Двое с лицами малолетних преступников (сборник) - Приемыхов Валерий Михайлович (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
— Ты хороший староста, Вася, а ошибки бывают у каждого. Опозорили класс мы с Винтом, мы и должны ответить. Нам сейчас очень стыдно и трудно. Да, Вить?
— Ну! — поддержал Винт. — Конечно.
— Но вспомните, что говорил Валентин Дмитриевич о команде?
Все посмотрели на классного, он не поднял головы, как будто его нет.
— Так вот, наверное, и наша команда виновата. К примеру, наша новенькая — ей лишь бы самой хорошо было. Где ее так научили, не знаю, где таких учат. Мы-то с Виталием сразу в ней разобрались, а вы промахнулись… весь коллектив. Мы зла не помним и обещаем приложить все усилия и исправить двойки. Вспомните, в прошлом году все думали, мы на осень, а мы исправились, и тоже в самом конце учебного года. Потом, в отличие от некоторых, — я специально посмотрел на Эльвиру, — мы ведь трудные, а уж про Винта и говорить нечего — он из многодетной семьи. Верно, Витя?
Винт скромно кивнул. Я сел, девочки с жалостью на Винта смотрят.
— Теперь их хвалить надо? — с юмором, не к месту спрашивает Эльвира.
— Что ж их — убивать? — говорит Рафик Низамов.
— Я подойду насчет русского языка к Лине Романовне, — говорит Симакин. — Может, она разрешит переписать диктант, если коллектив просит…
Все-таки осталось в людях людское. Но не во всех. Тихо, с болью за нас заговорила Эльвира:
— Нам не отметка их нужна, а чтоб они стали другими людьми. Пересдадут они русский, математику завалят. Попросим, чтоб им натянули оценку по математике, их география подведет…
— Что ж с ними делать, — зашумели ребята, — такие уж они есть! Мы их всяко перевоспитывали, а им все равно! Помогали! Родителей в школу все время вызывают! Такие они уродились трудные и ничего не боятся…
Об Эллочку как о стену горохом — не берет, все на свете знает.
— Это получается потому, что их вообще ничего не интересует в жизни. Они любят только удовольствия, а это мещанство…
— Как это не интересует? — возмутился Винт. — Кино смотрим, книжки почитываем, телевизор…
— Интересуемся кое-чем! — кричу я.
— Все не настоящее, — не соглашается эта выскочка. — За настоящее дело драться надо, мучиться, переживать, любить его и все про него знать. Тогда человек не будет равнодушным, как эти два мальчика.
— Интересно, — говорю, — у кого ж такое любимое дело есть? Что-то я не замечал…
— У меня, например, — не отступает Эльвира. — Я музыку люблю. Иногда погулять хочется, а я за фортепьяно сижу. Переживаю, если не получается, хочу играть лучше всех.
— Ты приезжая, — говорит Винт, — у вас там, может, вообще…
— Я знаю, что Вася, — Эльвирочка на Симакина намекает, — филателист.
— Что ж он, из-за марок вешаться будет? — говорит Винт. — Или чемпионат мира по хоккею пропустит?
— А ты как думал! — кричит Симакин.
— А я, например, — говорит Зойка Фуртичева, — я ночей не сплю, если мой кактус заболеет. Когда он цветет, хожу радостная. Все про кактусы читаю…
Лидочка-тихоня тоже дров в огонь подкидывает:
— Я без стихов жизни себе не представляю!
— А я собак люблю, — это Рафик Низамов.
Получается, все мученики за свое дело, страдальцы, а мы с Винтом никуда не годные.
— Твое предложение? — спрашивает Симакин Эльвирочку.
— Наверно, не надо их брать в поход, — отвечает она тихо, — если на них ничего не действует.
Винт встал уходить.
— Подожди, — говорю. — Не Эльвирочка здесь главная, еще педагог есть…
Мы все забыли про Валентина Дмитриевича, пока спорили, а он все выслушал, встал и ничего для нас с Винтом радостного:
— Вы меня порадовали, граждане. Очень верно и точно вы говорили о Кухтине и Елхове. «Досуг без занятий — смерть», — говорили древние. Ребята, и правда, равнодушны ко всему, потому что ничего их в жизни не трогает. Нет у них настоящего интереса, чтобы пробудить их от спячки…
Но выход из этого тупика был. В ближайшее время мы должны отыскать себе дело по душе, а поможет нам в этом Эльвира. Иначе не быть нам в походе. Мы в такую тоску впали — никакого похода не надо. Дождались Валентина Дмитриевича у школы, просим хотя бы эту чистюлю от нас открепить.
