За что? - Чарская Лидия Алексеевна (читаем книги txt) 📗
— Душонок! Divinite'! Восторг, что за ребенок! — и снова град поцелуев посыпался на мою голову, щеки и губы.
Я чувствовала себя в положении зверька, которого рассматривали и тормошили все эти милые, но совсем чужие мне, девушки. Горячий румянец пятнам проступил у меня на щеках. Я готова была уже просить тетю Лизу уйти отсюда, как вдруг нежный, чарующий голос раздался за нами:
— Ну, что вы мучаете девочку, совсем затормошили бедняжку, — сказал кто-то позади нас.
Я быстро обернулась.
Небольшая, полная девушка: миловидная, с огромными тоскующими глазами и очаровательнейшей улыбкой стояла передо мною. Она была далеко не красавица, но что-то необъяснимо-милое было в этом смуглом личике покрытом еще пушком юности, в нежно очерченном свежем ротике и в пленительной, ласково-грустной улыбке.
— Ах, какая прелесть! — произнесла я, глядя на смуглую девушку восторженными глазами.
Все рассмеялись невольно — и серые девушки, и тетя Лиза. Потом тетя Лиза спросила у пепиньерок:
— A m-lle Грейг можно видеть?
— Mademoiselle Грейг и есть, верно, та старая дева, которую мне берут в гувернантки? — спросила я самым невинным тоном, не обращаясь особенно ни к кому.
— Нет, m-lle Грейг—гувернантка этих барышень, — едва удерживаясь от улыбки, произнесла тетя Лиза, — а твоя будущая наставница находится в кругу этих барышень… Она здесь среди пепиньерок…
Я не верила своим ушам.
— Как! — вскричала я радостно. — У меня не будет злой старой девы с крючковатым носом и совиными глазами?
— Не будет! — лукаво улыбнулась черноглазая красавица, особенно нежно поглядывающая на меня, — если ты сумеешь угадать, которая из нас Катишь Титова, твоя гувернантка, приглашенная твоим отцом в ваш дом…
— А! — протянула я, и смело тряхнула кудрями (привычка, к которой я всегда прибегала в самые затруднительные минуты жизни). И тотчас же глаза мои забегали по окружающим нас молодым лицам. Вот черноокая смуглянка, первая из говоривших со мною… Она очень красива, очень добра… но я бы не хотела ее иметь гувернанткой. Слишком уж великолепна она…
Вот белокурая девушка с мечтательными, восторженными глазами, нашедшая сходство моих глаз с глазами казненной французской королевы. То же не то. Эта так и душить меня своими поцелуями. Надоест мне очень скоро.
Вот серьезная, бледная, длиннолицая девушка, но она так нервна и болезненна на вид, что, наверное, не сделает шагу со мною по саду от головной боли… Вот рыженькая, вот шатенка, опять белокурая… Которая же из них?
Вдруг глаза мои встретились с нежными тоскующими глазами. Очаровательная улыбка блеснула мне каким-то сиянием и утонула тотчас же в удивительно глубоком взоре.
О, как могла я еще сомневаться и выбирать! Как могла я искать среди других ту, улыбка которой покорила меня в первую же минуту!
— Катишь — это вы! — вскричала я громко, со всего размаха кидаясь на шею милой смугляночки.
— Отгадала-таки! Как это ты отгадала, девчушка моя ненаглядная? — прозвучал ласково надо мною ее чарующий голос, и до слез растроганная пепиньерка Екатерина Сергеевна Титова крепко сжала меня в своих объятиях.
ГЛАВА V
Кузины. — Жертва Катишь. — Страшная ночь
Поздние розы цветут и благоухают… Небо нежно голубеет над сиреневой беседкой, где мы сидим обе — я и Катишь… Катишь чуть ли не в сотый раз объясняет мне сколько видов причастий на русском языке, а я смотрю осовевшими глазами на красивую зеленую муху, попавшуюся в сети паука.
Хотя уже начало сентября, но теплынь такая, что мы целый день проводим на воздухе — учимся, читаем и обедаем в саду. Учусь я значительно лучше. Решено, что в середине зимы, как только я подготовлюсь, меня отвезут в Петербург, в институт, но не в Николаевский, где воспитывалась Катишь, а в Павлинский. Я это отлично знаю и ничуть не огорчена этим. Катишь сумела привить мне интерес к той таинственною жизни, где несколько сот девочек развиваются среди подруг. И потому я заранее знаю, что меня полюбят там и мне будет хорошо. Разве можно не полюбить «маленькую принцессу?» Не даром Катишь голову потеряла с первых же дней от моего ума, находчивости, резвости и пр. и пр. и пр.
Вот только насчет уроков… Все мне не даются противные спряжения и эти причастия и деепричастия! Но Катишь терпелива, как ангел, и всегда сумеет увлечь меня. Зато я люблю ее ужасно, мою милую Катишь! Она такая молоденькая, миленькая, кроткая и скорее друг мне, нежели гувернантка. Вот вам и старая дева с крючковатым носом! Теперь я знаю, что тети нарочно запугали меня, чтобы преподнести мне приятный сюрприз в виде молоденькой и хорошенькой гувернантки. С Катишь я стала учиться прилежнее. Вот только сегодня мне что-то не везет. Но я знаю отчего. К нам приехали кузины, бывшие институтки, Оля и Вера Соснины. Оля—подруга Катишь по институту. Вера — бывшая «Павлушка», воспитанница Павловского института, т. е. такая же, какой сделаюсь и я. Они обе такие милы, жизнерадостные, свежие. Они весь дом наполнили своими молодыми голосами. С тех пор, как они у нас, стрелки-офицеры проводят у нас целые дни. Даже Хорченко отстал от меня и перестал меня дразнить своею невестой и не отходит от Веры, стройной красивой, белокурой девушки с бойкими глазами и с такой толстой косою, что все невольно ахают при виде ее.
Оля — та в другом роде. Есть что-то меланхоличное в ее томных серых глазах, в грациозных, размеренных движениях. Вера очень хорошенький боец, разбойник; Оля же очаровательна своей женственностью. Я ужасно их люблю обеих!
Вот они ходят по саду обе. Вера хохочет и закидывает назад голову, и без того отягощенную ее гигантскою косою. Оля улыбается, и ее нежный голосок звенит по всему саду. Я знаю о чем они говорят: сегодня бал в Белом доме и все они едут туда и тетя Лиза, и кузины, и Катишь. «Солнышка» не будет. Он уехал в Гатчино сделать визит родителям этой противной Нэлли Роновой. Он приедет завтра, а пока… О, эти противные причастия и деепричастия!..
— А… га! вы еще учитесь, маленькая мученица! — заглянув к нам в сиреневую беседку, говорить Хорченко. — Да бросьте вы ее терзать, Екатерина Сергеевна! — говорить он, умоляюще глядя на мою воспитательницу, — ведь уморите девочку. Смотрите, позеленела вся.
— Не правда! — защищает меня Вера, — вовсе не позеленела, а по-прежнему розанчик! Целуй меня, душка.
Я чмокаю Веру, потом заодно и Катишь.
— Учиться больше не будем? — говорю я голосом, в который вкрались все семь умильно-ласковых нот разом.
Против этих ласковых нот Катишь не устоять ни за что на свете. Грамматика захлопнута и я присоединяюсь к веселой компании со своей гувернанткой.
— А вы знаете? Вчера ночью квартиру Сумарокова ограбили! — говорю я, задыхаясь от нетерпения высказать все, что узнала сегодня утром и хочу рассказать всем подробности, которые я успела узнать, но оказывается, офицеры уже знают эту свежую новость.
— Безобразие! — возмущается Ранский, — произвести дерзкую кражу под самым носом, как говорится, у воинской части.
— Наша дача еще глубже в парк стоить… чего доброго… если… — нерешительно говорит Оля.
— Ax, какая ты трусиха! Ведь у дяди Алеши семь ружей и все заряжены! — говорит веселая Вера и тотчас же прибавляет, задорно блеснув глазами: — Ах, это ужасно интересно, воры! Я бы хотела их посмотреть…
— Ну, уж подобного мнения я разделить не могу, — вырвалось у меня.
После обеда Катишь, Вера и Оля стали одеваться на бал.
Ах, какие они хорошенькие все трое! Я не могу достаточно налюбоваться на них всех. Bepa, вся в бледно-розовом, светлая и сияющая, настоящее воплощение весны. Оля — та вся голубая, точно осененная прекрасно-нежным сиянием весенней ночи. А моя милая Катишь, в своем скромном, белом платьице, с гладко причесанной черной головкой — настоящая мушка в молоке. На тете Лизе черное бархатное платье, ее самое нарядное из всех. Я сижу в кресле и смотрю, как они одеваются, причесываются и вертятся перед зеркалом, и Bepa, и Оля, и Катишь. Сначала это очень интересно любоваться так на чужую радость, но вот неслышными шагами ко мне приближается мальчик-каприз и шепчет на ушко:
