В зоне поражения - Макарова Нина Владимировна (книги без сокращений .txt) 📗
Кардашов опять мучался сомнениями: когда вошел Сашкин отец, он ему не понравился, да и кому бы понравился человек, если он выгоняет собственных детей? А выходит, он даже пытался понять Сашку. В это Андрей мог поверить. Он ведь тоже пытался Суворова понять, и ничего не вышло…
— Вы, вы во всем виноваты! — Лицо Сашкиного отца покраснело. — Я сейчас сидел и ждал, что кто-нибудь, хоть один из вас, встанет и скажет: да, мы виноваты перед Суворовым. Мы надели на него помойное ведро…
— Не помойное ведро, а мусорную урну, — опять откликнулся за весь класс Олег. — Мы пошутили.
— Молчи уж! — крикнул кто-то из задних рядов.
А Кардашов посмотрел в угол, где смирно стояла темно-зеленая железная урна…
Прав лейтенант, иногда простые вещи — он имел в виду матросский ремень — приобретают необыкновенное значение. «Но если глубоко разобраться, — сказал тогда Глеб Константинович, — вовсе не в вещи дело». И, конечно, не в этой мусорной урне. Не было бы урны, как-то по-другому, но все равно прорвалось бы отношение класса к Суворову.
— Пошутил! — Сашкин отец тоже оглянулся на эту урну, и голос у него начал срываться. — Третий день неизвестно, где он и что с ним… — Еще немножко и Сашкин отец заплакал бы.
Ребята удивленно переглядывались, они ведь только сейчас узнали, что Суворов исчез.
— Это вы, вы его довели… Это из-за вас все… — твердил одно и то же Сашкин отец, втискиваясь за парту.
Чего он твердит одно и то же? Разве это сейчас главное? Особенно для него. И Андрей вдруг подумал: он прогнал Сашку, прогнал, а теперь оправдывается! Он тоже виноват перед Сашкой, как все они…
Александр Александрович смотрел поверх голов, будто что-то вспоминал. Верит он или нет Сашкиному отцу? А Гера Ивановна? Кардашов оглянулся и увидел, что она сидит, прикрыв лицо руками…
В этой ожидающей тишине раздался неуверенный голос:
— Можно мне? — Таня Назарова побледнела и какими-то виноватыми, несчастными глазами смотрела на директора. — Можно я объясню?
Татьяну выбрали секретарем их только что созданной комсомольской группы, поэтому она, наверное, и винила себя больше всех.
— Можно. — Александр Александрович и Татьяну разглядывал так, как будто видел ее впервые.
— Конечно, когда все на одного — плохо. Но, понимаете… — Таня обращалась к Сашкиному отцу. Она всегда говорила очень быстро, а теперь от волнения еще быстрей. — Понимаете, мы вначале относились к нему, как вообще ко всем новеньким. Ну, новенький и новенький. Подумаешь! А он стал вредить. Последний случай — с двойкой по геометрии. Понимаете, он мог не получать эту двойку… И потом, с учителями договаривается: спросите — не спрашивайте… А это нечестно!
Зачем она повторяет? Ведь не только Суворов это делает… И какое это имеет сейчас значение? Даже Таня не понимает… А сам-то чего же сидишь? — думал Кардашов. Давно надо было встать и все прямо сказать… А что сказать: что травили Сашку? Что отец его выгнал? А если все-таки неправда?
— И по карманам лазил. — Олег сегодня, видно, считал своей обязанностью уточнять.
— Мы это ему все сказали… — продолжала Татьяна, — когда ребят в комсомол рекомендовали. Вроде бы получше стал, и вот, пожалуйста, опять… Конечно, сразу человеку не исправиться… Но ведь от него зависит… — Таня запнулась и все-таки сказала: — Ну, может, и от нас. Может, правда, мы замечали в нем только плохое? Теперь мы попробуем замечать и хорошее…
— Уже поздно, — напомнил Сашкин отец.
Таня растерянно посмотрела на него:
— Вы не думайте, он обязательно найдется… — Назарова заправила волосы за уши, хотя они у нее не слушаются и опять выскользнули на щеку. — Вот все, что я хотела сказать, — почти прошептала она и опустилась на парту.
К ней сразу придвинулась Оля Кныш и принялась что-то шептать на ухо.
И Кардашов тогда, даже не попросив разрешения, встал и заговорил:
— Не о том мы сейчас! Разве это главное — из-за кого он убежал? Может, и из-за меня? Может, и из-за всех! Он исчез, его не могут найти… Надо всем искать. Не терять время.
