Ласточка - Верейская Елена Николаевна (мир бесплатных книг TXT) 📗

Ваня замолчал. Молчала и Маша.

— Маша, — горячо заговорил он снова, — никогда, никогда не стану я хозяином всего этого! Я так и дяде сказал, когда домой ехали.

— А он что?

— Мне сразу, как сели в коляску, влетело. «Оскандалил меня перед всеми, — говорит, — все тебя видели, а как идти к кресту прикладываться, так и пропал молодой хозяин!» А я тут ему и сказал, что не стану хозяином. Он как начал кричать! И все на тётку сваливает, — будто это её влияние. «Дворянской спесью, — говорит, — тебя заразила! Я, — говорит, — из вас обоих эту дурь выбью!» А я уж молчу: боюсь, на тебя бы не подумал. Пусть уж на неё. И при чём тут влияние? Что, я сам не вижу?

— Маша! Где ты, Машка? — раздался снизу голос Харчева. — Иди к барыне — заболела она!

Маша и Ваня вскочили и бросились из комнаты.

— Довёл её снова до припадка! — прошептал Ваня, когда они сбега?ли по лестнице.

Адель Львовна слегла с сердечным припадком. Маша не отходила от неё и осталась с ней и на ночь.

Этот вечер Ваня провёл один. Он не зажигал огня, не готовил уроков, не читал. Он думал. Он впервые почувствовал, что детство кончается, что было оно безрадостным, и, если бы не Маша… ему сейчас даже трудно было представить себе, как бы он жил без Маши. Он думал и о будущем. Он не мог ещё ни на чём остановиться, — как оно сложится? Но одно он уже решил твёрдо, — его жизнь должна быть какая-то совсем другая, чем жизнь дяди, чем жизнь тётки. А какая?

Заснул он только под утро.

Ваня с детства привык к тому, что к дяде часто ездит становой пристав — начальник местной полиции. Он знал, что они запираются всегда в кабинете и ведут там какие-то длинные разговоры. Но ему было решительно всё равно, какие у дяди дела с полицией. Иногда он видел, как подобострастно лебезит перед дядей становой, и ему это казалось смешным и противным.

Но в это утро приезд станового был необычным; и какая-то смутная, неосознанная догадка мелькнула в мозгу Вани.

Дело было так. Дядя собрался ехать на завод. У крыльца уже стояла его коляска. Как только дверь из прихожей в сени скрипнула, закрылась за ним, Ваня пошёл в библиотеку выбрать книгу для чтения. И в это время к крыльцу подкатил шарабан станового. Становой соскочил с него и подбежал к хозяину, уже садившемуся в коляску.

Окно библиотеки было открыто, и Ваня услышал, как становой вполголоса сказал дяде Кузьме:

— Погодите, ваше степенство, дело есть. Важное…

Что-то было во всей его повадке совсем не похожее на обычное подобострастие. Наоборот, голос звучал почти строго.

— Что ещё? — недовольно спросил дядя. — Ладно, пошли в кабинет.

Они стали вместе подниматься на крыльцо.

Выход из библиотеки был только через кабинет. Она отделялась от кабинета не дверью, а широкой аркой. Возле самой арки, в углу, стоял круглый стол, покрытый старинной турецкой шалью, красивыми складками ниспадавшей до самого пола. На столе кипами лежали старые журналы.

В один короткий миг скользнул Ваня под стол и удобно уселся у стенки, обхватив руками колени, скрытый со всех сторон складками пёстрой шали.

Он услышал, как они вошли в кабинет и как щёлкнул в двери ключ. Дядя прошёл в библиотеку, видимо чтобы убедиться, что там никого нет, и вернулся.

— Говори, — в чём дело? — сурово спросил он.

— Дело серьёзное, — сказал становой. — Никто здесь не услышит?

— Да ты что, в первый раз у меня? Кому тут слышать?

— Нехорошее дело получается, — начал становой. — Мне вчера по вашей милости от начальства выговор был. В уезд к его высокородию господину исправнику вызывали…

— А я при чём?

— Большие неприятности могут быть, ваше степенство. Если бы дело не дошло до исправника, мы бы с вами тут всё шито-крыто и обстряпали. А теперь, уж извините, ничего сделать не могу, — исправнику всё известно!

— Да брось ты петлять вокруг да около, чёрт! — рассвирепел дядя Кузьма и топнул ногой. — Говори прямо, что случилось.

