Футбол - Бахревский Владислав Анатольевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Во мне, правда, живет смутная надежда, что когда-нибудь выдастся свободный месяц или хотя бы день и я вернусь к Дубенке ли, к Унгару ли, к Устье, но вернусь и буду слушать счастливую речь реки, которая без утайки расскажет о мелькнувших годах. А я, нисколько не гордясь, расскажу ей о хождениях своих на все четыре океана земли, признаюсь, душой не покривя, что в тепле и неге, в ледяном неуюте, среди красоты мыслимой и немыслимой всегда держал в сердце ее, маленькую русскую речку.
…В лагере у «шариков» запел горн, по реке побежала рябь, словно река вздрогнула от неожиданности, я засмеялся ее испугу, скакнул на ноги и побежал догонять пацанов.
Оказывается, Мурановской улице была совсем не безразлична наша мальчишья жизнь.
Здоровенный дядька в рабочей спецовке — он ходил на работу мимо наших окон, — завидя нас, остановился, подождал.
— Как сыграли?
— Пять — три! — опережая всех, высунулся Егор.
— Ну, хоть без позора, — подбодрил нас дядька.
— А чего нам позориться-то! — вытаращил глаза Толяна. — У нас вон — Хомич!
Он трахнул меня по плечу, да так, что я присел.
— Неужто выиграли?! — Дядька улыбнулся и каждому из нас пожал руку. — Утешили!
У Красного дома увидали Николу.
— Ну? — спросил он Ваву.
— Без булды. Пять — три.
— Кто забил?
— Ты лучше спроси, кто не пропустил, — сказал Толяна. — Яваня два пендаля взял!
— Один, — сказал я, — первый — отбил.
Никола посмотрел на меня без удивления, без особой дружбы, но серьезно, как на ровню. А ведь он один среди нас был рабочий человек, то есть уже не пацан, а живущий по-настоящему. Без булды, как говорит Вава.
Садимся на скамейку. Уже темно, а расходиться не хочется. Сейчас мы как одна семья, а завтра всех словно подменят. Я уже знаю.
Из дома вышла Дуся-ткачиха.
— Сидят, как воробушки, любо-дорого поглядеть! Чегой-то притихли?
— С «шариками» сегодня играли, — опять первым говорит Егор.
— Сопатку вам расквасили?
— Ну да! — взъяряется Смирнов. — Пять — три! От них только пыль пошла. Мы их знаешь как? Ходунчик — раз: банка! Вава со смертельной левой — раз: вторая! Третья! А кто четвертую-то забил?
— Кто? Я! — сказал Егор обидчиво. — А пятую Ходунчик.
— Ух, какие вы молодцы! Пойдемте ко мне, угощу вас чаем с конфетами.
— Хе-е! Чаем! — дурно захихикал Толяна. — Нет, шипана, я домой потопал. Толяне спать пора.
— А мы еще погуляем! — сказал Смирнов.
Я быстро отошел во тьму и побежал домой. Маму встретил в воротах. Она беспокоилась. Ждала.
— Мама! Можно погулять? — зашептал я быстро и горячо. — Мы с москвичами играли, у них из «Спартака» игрок был. Мы выиграли. Я два пендаля взял.
— Погуляй! — сказала мама.
Я тотчас повернулся и перебежал улицу к ненаглядным своим пацанам.
Ах, как мы торопимся от наших матерей к друзьям, к подругам… Как редко смотрим мы в глаза нашим матерям! Нам ведь все стыдно — матери в открытую нас любят. А мы любовь свою к мамам за семью печатями держим, чтоб, не дай бог, кто не увидал!
Я прибежал на лавочку, боясь никого не застать, и не застал.
— Яваня, купаться пойдешь?! — окликнули меня из подъезда.
— Пойду!
В подъезде стояли Вава, Егор и Ходунчик.
— А куда? — спросил я, уже несколько раскаиваясь, что брякнул «пойду!», не то чтобы не подумав, но даже глазом не моргнув: прежде мне ночью купаться не приходилось.
— Закудыкал — добра не будет! — сердито сказал Егор. — На Свирель пойдем, на казенку.
Свирель не чета Дубенке, серьезная река. Плавать я умел, но чтоб ночью, в незнакомой реке?..
— Вот и я! — погремев ключом в двери, вышла из подъезда Дуся. — Кого ждем?
— Смирнова! Сама его за сестрами послала.
— Чем больше народу, тем веселей!
Дуся была выше всех нас на голову. Она надела для удобства сарафан-халатик, и теперь было видно, что ноги у нее высокие, белые. Дуся шлепнула комара.
