Остров в море - Тор Анника (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Глава 15
Вноябре на острове стало еще серее, чем летом, когда они приехали. Зеленели только кусты можжевельника. По утрам, когда Штеффи выходила из дома, было темно, рано темнело и вечером, когда она возвращалась. Путь до школы был долгим. Холодный ветер с моря задувал под пальто, и колени синели от холода.
И все же хорошо, что она начала учиться. Что бы она иначе делала целыми днями? После обеда и по вечерам время с тетей Мартой тянулось медленно. Они никогда не сидели вместе и не болтали, как обычно было с мамой.
Как только Штеффи возвращалась домой из школы, они с мамой садились за стол: мама с чашкой кофе, Штеффи с чашкой горячего шоколада. Штеффи рассказывала о том, что случилось в школе и по пути домой. Мама вспоминала какую-нибудь историю из своего детства или из жизни оперной певицы. Они болтали о книгах, которые прочитали или о путешествиях, в которые они могут отправиться, когда Штеффи станет старше.
Написать кому-нибудь письмо – это вовсе не то же самое, что поговорить. Беседа – это не только слова, это взгляды, улыбки, паузы между словами. Рука, которая пишет, не успевает за всем, что она хочет описать, за всеми мыслями и чувствами, что проносятся в голове. И когда письмо отослано, ответ может задержаться на много недель.
Тетя Марта ни о чем не спрашивала и ничего не рассказывала. Она проверяла, чтобы Штеффи делала уроки, поддерживала чистоту в своей комнате и помогала ей по хозяйству. Это все.
Вечерами тетя Марта сидела в комнате за своим вязанием. В семь часов она включала радио и слушала новости и вечернюю молитву. Но, как только радио начинало играть музыку, тетя Марта его выключала. «Мирская» музыка греховна, говорила она, а «мирской» была любая музыка, кроме псалмов и духовных песнопений, таких, как пел хор в церкви. Джаз, шлягеры, классическая музыка – все это было для тети Марты делом рук одного дьявола.
Иногда, когда тети Марты не было дома, Штеффи тайком слушала радио. В остальное время в доме царила тишина.
С приездом дяди Эверта все становилось иначе. Он болтал со Штеффи, рассказывал истории, случившиеся с ним на корабле, расспрашивал ее о школе, хвалил ее шведский и подшучивал над ней, когда она ошибалась.
– Летом ты сможешь отправиться со мной на «Диане», – сказал дядя Эверт. – Я научу тебя грести на маленькой лодке.
До лета было еще далеко. Так долго Штеффи здесь не останется, хотя она ничего не сказала об этом дяде Эверту. Штеффи провела в Швеции уже три месяца. «Самое большее – полгода». Так обещал папа.
Но в письмах из дома не было ни слова о въездной визе, Амстердаме, или Америке. Папа написал, что они переехали в еще более маленькую комнату, и что мама устроилась работать приходящей домработницей к одной пожилой даме. Мама – домработница! Штеффи не могла представить ее себе в переднике, на чьей-то чужой кухне.
Мама ничего не писала о своей работе. Ее письма были полны вопросов: о тете Марте и дяде Эверте, о школе и о том, есть ли у Штеффи друзья на острове. Штеффи отвечала, что все с ней очень милы, что у нее много друзей и что в школе все хорошо. По крайней мере, последнее было правдой. Она даже знала почти все псалмы наизусть, хотя едва понимала, о чем они.
В каждом письме мама просила Штеффи напомнить Нелли, чтобы та написала домой.
«Ты уже большая и должна помогать своей младшей сестренке, – писала мама. – Проследи, чтобы она регулярно нам писала, и постарайся помочь ей с немецким. Ее правописание стало ужасным. Конечно, это хорошо, что вы учите шведский язык, но помните, что немецкий – ваш родной язык и что однажды вы вернетесь домой».
– Завтра, – пообещала Нелли, когда Штеффи попросила ее написать письмо. – Завтра точно напишу. Сегодня после школы я играю с Соней.
Но на следующий день Нелли сообщала, что пойдет в гости к кому-нибудь из одноклассниц, или приглашала кого-нибудь к тете Альме. Нелли пользовалась популярностью. По утрам, когда она отправлялась в школу, ее обычно поджидала целая стайка одноклассниц, которые соперничали между собой за право быть избранной в ее подруги. Нелли смеялась и болтала без умолку, словно говорила по-шведски всю свою жизнь.
Штеффи никто не ждал. Вера держалась компании Сильвии, а там никто не был рад Штеффи. Ей самой приходилось разыскивать в школьном дворе Бриту и ее друзей. Конечно, ей разрешали быть с ними, но она постоянно чувствовала себя чужой. Они, не обращая на Штеффи внимания, болтали о вещах и людях, совершенно ей не знакомых. Никто не приглашал ее в гости после школы. Однажды Штеффи сама попыталась пригласить Бриту домой.
– Это так далеко, – сказала Брита. – Вряд ли мама мне разрешит. Тем более, на улице уже темно.
Хуже всего было то, что Сильвия не оставляла ее в покое. На немецкий акцент Штеффи, на ее одежду, на ее внешность – на все, что отличало ее от других, Сильвия жадно набрасывалась, как прожорливая мышь.
– Конский волос, – говорила Сильвия и дергала Штеффи за косу. – Посмотрите, у нее в гриве косички. Может у тебя есть и страусиное перо, как у цирковой лошади?
– Хи-хи-хи, – хихикала компания Сильвии. Все, кроме Веры, потому что она смотрела в сторону и притворялась, что не слышит.
Сванте оценил косы Штеффи. Иногда, проходя мимо нее в классе, он тайком прикасался к ним. Штеффи дергала головой, чтобы избавиться от его больших ручищ, которые никогда не были по-настоящему чистыми.
Вера часто передразнивала Сванте: его невнятную манеру говорить и его неуклюжие движения. У нее ловко получалось передразнивать. Она замечала мелкие детали, характерные жесты и выражения людей и точно копировала их.
Однажды она передразнивала учительницу, пока та была в кладовой, где хранились карты, и заставила весь класс согнуться пополам от хохота. Когда учительница вернулась, дети были вынуждены щипать друг друга, чтобы успокоиться. В другой раз Вера размахивала руками и картавила как проповедник из церкви, но Брита и другие ученики, посещающие воскресную школу, рассердились.
Сильвия, разумеется, заметила интерес Сванте к Штеффи.
– У принцессы из Вены появился поклонник, – насмешливо сказала она. – Принцесса и Дурак, совсем как в сказке. Хотя Сванте никогда не станет принцем.
Однажды Сванте вытащил из своей школьной сумки какой-то пакет и протянул его Штеффи. Это случилось во время перерыва на завтрак, когда дети сидели в классе, ели бутерброды и запивали их молоком. Сначала Штеффи решила, что Сванте хочет отдать ей свой пакет с завтраком. На коричневом бумажном кульке были жирные пятна.
– Нет, спасибо, – вежливо сказала она. – У меня есть свои бутерброды.
Сванте громко рассмеялся.
– Это не бутерброды, – ответил он. – Это подарок. Тебе.
– Открой же! – сказала Брита, сидевшая рядом со Штеффи.
– Да, открой! – согласилась с ней Сильвия и наклонилась, чтобы лучше видеть. – Посмотрим, что купил для тебя твой поклонник.
– Я открою его дома, – сказала Штеффи и попыталась спрятать пакет в ранец. Но это рассердило Сванте.
– Открой! – настаивал он. – Я хочу посмотреть, как ты его открываешь.
Штеффи некуда было деться. Она развернула засаленную бумагу. Внутри была картина, вставленная в грубую, самодельную деревянную рамку.
– Переверни ее! – нетерпеливо сказал Сванте.
Штеффи перевернула картину. На нее смотрело знакомое лицо. Лицо, которое она видела тысячи раз, в газетах, на афишах, в витринах магазинов в Вене. Черная челка, маленькие черные усы, жесткий взгляд. Картина была сероватая и заляпанная, скорее всего вырезанная из еженедельной газеты. Портрет Гитлера. В рамке.
– Я сам сделал, – сказал Сванте. – Тебе нравится?
Штеффи смотрела на картину и пыталась собраться с мыслями.
Однажды она видела Гитлера живого. В прошлом году немецкие солдаты участвовали в параде, торжественно маршируя по Вене. Гитлер ехал по улицам города в черном «Мерседесе» мимо ликующих людей.
Штеффи и Эви тайком пошли посмотреть парад, хотя мамы запретили им. Сначала все казалось захватывающим и праздничным.