Становой понизил голос:

— Я только вас предупредить: коли у вас что незаконное есть, уберите… Приказано мне обыск во всём вашем доме произвести.

Кресло с грохотом отлетело в сторону.

— Что-о? В моём доме обыск?! Да ты в уме?!

— Потише, ваше степенство! Услышать могут, а это ни к чему-с! Не в ваших интересах-с. Потому что вам по всей строгости закона отвечать придётся.

— Мне?! За что?!

Ване было слышно, как шумно дышит дядя.

— Дело государственной важности. Не имею права говорить-с, — официальным тоном сказал становой и прошёлся по комнате.

— Права? Хм! — Ваня услышал шуршание новеньких кредитных бумажек. — Хватит тебе за «право»?

Шаги станового затихли.

— Маловато-с, ваше степенство. Я же рискую… Если кто узнает…

— Вот чёрт жадный! Ну, на ещё да говори скорей, в чём дело.

Снова зашуршали деньги, — видимо, уже в руках станового.

— Извольте сесть, ваше степенство, и не перебивать, — строго сказал становой вполголоса. — Вас могут обвинить в укрывательстве важных государственных преступников.

— Что?! Что?!

— Не перебивайте! В вашем доме скрывается опасная преступница, бежавшая из рук правосудия, Ирина Волгина.

— Что за чушь! Никакой Ирины…

— Погодите-с: Ирина Волгина, живущая по чужому паспорту, под именем Марии Сорокиной…

— Машка, что ли? Горничная Машка? (Ваня зажал рот рукой, чтобы не вскрикнуть громко.) Вздор! У неё рекомендация от графа Уварова.

Становой хмыкнул.

— Эти господа вам рекомендацию хоть от китайского императора соорудят, будьте покойны! Ни у какого графа она не жила, она за границей несколько лет скрывалась.

— Кто же она? — громким шёпотом спросил дядя, совсем ошеломлённый.

— Крамольница, ваше степенство. Опасная революционерка, сбежавшая от наказания ещё в девятьсот пятом году. Сейчас всё дознано.

— Говори всё, что знаешь.

— А ей, ясно, лучше места и не найти, где скрываться! — начал становой. — У его степенства, богатого заводчика в доме! Кто дом такой персоны в чём заподозрит? Это — первое. А второе: и город близко, и завод под боком, есть где народ мутить. А третье… уж чего греха таить, умеет ваше степенство из рабочих жилы тянуть… А от этого народ что порох. Чиркни спичкой, — вспыхнет…

— Ну-ну! Ты не очень-то! Дело говори!

— Извольте-с слушать! Этот год весь уезд социалисты прокламациями засыпают. И на вашем заводе…

— А чего ж твои молодцы смотрят? Мало я им, дармоедам, денег переплатил?

— Мои молодцы с ног сбиваются, нечего их хаять. Вспомните, сколько крамольников мы на вашем заводе выловили в девятьсот пятом году да на каторгу отправили! Извольте вспомнить, всех тогда убрали! Лет шесть после того всё тихо-мирно было. Прятались! А нынешний год снова зашебаршили… прокламации и всё такое!.. Да будьте спокойны, ваше степенство, и эти от нас не уйдут!

— Ну и ну! Рассказывай!

— Выслежено: на вашем заводе появляются прокламации регулярно, по понедельникам. С утра по всем цехам понасыпано. И краска типографская свежая совсем. Ясно, где-то тут тайная типография близко. Выслежено: по всем воскресеньям приходит на завод женщина. В старый барак. В корзинке — сверху посмотреть — яблоки, да булочки, да пряники. Проследили: ваша прислуга…

— Ну и что? Может, у ней там родственники. Носит гостинцы…

— Гостинцы? Хороши гостинцы. Тут к нам недавно нового агента из Петербурга прислали, из охранного отделения. Опытного, по особо важным делам. Он её и опознал.

— Как так?!

— А так. Встретил в воскресенье на улице, узнал. Пошёл следом. Она со своими гостинцами — на завод, в старый барак, а он за ней. Спросил у людей, — кто такая пошла? Говорят, — хозяина прислуга. А он-то вместо того чтобы ко мне прийти да по-хорошему всё шито-крыто сделать, — через мою голову да прямо в город. Так и так, мол, скрывает заводчик у себя в имении опасную преступницу. Исправник разъярился, меня вызвал, накричал. Как, мол, я не уследил… А я говорю: «Его степенство кое-кого в прислуги не возьмут…»