Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского) - Осеева Валентина Александровна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
– Андрей Иваныч, голубчик, перемените брючки-то…
– На что переменить? – не понял Андрейка.
– Да вот эти-то получше будут. Я живенько их на ваш рост укорочу. А свои оставьте пока. Я всё равно Ваську штопаю, так заодно и ваши починю, – заторопилась тётя Дуня, испугавшись вопросительных светлых глаз Андрейки.
– Очень благодарный вам, мамаша… Только как же это я ваши брюки надену? И с какой такой стати вы для меня трудиться будете… И опять же, выходной у меня не скоро – я ваши брюки на работе заносить могу, – объяснял Андрейка.
Васёк стоял в кухне и боялся войти.
– Да я вам их в подарок даю, Андрей Иваныч! От Павла Васильевича в подарок, – широко улыбаясь, сказала тётя Дуня.
Андрейка смутился:
– Я подарков, мамаша, не беру. Я сам себя содержу. Это для меня принципиальный вопрос. Я – рабочий человек. И к тому же за мои успехи мне всё обмундирование скоро полностью выдадут. Очень благодарю вас, мамаша, только брюки я не возьму. – Он встал и, прикрывая левой рукой латку, выделявшуюся светлым треугольником на его брюках, решительно взялся за кепку.
Тётя Дуня, сильно покраснев, сунула брюки на кровать и растерянно остановилась посреди комнаты.
– Ты что же, Андрейка, брюки не хочешь взять? Ведь по дружбе тебе тётя даст! – входя в комнату, сказал Васёк.
– Дружбу я и так ценю. Только задаром мне ничего не надо – я получаю за свой труд… Ну, приходи в депо, Васёк. Может, что будет известно про Павла Васильевича. У нас на собраниях часто про героев-железнодорожников рассказывают.
– Вот-вот… Уж вы сообщите в случае чего, Андрей Иваныч. Исстрадались мы с Васьком – нет писем ему от отца, – заморгала глазами тётя Дуня.
Когда Андрейка ушёл, она взяла заброшенные в угол по стели брюки и, пряча их в сундук, сказала:
– Нашего понятия человек, строгий, принципиальный! Держись за него, Васёк!
Глава 41
Чужие
Нюра с тревогой глядела на часы. Вчера в госпитале дежурил Сева Малютин и на занятиях сообщил ей, что после обеда Егору Ивановичу назначено идти на электризацию.
– Радуется он, как именинник. Просил тебя не опоздать. Я уже с Васьком говорил. Он тебя отпускает с работы. Только смотри не опоздай!
– Ну как я могу опоздать! – рассеянно ответила Нюра, думая о матери.
В последнее время они почти не разговаривали. Нюра прибегала домой только пообедать, вечерами тоже часто задерживалась в госпитале. Беспокойство и раздражение матери росли.
Сейчас, видя, что девочка куда-то торопится, мать чувствовала закипавшую в сердце обиду.
Пообедали молча.
– Выпей чаю, – сказала мать.
Нюра бегло взглянула на часы и покорилась. Мать поставила перед ней чашку с кипятком, положила туда две ложки молочного порошка, размешала сахар и села напротив дочери, сложив под подбородком пухлые руки. Нюра не глядела на неё, но знала, что глаза матери неотступно следят за каждым её движением. Часы медленно пробили три часа. В половине четвёртого начинался приём у врача. Нюра мысленно представила себе, как в четвёртой палате санитарки помогают Егору Ивановичу натянуть рукав на больную руку, как он беспокойно поглядывает на дверь. Она придвинула к себе чашку и, обжигаясь, глотнула забелённый кипяток.
– Спешишь? – гневно и холодно спросила мать. Нюра испуганно вскинула на неё глаза, упрямо сжала губы.
