Зелёные огоньки - Дик Иосиф Иванович (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
— А где ты был? — спрашивают ребята. — Мы волновались!
— А тут и волноваться нечего — я гайку завинчивал. Мне один знакомый рабочий позволил!
И вдруг ребята глядят — около них сходит с конвейера новенький автомобиль, и Витька показывает на колесо:
— Вот тут моя гайка!
Ребята сначала ему не поверили, а потом попросили рабочего, чтоб он дал им завинтить по гайке.
— Значит, помогать хотите? — спросил рабочий. — Тогда становитесь в очередь! — и дал ребятам гаечный ключ.
И каждый ученик завинтил по гайке на колесе.
Золотая рыбка
В детстве я частенько слыхал, как мама говорила отцу:
— И что ты за человек! Ну ладно, я понимаю — ты занят, ни в кино, ни в театр не ходишь. Но хоть бы один раз догадался принести мне что-нибудь хорошее — ну, духи, что ли. Мне и самой нетрудно купить, но так хочется, чтобы ты подарил…
Отец преподавал в педагогическом институте географию. Дома, как мне казалось, он читал всегда одну и ту же толстую книгу. Он поднимал широкое доброе лицо, хватался за курчавые чёрные волосы и, глядя перед собой, шептал:
— Ой, убегу когда-нибудь на Мадагаскар! Убегу!
— Ну и беги, — отвечала мама. — Может быть, ты там перевоспитаешься.
Но однажды он пришёл домой сияющий и довольный.
— Ну-с, теперь, кажется, в точку попал. Вынимай! — сказал он и протянул маме портфель. — Ленты, кружева, ботинки — что угодно для души…
Мама радостно поцеловала отца, зачем-то подняла меня на руки и, покружив на месте, нараспев сказала:
— Посмотрим! Посмотрим, что наш папка принёс!
Она осторожно положила портфель на стол и раскрыла его.
— И зачем ты это принёс?! — ужаснулась мама. — На что мне тройной одеколон? Бреюсь я, что ли? Ребёнок какой-то…
В глазах у неё, как мне показалось, заблестели слёзы, пузатая бутылка тройного одеколона дрогнула в руках и жалобно булькнула. Мне стало очень жалко маму.
Тогда я понял, что мы с отцом найдём общий язык. Он ребёнок, как сказала мама, и я ребёнок. И я стал к нему приставать:
— Пап, купи мне золотую рыбку, а? Мне уже не хочется с Козьмой Прутковичем играть. Он царапается.
Пушистый толстый кот Козьма Пруткович, как его называл отец, был игривый и хитрый. Садились завтракать — он первый впрыгивал на стул и лапой пытался зацепить бутерброд. На угрозы шипел, как змея, и опять тянулся. И вообще он казался мне таинственным. В тёмных углах под кроватями и шкафами у него были какие-то свои дела, он насторожённо заглядывал в щёлки и мяукал, будто вызывал кого-то из-под пола.
Однажды я собственным ключиком открыл буфет и попробовал немного печенья и конфет. Но вечером мама подошла прямо ко мне:
— Слушай, ты опять съел полкило конфет? Неужели мне придётся ставить французский замок?!
— Я не лазил в буфет, — ответил я. — Кто тебе сказал?
— Ах ты лгунишка! — возмутилась мама. — И тебе не стыдно отпираться? Мне кот об этом сказал!
— Кто-о?! — удивился я.
— Твой приятель — вот кто!
И тут я вспомнил, что кот действительно тёрся около ног и даже выпросил одну половинку, когда я сосал конфеты. Как он разговаривает по-человечьи, я не слыхал ни разу, но тогда подумал: а не злой ли это колдун, превратившийся в кота? Глаза у него в темноте горели холодным зелёным пламенем, и он, не боясь упасть на улицу, мог часами сидеть в форточке на тоненькой перекладинке.
Кроме царапин на лице и руках, особенных неприятностей как колдун он мне не делал, и я на него не обижался. Но, попросив о рыбке, я задумал другое.
Из сказок Пушкина, которые читала мама, мне больше всего нравилась «Сказка о рыбаке и рыбке». И особенно то место, где рыбка вдруг начинает разговаривать:
Я знал, что золотая рыбка — не простая рыбка. И, появись она в комнате и будь я её хозяином, мама бы каждый день получала подарки.
