Лабиринт - Лиханов Альберт Анатольевич (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
А пока все слушали внимательно Изольду Павловну, все четко хлопали крышками, когда она входила в класс, глядя над головами учеников, все трепетали перед Изольдой Павловной, все хотели хорошо знать русский язык и литературу и не вызывать гнева классной руководительницы.
Все ждали чего-то, хотя никто не знал – чего.
Ждал и Толик, внимательно прислушиваясь к заключениям Женьки.
Ждал и боялся Изольды Павловны.
И вот однажды, вскоре после того, как отец ушел из дому, Изольда Павловна, гладкая, в зеленом платье с кружевным воротником, вошла в класс и, не глядя ни на кого, сказала, что скоро к ним придут практиканты из педагогического института и что она строго-настрого предупреждает об этом всех своих учеников.
3
Толик словно метнул гранату.
Кинул ее и упал на землю, вжался в нее, закрыл глаза, ожидая, когда раздастся грохот. Но взрыва не было, и он приподнял голову, может, граната холостой оказалась, слава богу? Может, проклятое письмо потерялось где-нибудь на почте, бывает же, в конце концов? Или прочитали его в партийном комитете и порвали – что за ерунда, подумали, мы коммуниста Боброва знаем, он не такой.
Правда, могло быть и по-другому. Ведь отец говорил, что собирается в командировку. Не зря же его не видно. Ведь если бы он был в городе, а на заводе получили письмо, отец давно бы уже разыскал Толика, как от него ни прячься.
А может, совсем и не так? Отец прочитал письмо и знать теперь не хочет своего сына за такое предательство?
«Конечно! Так оно и есть!» – страдал Толик, но в глубине души верил и надеялся, что письмо все-таки пропало. Тысячи, наверное, даже миллионы, писем раскладывают каждый день на почте, – ну может же, может хоть одно потеряться!
Толик все думал и думал о письме, тяготясь своей виной. Черные полукружья прорисовались под глазами. Он мало ел, и от этого ввалились щеки. Мама велела сходить ему в парикмахерскую, но он не мог: он боялся туда пойти, чтобы не встретить отца, – и здорово оброс, так оброс, что, если сунуть пальцы за загривок, можно найти там косицу, которая заезжает за воротник. Жизнь будто остановилась, и Толик словно замерз живьем, как замерзали в доисторические времена древние мамонты. Он сидел, задумавшись, возле окна или брал книгу и часами, не видя строчек, глядел на одну страницу.
Баба Шура сперва ходила по комнате, словно сонная муха, не обращая внимания на Толика и на маму. Мама же вела себя странно – она то плакала, то вдруг уходила из дому. Из окна Толик видел, как мама, вернувшись откуда-то, топталась возле крыльца, словно не решаясь войти, потом поворачивалась, и уходила, и снова возвращалась, будто спорила сама с собой: и надо домой вернуться, и не хочется.
Но время шло, отец не появлялся – не помогло, значит, письмо, – и бабка очнулась. Теперь у них с мамой завелась какая-то тайна, и, входя в комнату из коридора, Толик не раз видел, что они умолкали на полуслове – точь-в-точь как отец с мамой тогда. Только бабка злилась, это сразу было заметно. Она сидела покрасневшая, глазки у нее сужались и прокалывали насквозь стол. Мама же плакала опять, сморкалась, вскакивала, ходила торопливо по комнате. Странно – значит, они не могли договориться. Удивительно просто – бабка не могла уговорить маму. Что-то неладное, непохожее на них обеих.
Однажды вечером, когда Толик сидел у окна, баба Шура засобиралась в магазин. Толик смотрел, как отражается бабка в потемневшем стекле, как копошится, застегивает свою шубу на все крючки. Он смотрел на нее просто так, без всякого интереса – и вдруг насторожился: выходя в коридор, бабка сердито ткнула маму кулачком в бок.
Дверь хлопнула, Толик удивленно обернулся к маме и увидел, как у нее трясутся губы. Толик подумал, мама плачет оттого, что ее ткнула своим острым кулачком бабка, – он по себе знал, как это больно, но мама вдруг подбежала к Толику и упала перед ним на колени.
– Толик, – торопливо проговорила она, – сынок! – И слезы градом покатились из ее глаз.
– Ты что, мама, ты что? – крикнул Толик и попробовал было вскочить на ноги, но мама удержала его. Она прижалась к Толиному плечу и плакала навзрыд – горько и безутешно.