– Ну, помни, Нюра, я тебе не раз обещала, но сегодня своё обещание сдержу… Я пойду в школу к твоему директору, я пойду в госпиталь… – Мать постучала по столу пальцем. Она не знала, что ей делать с дочерью, но ей казалось, что пришло время немедленно принять все меры к её исправлению. – Слышишь, Нюра, я не допущу, чтобы моя дочь с утра до вечера лодыря гоняла. Я всё узнаю! – Голос матери то понижался до угрожающего шёпота, то срывался на крик. – Я заставлю директора вмешаться в это безобразие! До сих пор мы с отцом делали для тебя что могли! Мы вложили в тебя все силы, всю жизнь, и до этой несчастной поездки на Украину ты была хорошей, послушной девочкой. Но, оставшись в компании своих приятелей, ты распустилась. И за то, что родители заботились о тебе, ты ответила чёрной неблагодарностью…
Мать на минутку останавливается и выжидательно смотрит на дочь. Но Нюра молчит. Сердце её захолодело от тоски, в нём нет сейчас ни любви, ни жалости к матери. Нюра даже не вслушивается в то, что ей говорят, слова сливаются вместе и захлёстывают уши нервными выкриками. Нюре стыдно, что её мать слышат соседи. Они всегда слышат и во всём обвиняют её, Нюру.
Минутная стрелка на часах подвигается к половине четвёртого. Теперь уже придётся бежать, чтобы поспеть вовремя.
«Надо так надо», – мысленно говорит Нюра и, отодвинув стул, быстро идёт к двери.
– Нюра, помни! Лучше вернись! – кричит ей вслед мать. Но девочка уже хлопает калиткой и, перегоняя прохожих, мчится по улице. Она опоздала, опоздала!
Тяжёлый грузовик на мостовой шарахается в сторону перед тоненькой девочкой, перебегающей ему дорогу. Шофёр высовывается из кабинки и сердито кричит:
– Ты что, голову потеряла?! Лезут под самые колёса, а потом отвечай за них!
Но Нюра не слышит – у неё в ушах всё ещё звучит голос матери.
Во дворе госпиталя сидят и стоят раненые. Залежавшись в палатах, они радуются возможности пройти по улице до другого здания на электризацию. Солнышко крепко припекает, и под его лучами трава никнет к земле и вянет. Егор Иванович стоит на крыльце, крепко ухватившись рукой за перила. На его землисто-бледном лице видна каждая морщинка.
– Вон, вон дочка бежит… Она меня и доведёт. Не извольте беспокоиться, – говорит он сестре. Нюра, запыхавшись, вбегает во двор:
– Пойдёмте, дядя Егор, пойдёмте!
Она подставляет раненому своё худенькое плечо, смахивает прилипшие ко лбу волосы:
– Опирайтесь, дядечка, крепче опирайтесь: я сильная!
Егор Иванович прижимает к себе больную руку на перевязи и медленно идёт рядом с Нюрой.
– Мы с тобой, дочка, как дуб с берёзкой, – шутит он, любовно оглядывая девочку.
Глава 42
В будущей школе
С помощью Елены Александровны Леонид Тимофеевич точно распределил рабочие участки каждой бригады. Трое ребят из седьмого класса попали на отделку комнат в распоряжение маляра и старика Мироныча. Шестому и пятому классам было поручено поставить забор. Для руководства и помощи к ним прикрепили Мироныча-младшего.
Кудрявцев не пожелал работать с бригадой Трубачёва.
– Дайте мне отдельный участок: я не хочу отвечать за чужую работу, – заявил он Елене Александровне.
С общего согласия место для будущего забора разделили пополам. После раздела обе бригады договорились о сроке выполнения задания, и Кудрявцев вызвал Трубачёва на соревнование.
Для кладки печей Елена Александровна взяла себе в помощь ребят из третьего и четвёртого классов. Только малышам ничего не было поручено, но и они не оставались без дела. Их учительница Федосья Григорьевна, хлопотливая и деятельная, быстро собрала вокруг себя всех младших ребят и с утра, повязав голову косынкой, носилась по всему двору, пристраиваясь вместе с ними то к одной, то к другой бригаде, причём всех школьников, без различия возраста, она называла «деточками» и «ребятками».
– Мазин, деточка, пусть мои ребятки на вашем участке щепки подберут!.. Идите, идите сюда, ребятки! Собирайте! Вот так… Вот и чистенько будет… Собирайте, собирайте!
Второклассники, как стая воробьёв, слетались на её голос, беспорядочно толкались под ногами и мешали работать. Ребята злились. Мазин делал страшные глаза, но спорить с Федосьей Григорьевной было бесполезно.
– Ничего, ничего! Они вам не помешают! Ну, каждому же трудиться надо! – поднимая вверх плечи и укоризненно глядя на ребят, говорила Федосья Григорьевна.
– А вы идите к печнику. Там надо песочек носить, – хитрил кто-нибудь из школьников.
