Сабля атамана Рассказы (пер. с марийского) - Васин Ким Кириллович (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Темирбай вынес из омшаника гусли и тронул звонкие струны. И песня, прекрасная, как восход солнца, сливаясь с пением птиц, поплыла над лугами, наполнила зеленый лес.
Словно чистый ручей, льется песня. И чуется в ней светлая душа народа и его заветное стремление к свету и счастью. Плывет, летит песня навстречу восходящему солнцу, словно сказочная птица.
Это поет горячее сердце старого Темирбая, воздавая хвалу подымающемуся в алых лучах солнцу и храбрым джигитам, вышедшим на бой за народное счастье.
Темирбай перестал играть:
— Ну, Яний, пора в дорогу.
— Дедушка, ты уходишь? — схватил Яний деда за рукав.
Темирбай молчал. Внимательным взором окинул он все вокруг, и в его глазах блеснули слезы. Увидев на глазах деда слезы, Яний тихо заплакал.
А Темирбай думал, прощаясь с родным домом: «Ушли храбрые джигиты. А что мне делать? Добро сторожить? Да пропади все оно пропадом! Надо и мне идти, пока не поздно. А с мальчонкой еще сподручнее: идет себе нищий слепец с поводырем — и никакой нас солдат не остановит».
Молодо вспыхнули глаза Темирбая:
— Коль не в силах наши руки держать саблю, — сказал дед, — то пойдем мы с тобою разжигать огонь в сердцах людей. В великом бою песня — большая подмога…
— Куда же мы пойдем, дедушка?
— К батюшке нашему мужицкому — царю Пугачу… К тем, кто бьется за нашу свободу за наше счастье.
Листовки
Жучков, красноносый, усатый урядник села Юрина, громко топоча сапогами, вбежал в волостное правление и с остервенением захлопнул за собой дверь.
— Опять разбросали, дьяволы! — замахал он перед носом волостного старшины мятыми листками бумаги.
— Опять? Чья же это работа? — Старшина, сидевший за большим дубовым столом, крякнул и удивленно поднял брови. Ну и времена настали: что ни день, то новая неприятность.
Жучков хотел еще что-то сказать, но тут заметил, что в кабинете, развалясь в мягком кресле, сидит его начальник — пристав первого полицейского участка Петров.
Багровый, тучный, с шеей, едва умещавшейся в воротнике мундира, пристав побагровел еще больше.
— Где? — коротко спросил он.
— Одну, ваше благородие, отодрал в конце села с забора, — вытянувшись, отчеканил Жучков, — а другая висела на винной лавке.
— Дай сюда!
Пристав выхватил из рук урядника листовки и стал их рассматривать.
Сразу бросился в глаза заголовок: «Организуйтесь под знаменем социал-демократов!» — а внизу хорошо знакомая приставу подпись: «Социал-демократическая организация. Н. Новгород».
— Так… Ясно, — проговорил пристав.
Листовок с такой подписью за последние годы побывало в его руках немало. Три года назад ему удалось в Юрине выследить и арестовать подпольную группу, возглавляемую учителем Константином Касаткиным, распространявшую революционные листовки.
Касаткин отсидел два года в тюрьме, и, хотя после освобождения он не вернулся в Юрино, листовки в селе продолжали появляться по-прежнему. Кто-то разбрасывал их по ночам на тракте, расклеивал по улицам.
— Видать, кто-то из касаткинских остался в селе, — сказал пристав, пряча листовки в портфель.
Убрав листовки и закрыв портфель, он заложил руки за спину, прошелся по кабинету и остановился у окна.
— И его надо искать на этой улице, — сказал он, приподымая штору и глядя на улицу тяжелым взглядом.
Урядник и старшина тоже уставились в окно.
Из окна волостного правления была видна длинная грязная улица. Вдоль нее тянулись покосившиеся деревянные домишки; среди них выделялось несколько двухэтажных домов, крытых жестью и пестро выкрашенных: лавки, кожевенный завод, мастерские. По улице кучками шли люди в грязной, рабочей одежде.