Андрей хотел убеждать долго, а получилось коротко. Про Сашкиного отца он не стал говорить. Только добавил:
— Сам Суворов ни за что домой не вернется. Я точно знаю.
Но Сашкин отец даже не оглянулся на него. Видно, не прогонял все-таки, иначе бы забеспокоился — почему Кардашов говорит так уверенно.
— Надо искать, Кардашов, — согласился с ним Александр Александрович. — Но я все-таки хочу, чтобы у вас раскрылись глаза на истинное положение. Скажем, вернется к нам Суворов, и что — опять будет один в классе? Откуда ты, Олег, знаешь, что Суворов лазил по карманам?
«Нет, директор не за класс», — подумал Кардашов.
— Так Суворов же сам сказал на собрании, — охотно напомнил Олег.
— Сам сказал… Сам! Вы понимаете? Человек встает перед всем классом… который относится к нему недоброжелательно, и признается в самой, может быть, тяжелой вине. Ну-ка, честно, каждый ли из вас смог бы это сделать?
Директор опять всматривался в глаза своих учеников, остановился на Олеге:
— Вот ты бы смог?
Олег молчал насупленно, потом буркнул:
— Я не воровал.
— Ага, ты не воровал, понятно! Ты вот сегодня себя чувствуешь героем, всех дополняешь и поправляешь. А ведь это ты спровоцировал Суворова!
Класс притих, никто не ожидал от директора такой жестокости. До этого их всегда только хвалили.
Кардашов видел, как бедный Олег потянул к себе забинтованную руку, будто хотел спрятать ее под партой.
— Мы ведь сегодня говорим серьезно и откровенно, — напомнил директор. Он уже давно встал со стула и теперь опирался руками на стол, чтобы легче было стоять на протезе. — Если бы ты не надел этот ящик на голову Суворову — а ты ведь это сделал, зная, что класс против Суворова и никто за него не заступится, — значит, ты рассчитывал на безнаказанность? Так вот… если бы ты не насадил этот ящик, Суворов сейчас сидел бы вот за этой партой и учился. И у вас бы сейчас была зоология. Так или не так? Но вы уже поняли… Вы уже отлично усвоили, что наплевать в душу можно, за это и не снизят дисциплины. А ударить нельзя — вот и носит Олег свою руку, как орден. А ведь ее стыдиться надо! Эта рука не дрогнула надеть помойное ведро на товарища! И не нашлось ни одной другой в классе, которая бы остановила эту! Так или не так? — опять спросил директор.
Андрей считал, что директор, в первую очередь, имеет в виду его, когда говорит про другую руку. Конечно, он — прав. Он ведь не знает, что Кардашова не было в классе в ту перемену. Да и не в этом дело… Раз такое могло случиться в его классе — значит, он тоже виноват…
Андрей старался не опускать глаз. Он не струсит взять на себя вину… Он только время от времени поглядывал на Олега. У того покраснели, даже набрякли уши. Должен же он понять!
— Молчите? Ладно, молчите! — Директор опять обвел всех взглядом и, дойдя до Кардашова, остановился. Он смотрел ему прямо в глаза, Кардашову даже жарко стало, но он не опустил взгляда. — Ты понял, Андрей, о чем я говорю? Ищите Суворова, мы все поможем. И когда он будет сидеть за своей партой, мы продолжим этот разговор. — Директор посмотрел на свои часы — командирские, они показывали и время и стороны света: север, юг, восток, запад. Вся школа рассматривала эти часы на «Огоньке». — Сейчас будет звонок. На остальных уроках вы должны по-прежнему серьезно работать. И помните: вы отвечаете за каждого у вас в классе: и за Суворова, и за Олега. Все вместе за каждого в отдельности. — Директор взял палку и кивнул Сашкиному отцу: — Петр Трофимович, пойдемте ко мне.
Ребята встали и молча смотрели, как они выходят из класса: впереди Сашкин отец, а потом Александр Александрович. И следом торопливо ушла из класса Гера Ивановна. Так и не сказав им ни слова…
— Подумаешь, урну ему надели! Оскорбили! Принц какой! — в полной еще тишине сказал Олег.
Первым подлетел к нему Сережка Колесников, хотя он сидел на последней парте.
— Ты! — крикнул он. — На тебя горшок надень, не обидишься!
