, стала смотреть, как я ем. От ее сочувственного взгляда мне стало совсем хорошо. А когда я кончил есть, она все так же сочувственно и мягко спросила меня:
— Толь, ты этих пескариков нарочно опять в реку пустил? Чтобы они подросли немного, да?
А сама смотрит на меня своими большими, загадочными глазами так серьезно, так вдумчиво, что прямо и не верится, что это ее очередная издевка. Вот заноза! А я, дурак, и вправду поверил в ее хорошее ко мне отношение…
Все, конечно, опять повалились от хохота. А что тут смешного? Окажись на месте Оли Татьяна или какая-нибудь другая девчонка, я бы знал как ответить. Я бы ей выдал! Но сейчас почему-то все ядовитые слова выскочили у меня из головы. И я сказал только, что рыбная ловля не девчоночьего ума дело и что лучше уж ей и дальше кашу варить, раз ни на что другое она не способна.
Эх, как она тут взвилась! Вскочила, будто ее иголкой кольнули.
— Ах так! Мое дело кашу варить?! Кухарку себе нашел! Если я завхоз, так мне только и делать, что обед готовить да посуду после вас мыть? Не стану больше!
Ее тут же поддержали Татьяна и капитан. Все на меня набросились. Опять я во всем виноват оказался. А разве я говорил, чтобы одна Ольга всегда обеды готовила и посуду мыла? А Татьяна на что? Не все же время ей акварельные этюдики в своем альбомчике рисовать? Да и я тоже могу готовить. Разумеется, в свободное от других, более важных дел время. Да разве мы все не участвуем в приготовлении пищи? Разве не собираем дрова для костра? Или, может быть, это не я три дня назад на берегу Андаловки котелок мыл? Я! Но об этом они забыли. А вот когда рыбу для всех надо поймать, тогда с меня спрашивают.
В конце концов, когда споры и крики утихли, выяснилось, что никто, собственно, против приготовления еды и мытья посуды по очереди и не возражает. Решили установить суточные дежурства, чтобы дежурные полностью отвечали за обед, завтрак и ужин и за порядок в лагере. А выдачу и учет продуктов оставили за Олей.
Бросили жребий. Татьяне досталось дежурить с Женькой, капитану — с Виктором, а мне — с… Ольгой. Очень невезучий сегодня был день!
Вечером мы пили чай с сухарями. Уже совсем стемнело, когда к нашему костерку подошел высокий старик в сером брезентовом плаще. На плече у него висел длинный кнут с короткой рукояткой.
— Чай да сахар! — сказал он.
— Садитесь с нами! — тут же, ни секундочки не раздумывая, пригласила его Ольга и уступила гостю свое место на толстом обрубке бревна, который мы притащили, чтобы наколоть дров.
— Благодарствую, внученька! — сказал старик и, шурша своим жестким плащом, уселся между мной и Женькой на Олино место. Нам с Женькой пришлось потесниться, такой он был большой и широкий, этот старик с кнутом.
Оля сходила к реке помыть кружку и теперь, вернувшись, наливала в нее крепко заваренный чай. Пастух принял из рук нашего завхоза кружку, поставил ее на широкую свою ладонь, как на полочку, и осторожно поднес к губам. Свет костра плясал на его морщинистом темном лице.
— Хорошо… горяченький! — сказал он, отхлебывая глоток чая и прищуриваясь от удовольствия. — Туристы, видать. Или как?
— Туристы! — за всех нас ответил ему капитан. — Совершаем поход по родному краю.
— А вы разве тутошние? — удивился старик. — Я думал, с городу. Не отличишь ноне, кто городской, а кто деревенский.
— Это не имеет значения, — сказал капитан, по своему обыкновению переходя к изложению общеизвестных истин. — Родина у нас одна, общая.
— Верно! — сказал старик. Потом замолчал, подумал и вдруг совсем другим, изменившимся голосом, очень проникновенно, даже чуть-чуть печально добавил: — Ох как это верно, ребятки! Для всех одна, общая. И для городских, и для деревенских, хоть для грузина, хоть для татарина, хоть для русского… Не зря мы их всех вместе схоронили…
— Кого? — спросила Оля, подойдя ближе. Я встал и уступил ей свое место. И как я не догадался сделать это пораньше?.. Но дело не в этом. Оля правильно поступила, что села на освободившееся место, приняв это как само собой разумеющееся, без всяких ехидных словечек. Внимательно разглядывая старика, она вновь спросила: — Кого… хоронили?
— Солдат наших. Кого же еще? — ответил старик. — Вон там, как рассветет, увидите: ручей Боборык в реку впадает, а перед ручьем высотка пологая. На ней кладбище. И этот, как его?.. Обелиск… Там они и стояли насмерть, там и схоронены. И грузин, и татарин, и узбек… Трое их было, по личности явно не русских. А полегли здесь, на земле Русской, как и все русские, что с ними вместе сражались.
Мы молча смотрели в ту сторону, куда указал нам старик. Я припомнил, что, действительно, видел днем в той стороне белый каменный столбик со звездочкой, но не обратил на него внимания. Много ведь таких столбиков стоит на земле Ленинградской. Но этот вдруг сделался каким-то особенным. Я решил утром обязательно возле него побывать.
— И большой был там бой? — спросил я у старика.
— Да, двое суток они фашистов на высотке этой держали. Командир ихний крепкое место выбрал: справа река, слева лес и болото. Ни с какой стороны их фашистам не обойти. Вот и держали… Двое суток! А и всего-то их было двадцать три человека.
Старик замолчал и опять стал прихлебывать чай из кружки. Мы тоже молчали.
— Может, этих двух суток и не хватило Гитлеру, чтобы с ходу в Ленинград войти? — задумчиво произнес наш гость и опять замолчал.
Где-то в ночи, за нашими спинами драчливо заржали лошади. Дед быстро, в два глотка, допил чай, сказал «благодарствуйте» и, с трудом поднявшись, прислушался.
— Опять Гнедой балует! — сказал он словно бы сам себе и, попрощавшись, пошел от костра в ту сторону, где слышно было ржанье коней.
Мы долго еще сидели у потухающего костра. Я думал о том, что, конечно, не эти два дня, о которых сказал пастух, не позволили гитлеровцам войти в Ленинград. Кроме двадцати трех сражавшихся здесь бойцов были сотни тысяч других. Но и эти двадцать три совершили подвиг. И еще я думал о том, что ни одна книжка про войну, как бы сильно она ни была написана, не произвела бы на нас такого впечатления, как этот короткий рассказ пастуха. Наверное, оттого что все вокруг было настоящее: и место, где проходил бой, и памятник погибшим героям, и этот дед, видевший войну своими глазами.