Один из рабочих, увидев в окне пристава и урядника, что-то сказал товарищам, и несколько человек повернулись в сторону правления.
— Ишь смеются, — проворчал пристав, — радуются…
Почти каждый день в Юрино приезжают из уезда разные полицейские чины. Урядник Жучков вынюхивает след, словно гончая собака, и все впустую. Как будто листовки расклеиваются сами собой.
— Надо искать среди рабочих, — сказал пристав и отвернулся от окна. — Кого подозреваете?
— Подозреваю Петра Кочета, — ответил Жучков.
— Что за Кочет?
— Здешний рабочий Петр Кочетов, — услужливо разъяснил старшина, — приятель учителя Касаткина.
— Ну и что? Есть доказательства? — в упор глядя на урядника, спросил пристав.
— Нету, ваше благородие, — вздохнул Жучков. — Кабы были, давно бы взял его. А то, как налим, из рук ускользает…
— Значит, одни подозрения… Немного, господин урядник, — насмешливо проговорил пристав.
— Бог поможет, сыщется тайный враг государя императора, — перекрестился старшина. — Ищите крепче, господа полицейские, только на вас надеемся… — Старшина поднялся и вышел в соседнюю комнату.
Пристав мигнул, и Жучков плотно прикрыл дверь.
Петров снова уселся в кресло.
— Теперь поговорим. Старшина хоть и свой человек, но лишняя осторожность не мешает. Сам понимаешь, дело наше государственное и… секретное.
Пристав закурил.
— Как поживает Орел?
— Старается, ваше благородие.
— Пусть лучше старается, пусть следит за каждым шагом Кочета. На днях мы выловим эту птицу. В Нижнем тоже следят. Скоро мы узнаем, откуда берутся листовки…
Трактир Кошкина — хозяин важно именовал свое заведение кухмистерской ничем не отличался от всех других юринских трактиров. Тот же затоптанный пол, грязные стены, облепленные дешевыми картинками. Посетитель в трактире невзыскательный — рабочие.
В дни получки у Кошкина полным-полно народу, дым стоит коромыслом, а в обычный день, как сегодня, посетителей почти нет.
В дальнем углу пустого зала сидят двое: русый, крепкий парень — рабочий с кожевенного завода Петр Кочетов, и худощавый, болезненного вида переплетчик Семен Тяпин.
Глянешь со стороны: встретились два приятеля и зашли распить бутылку пива.
Но пиво стояло перед ними для отвода глаз — в «кухмистерской» Кошкина встречались члены юринской подпольной организации, руководителем которой после ареста Касаткина стал Семен Тяпин.
— Из Нижнего сообщили, что там есть для нас груз, — тихо говорил Семен. — Придется съездить за ним тебе. Встретишься с Константином, и он направит тебя в комитет. Получишь указания насчет работы среди крестьян. Крестьяне сейчас волками смотрят на замок Шереметьева. Того и гляди, опять будет, как в прошлом году.
— Да, тогда здорово попугали графа Шереметьева. Со всех окрестных деревень, почитай, собрались мужики громить графскую усадьбу.
— Тогда бунт начался сам собой, стихийно, а вот если бы теперь… Одним словом, расскажешь все, как есть.
— Явка та же?
— Та же. Возвратиться тебе помогут товарищи из «Судоходца» [17]. Так что бери у хозяина отпуск на три дня и поезжай. Еще…
Тяпин обернулся и неожиданно умолк, так как в это время в заведение вошел рыжий, с тощей бородкой лавочник Красильников и, стрельнув глазами по сторонам, осклабился в улыбке:
— Пьем-гуляем? Веселимся понемножечку?
— Лишние денежки завелись, — весело ответил Тяпин и, словно продолжая начатый разговор, громко заговорил: — Вижу, большущий сом, старый сомина, вся спина мхом обросла. А длинный — до двери будет.
— Да ну-у?.. — недоверчиво протянул Кочетов.
Красильников подошел к прилавку и тоненько позвал:
— Хозяин! Где хозяин?
Из соседней комнаты показался Кошкин:
