Мишка, Серёга и я - Зелеранский Ниссон Яковлевич (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Время от времени, не обращая внимания на англичанку, к нам подходил Серёга. Он придирчиво осматривал руки Андрея и сокрушенно говорил:
— Еще надо. А то заметно.
— Ну что ты пристал, Иванов? — твердил Андрей. — Пальцы мне откусить, что ли? Или в чернила их окунуть?
— Брось ты свои ногти, Синицын! — возмутилась Ира. — Говори дальше!
— Слышь, Андрей, — задумчиво сказал Серёга. — Опусти-ка ты их и впрямь в чернила, а потом отмоем.
— С ума сошел! — растерянно закричал Синицын и даже спрятал руки в карманы.
— Сам опустишь? — дружелюбно спросил Серёга. — Или помочь? Гуреев! Сашка!
— Что! — спросил Гуреев, поднимаясь.
— Дети, вы что-то уж слишком расшумелись, — сказала англичанка.
— Икскьюз ми, плиз, — извинился Сережка и деловито сказал Гурееву: — Бери его за правую руку.
— Я сам! — закричал Андрей.
— Что с вами, Синицын? — удивилась англичанка.
— Ничего. Икскьюз ми, плиз, — жалобно проговорил Андрей, по очереди опуская пальцы в чернильницу.
На последней перемене Мишка, Серёга и Сашка Гуреев ходили между партами и предупреждали:
— Помните, ребята. Сидеть как мумии. А то… — и они многозначительно показывали крепкие кулаки.
Перед самым звонком меня окликнул Синицын и с таинственным видом поманил в угол.
— Что тебе? — спросил я, подходя.
— Гарька, у меня все теоремы из головы вылетели, — трагическим тоном сказал Андрей.
— Ты всех нас подведешь! — возмутился я.
— Подведу, — с ужасом согласился Андрей. — Гарька, выручай!
— Как же я тебя выручу, идиот?
— Может, подскажешь? — смущенно попросил Синицын. — Если, конечно, меня вызовут.
Я так посмотрел на Синицына, что он сразу опустил глаза.
— Я же двойку получу, — пробормотал он мрачно. — Иванов меня изобьет. Ты же знаешь, какой он хулиган.
— По мне, — сказал я рассудительно, — лучше получи двойку, только чтоб подсказок не было. Вячеслав Андреевич и так знает, что ты для учебы не приспособлен. Это Геннадию Николаевичу не повредит, а подсказка повредит.
Неожиданно для меня Синицын оживился. Оглянувшись, он сказал с хитрой улыбкой:
— А я бы тебе фотографию Раджа Капура дал.
— Ты что? — оторопел я. — Взятку предлагаешь? Не все покупается, мой милый.
— Хочешь мой американский карандаш с ластиком?
— Засунь его знаешь куда! — вскипел я.
Уже отходя, я важно добавил:
— Запомни, Синицын. Нас не купишь даже за все карандаши на свете. Мы не какие-нибудь «ашки».
XV
Как только раздался звонок, Гуреев выглянул в коридор и с криком «Идут!» помчался на свое место. Мы заранее вытянулись у парт.
Пропустив вперед директора, Геннадий Николаевич подошел к столу и мрачно проговорил:
— Здравствуйте. Садитесь.
Я понимал его состояние (когда становилось известно, что на урок придет Вячеслав Андреевич, педагог обычно предупреждал нас: «Учтите: это экзамен не только для вас, но и для меня»).
У Геннадия Николаевича от этого экзамена зависело особенно многое. Если он провалится, его могут снять с должности классного руководителя.
На Козлове сегодня был темный костюм с жилетом. Мы следили за нашим классным с любопытством и сочувствием. В классе молчали; только кто-то, не выдержав напряжения, сказал восторженным шепотом:
— Левер-понч!
Мы сердито зашикали. Козлов в бешенстве поднял голову, но, взглянув на директора, устроившегося на задней парте, только постучал по столу корешком журнала. Немного покраснев, он строго спросил:
— Опять ваши фокусы?
Потом он снова покосился на директора и сказал тоном старого, опытного педагога:
— Начнем с опроса. К доске пойдет Иванов и расскажет нам…
Серёга вышел из-за парты и направился к учительскому столу.
— Иванов расскажет нам, — все тем же тоном продолжал Геннадий Николаевич, не сводя с нас взгляда, — о лемме подобия треугольников.
Он, видимо, считал, что, как только перестанет смотреть на нас в упор, мы опять крикнем что-нибудь вроде «левер-понча».
Серёга принял стойку «смирно» и, уставившись на Вячеслава Андреевича, будто отвечая ему, бодро отрапортовал:
— Линия, параллельная какой-нибудь стороне треугольника…
Теперь и я незаметно оглянулся на директора. Он слушал, не поднимая головы, и что-то записывал на листе бумаги. Валька Соломатин, хулиганистый парень, которого в начале года исключили из соседней школы, а потом приняли в нашу, осторожно подглядывал в этот лист и делал нам страшные глаза. (После урока мы спросили у Вальки, что там писал директор. Соломатин важно ответил: «Кружочки рисовал. И заштриховывал…»)
Слушая Серёгу, Геннадий Николаевич ходил между партами и по-прежнему поглядывал на нас. Лицо у него было озабоченное.
Когда Серёга кончил доказывать теорему, Геннадий Николаевич придирчиво осмотрел доску, на которой неровным почерком было выведено «дано» и «требуется доказать», и проговорил:
— Садись, — и сам стер тряпкой все написанное.
Мы сидели, не откидываясь и положив руки на парты. Сейчас наш класс вполне можно было сфотографировать для обложки иллюстрированного журнала.
Геннадий Николаевич заложил пальцы в жилетные карманы (на жилете сейчас же забелели меловые пятна), подошел к столу и склонился над журналом.
— Синицын, — вызвал он.
Мы ахнули. Неужели он не знал, какие у Андрея отметки? Что ему стоило вызвать хотя бы Мишку Сперанского — нашего лучшего математика? Или, скажем, Мальцеву? Меня, в крайнем случае?
Мы стали жестами торопливо объяснять Геннадию Николаевичу, чтобы он вызвал кого-нибудь другого. Но классный только нахмурился и сердито сказал Андрею, который уже встал и теперь переминался с ноги на ногу у парты:
— Что же ты, Синицын?
Андрей с ужасом посмотрел на Серёгу и поплелся к доске.
— Синицын расскажет нам, — задумчиво проговорил Геннадий Николаевич, — о… о тригонометрических функциях угла.
Андрей пожевал губами, вздохнул и начал:
— Тригонометрические функции угла…
— Говори громче, — сказал Геннадий Николаевич.
— Тригонометрические функции угла, — чуть громче повторил Синицын. — Угла… угла…
Несмотря на трагизм ситуации, я невольно усмехнулся. Очень уж Андрей напоминал сейчас испорченный патефон.
Серёга, делая вид, что подпирает подбородок, показал Синицыну кулак. Он сделал это зря. Андрей шмыгнул носом и окончательно замолчал.
— Итак, Синицын, — сказал Геннадий Николаевич, нервно посмотрев на директора. — Синус — это…
— Синус — это… — тупо повторил Синицын.
— Отношение, — грозно подсказал Геннадий Николаевич.
— Отношение… отношение…
— Противолежащего катета…
— Противолежащего катета…
— К гипотенузе, — сказал Геннадий Николаевич, заметно теряя терпение.
— К гипотенузе, — уныло повторил Синицын.
— Так, — сказал Геннадий Николаевич, с отчаянием посмотрев на директора. — Молодец!
— Так, — по инерции повторил Синицын и покраснел.
Вдруг Серёга поднял руку.
— Что тебе, Иванов? — мрачно спросил классный.
— Геннадий Николаевич, — вскочив, заявил Серёга. — Я вас забыл предупредить: Синицын у нас вообще двоечник.
Геннадий Николаевич секунду рассматривал Серёгу, будто любовался им.
— Спасибо за информацию, — язвительно сказал он. — Садись! — Он снова повернулся к Андрею. — Синицын, что такое котангенс?
Андрей умоляюще уставился на кого-то из ребят и пробормотал:
— Сейчас…
В классе стояла абсолютная тишина. Было отчетливо слышно, как скрипят модные, остроносые ботинки Геннадия Николаевича, который расхаживал от окна к двери. Вдруг мы услышали тихий, осторожный шепот:
— Прилежащего к противолежащему…
Я оглянулся, ища глазами негодяя, который не мог подождать с подсказками до следующего урока. Но шепот тотчас утих. По лицам ребят невозможно было угадать, кто нарушил порядок. Однако Вячеслав Андреевич, когда я встретился с ним взглядом, укоризненно покачал головой и показал глазами на Гуреева.