Толик растерянно гладил маму по голове, словно маленькую, говорил какие-то несвязные слова, сам готовый заплакать в любую минуту.
– Толик! – шептала мама сквозь слезы. – Толик, сынок, что же нам делать, что делать? Ушел наш папка, ушел, бросил нас с тобой. Как его вернуть, как вернуть?
Как вернуть? Если бы Толик знал, как вернуть, он бы уже сто раз вернул отца, но разве в этом дело? И вообще – разве виноват отец, что его выгнала бабка с молчаливого согласия мамы?
Мама все плакала, и Толик уже скрипел зубами, чтобы сдержаться, чтобы не завыть по-волчьи – от тоски, от обиды и от бессилия.
– Ну что ты, что? – сказал он дрожащим голосом. – Слезами не поможешь, – повторил чужие слова.
– Да, – ответила мама, поднимая голову. Глаза у нее покраснели от слез, щеки были будто смятые, и вся мама была некрасивая и какая-то жалкая.
– Толик, – сказала мама, – сынок, ты один можешь его вернуть! Ты один… – Она перевела дыхание. – Ты должен написать… Снова…
Толик вскочил со стула и отбежал в сторону. Кровь отхлынула у него от лица.
– Что! – прошептал он с ужасом. – Что?..
– Одного письма мало. Надо написать. Тогда он вернется. Он обязательно вернется, – лепетала мама, поднимаясь с колен, и Толику вдруг показалось, что это не мама, а бабка, помолившись своим иконам, подходит к нему.
– Что ты говоришь? – крикнул Толик. – Как тебе не стыдно?
Его колотило, будто в ознобе, он дрожал весь непонятно от чего – дома было жарко. «Писать? – думал он. – Снова писать? Но это уже настоящее преступление! Неужели она не понимает?»
– Неужели ты не понимаешь? – крикнул Толик, но мама перебила его.
– Я понимаю! – воскликнула она. – Я понимаю, что виновата, но, Толик, главное – его вернуть! Как угодно, только вернуть! Слышишь! – Мама тяжело дышала, будто гналась за отцом, и руки у нее тряслись. – Если он вернется, все будет по-другому… По-другому! Я обещаю!
Толик представил, как он выводит жалобу про отца, и весь содрогнулся. «Нет, нет, – решил он, – ни за что!» – и вдруг вспомнил, как бабка ткнула маму в бок возле двери. Тогда он не понял, чего это топчется бабка, но сейчас – неужели?! Страшная догадка осенила его. Они сговорились! «Вот дурак, – засмеялся он сам над собой. – Еще удивлялся, что это на них не похоже – не могут договориться. Похоже! Договорились, все в порядке».
– Как не стыдно! – крикнул Толик, ожесточаясь. – Еще обещаешь! Да это бабка тебя уговорила!
Он думал, мама станет отпираться, опять плакать, но она вытерла слезы и сказала горько:
– Бабушка велела мне тебя заставить… Но как заставить? Бить? Бить тебя я больше не дам. Поэтому я прошу. – Она подняла голову. – Хочешь, опять на колени встану?
Толик молча рванулся к вешалке и схватил шубу.
– Сынок, – закричала она и схватила его за плечи. – Сынок, неужели ты не хочешь, чтобы папа вернулся?
Мама плакала навзрыд, плечи ее тряслись, а Толик вырывался. Вдруг она оттолкнула его и закричала пронзительно, будто тонула:
– Уходишь! Уходишь! Уходи, эгоист! Вы оба с отцом такие! Только о себе думаете!
Он пришел в себя на улице. Шуба торчала под мышкой, и, странное дело, было совсем не холодно. Только что его колотила дрожь, а теперь стало жарко. Толик оделся. «Ни за что! – подумал, успокаиваясь. – Ни за что в жизни, пусть хоть пытают!» Он решил это давно, окончательно, и тут никаких сомнений быть не могло – он без того проклинал самого себя, презирал, как только можно презирать самого подленького и зряшного человека. «С меня хватит!» – сказал он сам себе твердо. Но легче от этой твердости не стало.
Перед глазами была мама – некрасивая, опухшая, жалкая. Она унижалась перед ним, Толиком, она умоляла, она действительно верила, что письмо поможет. Не помогло одно, поможет другое – лишь бы отец вернулся, всеми правдами и неправдами.