— Такое лето удалось! А загореть не успела. Купалась-то всего два раза.
— Рекорд ставила! — сказал Егор. О чем бы он ни заговорил, недоброе было в его голосе.
— А что мне делать-то еще?! — сказала просто Дуся. — Ни семьи, ни любви. Вот вся душа моя и уходит в работу. Одни работают, чтоб денег побольше получить. Другие работают, как на принудиловке. Не работать нельзя, с голоду помрешь, и работать неохота. А я? Веретена крутятся, и я вокруг веретен целую смену летаю — в том жизнь моя.
Послышались шаги. Смирнов шел с двумя девчонками. Обе были выше его ростом.
Мы двинулись гурьбой, проулками, самой короткой дорогой.
В проулках глаз выколи, зато звезды сияли в небе в удовольствие.
— Я вот эту, синюю, люблю! — показала Дуся на небо.
— Вега! — сказал я.
— Это имя, что ли, у нее? — обрадовалась Дуся.
— Имя.
— Красивое. Я запомню. А ты еще знаешь какие?
— Белая звезда — Дейнеб, а та, посредине неярких, — Альтаир. Летний треугольник.
— Это, что ли, у Веги два ухажера? — засмеялась Дуся.
Мы стояли, чтоб лучше было видно, и Егор прикрикнул на нас:
— Пошли! Звезд они не видали!
Теснина черных заборов вдруг расступилась, и встал передо мной, как лист перед травой, огромный, в огнях, океанский корабль. Огни сияли над рекой и в реке, вода дробила свет, вытягивала его через всю реку, и я сразу вспомнил давнее-давнее плавание по Волге и вспомнил другое, из своего зыбкого будущего: я ведь поплыву на таком огромном, на таком прекрасном, на океанском корабле, поплыву через настоящий океан, но и этот, не настоящий, был как праздник… Я ничем не выдал себя, выдумщика, не обнаружил радости. Я ему улыбнулся, пароходу, как старому другу, который все знает обо мне, о котором я тоже все знаю.
Набитая тропинка под нашими ногами вздрагивала и слегка гудела, но, когда мы вышли наконец на берег и остановились, я услышал, как бьется огромное сердце огромного корабля, как пульсирует по этажам его светоносная кровь.
— Это фабрика? — спросил я, хотя и спрашивать было незачем.
— БПФ, — ответила Дуся.
— БПФ?
— Бумагопрядильная.
— А вы где работаете?
Егор тут же хохотнул над моим «вы».
— Здесь и работаю. Раньше на «крутилке» работала.
Впору было спросить, а что такое «крутилка», но ребята успели раздеться, а Дуся, к которой я пристал с вопросами, раздеваться, стоя рядом с мальчишкой, стеснялась. Я поскорее отошел от нее к ребятам, стянув фуфайку свою вратарскую, оглянулся. Сестры Смирнова, прижав к груди руки, стояли, скованные холодом, словно уже накупались.
— Ребя, давай без трусов! — шепнул Егор.
— Уж очень видно! — сказал смущенно Вава. — Выжмемся.
Мы булькнули в воду, как булькают лягушки, когда их вспугнешь.
Поискал глазами на берегу девочек и Дусю, но услышал ее голос подле себя.
— Далеко не заплывать!
Вода была теплая, и крепко пахло машиной.
— Испортили нашу Свирель, — сказала Дуся, и я понял, что она мне говорит.
— Фабрики загрязнили?
— Все вместе. Город, фабрики, заводы… Пожалуй, надо выходить, мазут плавает.
Мы разошлись по сторонам, выжимаясь, помогая друг другу выкручивать трусы. Шли домой довольные, словно дело сделали.
— Законно! — говорит Егор.
— Без булды! — откликался Вава.
Я все пытался рассмотреть сестер Смирновых, но они держались в стороне и помалкивали.
Дуся сказала:
— Теперь чайку выпить небось не откажетесь.
— Не откажемся! — сказал за всех Егор.
Дуся жила в общей квартире из трех комнат.
Мы сгрудились на пороге, но Дуся, отперев свою комнату, сказала громко:
— Смелей! Соседей нет. Они внуков в Москве нянчат.
Мы, однако, не больно осмелели. Прошли в Дусину комнату и кинулись к спасительному дивану, чтоб сесть и не шевелиться. Диван у Дуси был с высокой спинкой, кожаный и не столько широкий, сколько длинный. Мы все на нем уместились: Вава, Егор, Смирнов, обе его сестры и я. Мне пришлось, правда, сидеть у самого валика, рядом с девочками. Я замешкался занять место, а когда попробовал втиснуться между ребятами, они, злодеи, не пустили.