— Рыбку купить? Это ещё что за новости! — удивлённо спрашивал отец. — Мать просит, сын просит — куда мне деваться? А вдруг я тебе щуку или судака принесу?
— Не… — говорил я, щёлкая языком, — мне золотую надо.
— Ну что ж, как-нибудь куплю, — наконец согласился он. — Только зачем она тебе?
— Пригодится… — ответил я уклончиво. — И даже ты обрадуешься.
Отец всегда обещал мне многое: и сходить со мной в планетарий, и покатать на лодке в парке, и показать своего приятеля с пятью орденами. Наступал выходной день, отец завтракал и, ни слова мне не говоря, уходил в свою комнату. Когда я напоминал о его обещаниях, он отвечал: «Я сейчас… Мы уже идём» — и снова продолжал сидеть часов до четырёх. Потом за окном темнело, и идти куда-нибудь было уже поздно. Через щёлку дверей я видел, как он что-то писал или читал толстую книгу.
Я очень расстраивался, иногда плакал. Мама успокаивала:
— Ты бы уж лучше его не тревожил. Отец трудится над диссертацией, а ты ему можешь помешать.
Тут я думал, что и мама меня обманывает.
Я вспоминал слова одного доктора: «Три раза в день по десертной ложке…» — и мне было совсем непонятно, зачем вдруг отцу понадобилось изобретать какую-то новую ложку.
— «Трудится»! Всё сидит с утра до ночи! — недовольно говорил я маме. — Так и в планетарий никогда не сходишь.
Но из-за того, что мне нестерпимо захотелось иметь золотую рыбку, я настойчиво мешал отцу читать. И вот в один из ближайших выходных дней, захватив стеклянную банку, он пошёл со мной в зоомагазин.
Сначала мы осмотрели зоомагазин. В высоких полукруглых клетках, вделанных прямо в стену, порхали синицы, чижи, канарейки. Продавщица в синем халате, принимая чек, серьёзно спрашивала:
— Вам какой сорт птицы — второй или первый?
И сачком, как для бабочек, всунувшись наполовину в клетку, ловила покупку. Если у покупателей не было клетки, они зажимали птичку в кулак — из кулака торчала головка, очень похожая на человечью, — и, поднеся её ко рту, почему-то обязательно поили слюной. Потом засовывали птичку в карман и уходили.
Кудахтали куры… В одной из нижних клеток, будто после сытного обеда, важно крякала утка.
Мы с отцом подошли к ней. Крякать она почему-то перестала. Глядела на нас чёрными бусинками и красной лапкой, похожей на кленовый лист, почёсывала голову и молчала.
Тогда мы стали крякать, чтобы вызвать её на ответный разговор. И крякали, наверно, с полчаса, пока утка не повернулась к нам хвостом.
Рыбы в магазине почти все были золотыми. Высокая стена до самого потолка ступенями была уставлена широкими аквариумами с гранями из выпуклых ракушек. Вода в них была зелёной. От невидимых лампочек она искрилась, и со дна — так было устроено, — как жемчужины, всплывали пузырьки воздуха. Водоросли около них медленно шевелились.
Домой я торжественно нёс маленький, грубо выкрашенный аквариум. У отца в руках была стеклянная банка с золотой рыбкой. Из банки выплёскивалась вода, и отец плотно прикрыл её ладонью. Я боялся, что рыбка может задохнуться.
— Ну и представления же у тебя! — качал головой отец. — Она на воздухе жить не может, а в воде она… как рыба в воде.
Дома мы насыпали в аквариум песку и налили тёплой воды.
Целыми днями я сидел на подоконнике и наблюдал за рыбкой, в своей стеклянной комнате, то всплывая за кормом, то плавниками взбивая песок, она чувствовала себя как в синем море. Освещённая осенним солнцем, она казалась мне живым золотом, и, как ни тянуло похвастаться, я боялся показать её своим приятелям.
Мы дружили с рыбкой. В аквариум я спустил деревянный домик. Иногда она вплывала туда через дверь, а выплывала через окно.
Я рисовал в уме, что там уже живут рыбьи дети и за маленьким столом на крошечных тарелочках они едят то, что им приносит мать. А гулять она их не пускает потому, что на улице сыро.