— Большинство так решило, — говорит классный, — а у нас демократия.
— Валентин Дмитриевич! — кричу. — Вы им прикажите, они живо эту демократию забудут, вы учитель все-таки!
— Чудаки, — отвечает он, — потому и учитель, что учу понимать, а не заставляю учиться.
Нам перестали нравиться коллективные игры, да и демократия тоже. Учитель должен быть учителем, а то верх возьмут всякие горлопаны типа этой Эльвиры.
Мы не поверили, будто только у нас нет настоящего дела в жизни. Походили по улице, поспрашивали. Удивительно, у всех есть интерес. Не такой серьезный, чтоб на фортепьяно играть, но есть. Одни любят рыбу ловить, другие детей воспитывать, третьи мотоцикл чинить. А у одного даже тайный интерес. Мы так на этого дяденьку рассчитывали: с виду вроде не похоже, чтоб он ночей не спал или боролся за какое-нибудь дело. Одет кое-как, обтрепанный, морщинистый, у магазина мается.
— А как же, — говорит, — есть кое-какой интерес, как без него! Бывает, и ночей не сплю… мучаюсь…
— Какой же? — сгораем мы от любопытства.
— Вы еще маленькие, не поймете… вам рано.
Нарисовался его товарищ. Наш дяденька оживился, подбежал к нему, они о чем-то заговорили, оглядываясь по сторонам, чтоб их никто не подслушал.
— Эй, — обращается к нам наш знакомый, — давай сюда.
Мы подошли.
— Можете одно дело сделать? — спрашивает.
— А вы про свой интерес расскажете?
— Ха-ха! — сказал неузнаваемо повеселевший дяденька. — Все, что хочешь, расскажем.
А дело было такое — зайти в кафе и стащить потихоньку для этих двух друзей стакан. Как мы, идиоты, сразу не поняли о мучениях и интересе этих пьяниц? Ни за каким стаканом мы им не пошли.
Хоть и не хотелось так далеко тащиться, пошли мы к Рафику Низамову. Город у нас небольшой, каменные дома только в центре, а дальше к реке идут одноэтажные деревянные, свои. В таком и жил Рафик.
— Ассалом алейкум, — говорит Винт из-за калитки.
Рафик — татарин по национальности.
— Алейкум ассалом, — отвечает он по-татарски, открывает калитку, с удивлением на нас смотрит: зачем пришли?
— Мы твой интерес решили взять. Собака лишняя есть?
— Ну, вообще-то…
— Не жмись, — говорит Винт, — ради общего дела.
— Скоро щенки будут, — говорит Рафик уклончиво.
— Якши! — хмыкнул Винт. — Только пока их вырастим, вы из похода придете…
Рафик свистнул, и появилась собака. Господи, где таких уродов делают, еще б парочку заказать для смеха. Морда кирпичом, шерсть рыжая, кудрявая. Одна отрада — кусаться не лезет, ласкается, прыгает, рубашку слюнями пачкает.
— Что это она? — пугается Винт. — Больная, что ли?
Низамов сам не свой, щекочет эту псину, называет ее Рында. Действительно, Рында, лучше не придумаешь.
— Это почти терьер. Эрдельчик…
— Почему почти? — спрашивает Винт.
— Морда узковата, — вздыхает Рафик. — Экстерьер, в общем, не очень. Но собака хорошая.
Мы промолчали, он повел нас в сарай. По пути сообщает:
— Наполеон тоже не любил собак, а потом бежал с острова Святой Елены, упал с корабля в воду, а собака его спасла… Ньюфаундленд порода…
— Ну и что?
— До конца жизни он уже с собаками не расставался.
В сарае на подстилке лежала такая уродина, первая по сравнению с ней — Василиса Прекрасная. Ни кожи, ни рожи, по бабушкиному выражению. Маленькая, черная, кривоногая и пузатая вдобавок. Рафик к ней с лаской пристает, гладит, воркует. Разомлело животное, лапы кверху.
— Человечество приручило собак на самой заре своего существования…
— Не умничай особенно, — остановил его Винт.
Рафик вздохнул и говорит:
— У нее скоро будут щенки. Порода… — он почесал в затылке, — почти лайка!
— Ладно заливать-то! — не поверил Винт.
— Пожалуйста, — показывает Рафик, — уши торчком, форма — римская цифра пять вверх ногами, хвост бубликом — видите, широкая во лбу голова…
