Кадын - владычица гор - Никольская-Эксели Анна Олеговна (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
Глядь, а великая Кадын-принцесса без задних ног уже спит.
И приснился ей сон про хана мёртвого. Будто стоит он на вершине горы Тургак-туу: ноги в землю вросли, мхом покрылись от времени, борода по камням стелется, шёлковые одежды от пыльных ветров совсем седые. А над ним небо звёздное, бездонное неоглядно раскинулось. Раскрыл мёртвый хан уста, что и семерым алыпам не разомкнуть, и молвил:
— Беда стряслась, Кадын, пока ты странствовала, злополучие! Прослышал давний недруг отца твоего — хан Джунцин, на бело-чалом коне ездящий, — что могучая принцесса, на врагов страх наводящая, отчий дом покинула. В путь-дорогу отправилась, чтобы с джунгарским союзником Дельбегенем нечистым сразиться. Рассвирепел хан Джунцин и напал с бесчисленным войском в доспехах звенящих на границы владений укокских. И отправил отец твой брата твоего Бобыргана с джунгарским войском расправиться. А в дорогу дал ему лепёшку ячменную. Та лепёшка на грудном молоке семерых ханских жён замешена, слезами посолена, с наговором испечена. Съешь её — невиданную силу обретёшь, неслыханной мощью овладеешь. Сунул Бобырган лепёшку за пазуху, серого, как железо, коня оседлал и к границе помчался.
На беду, напали на него в пути чудища крылатые: спереди — орлы с горбатыми клювами, сзади — львы с лапами когтистыми. Вырвали они у богатыря лепёшку ячменную, буйную голову ему расцарапали да и скрылись за облаками. Но не дрогнул алып Бобырган славный, коня вспять не поворотил, а воины джунгарские уже тут как тут. Сощурились, прицелились и, как один, стрелы в богатыря разом выпустили. Меткие стрелы Бобыргана в грудь ударили, но будто о застывшую лаву стукнулись. Прогнулись железные наконечники, крылатые концы стрел задымились.
Копьеносцы с разбегу тяжёлые копья метнули. О богатырскую грудь ударившись, бронзовые острия, как пчёлы, зазвенели, как хрусталь, рассыпались. Сам Джунцин близко-близко к богатырю подскакал, острый меч из кожаных ножен выхватил и ударил с размаху. От удара этого искры во все стороны посыпались. Как зарница в небе запылали! Как огненный дождь с облаков на землю упали! От этого удара звон по всему Алтаю был слышен! А на теле Бобыргана розовой царапины даже не появилось.
Девять дней и девять ночей джунгарские воины мечами богатыря секли, ножами кололи, копьями. К закату девятого дня обессилел Бобырган, подкрепиться ему надобно, а нечем. Волшебную лепёшку ячменную грифоны в горы скалистые, дремучие уволокли. Понял хитрый Джунцин, что силы богатырские на исходе, велел воинам спешиться, яму глубокую в девяносто сажен в земле вырыть.
Выкопали они яму и столкнули туда Бобыргана израненного, обескровленного, измождённого. Девятью тяжёлыми цепями сковали белые руки его, девяносто девять цепей от колен до лодыжек повесили на ноги. И лежит Бобырган в яме той глубокой с тяжестью цепей на сердце и смертушки со слезами жгучими на глазах ждёт.
Злой Джунцин задумал казнь страшную учинить, открытую. Завтра на восходе солнца четвертуют Бобыргана. А куски плоти богатырской на съедение грифонам бросят, чтобы и следа на алтайской земле от алыпа великого не осталось! — Спасать тебе надо брата без замедления. Торопись, Кадын! — Сказал так мёртвый хан и исчез, растворившись в сонном облаке.
Открыла глаза девочка — нет Су-ээзи, как в воду канул. Лишь луна круглая, дебелая озёрную гладь серебрит да круги по воде во все стороны расходятся. А на самой поверхности мелкие, белые, как варёные клёцки в похлёбке, колобки плавают. Много их: сотни, а может, и тысячи…
Глава 12
Пып!
Ночь осенняя на синем Алтае длинная, но дорога к милому брату, славному Бобыргану, ещё длинней. Быстро мчится огненно-гнедой конь с белой звёздочкой во лбу по горам-долам, а Кадын ещё быстрей нагайкой кожаной его погоняет — успеть брата до восхода солнца спасти торопится. Не вспотели от быстрого бега гладкие бока коня, не заходили чаще рёбра тонкие, не вскипела в тугих жилах тёплая кровь.
Вот уже и пики дальние, скалистые, снежные на востоке зарделись, словно щёки девицы зарумянились. Увидала Кадын солнца первый луч, узду крепко дёрнула. Взвился конь, точно ястреб небесный! Но сердце его спокойно бьётся, ровно, тихо большие глаза сияют.
Вот уже и горы ближние, кедрачом покрытые, бурые заалели, словно неведомый великан из огромной чочойки кровью их спрыснул. Увидала Кадын второй солнца луч, взмахнула нагайкой кожаной, верного Очы-Дьерена больно стеганула. Будто крылья на его копытах выросли. Быстрее птицы, едва касаясь земли, помчался конь!
Но невдомёк солнцу утреннему, что Бобыргану погибель верную сулит оно. Солнце с лунной ночью не на жизнь, а на смерть борется, ясный день на землю опустить спешит. Золотые лучи расправляет, со сна потягиваясь, белый свет на смену тёмному идёт-торопится. Вон уже и птицы в лесу просыпаются, голоса пробуют.
— Цици-вю, цици-вю, цици-вю! — синица засвистала. — Торопись, торопись, торопись! Цици-фьють!
Вон и звери из нор на водопой выходят.
— Гр-раа, гр-раа, гр-раа-рр! — сонный медведь из берлоги вылез. — Поспешай, поспешай, поспешай!
В лучах восходящего солнца стоит Алтай весь розовый. Сверкают, будто огнём охваченные, холмы и долины. Словно богатырь, скинувший тёмную шубу, обнажилась, посветлела земля от первых лучей утренних.
— Пощади, почтенное солнце! — взмолилась Кадын. — Погаси свой костёр ненадолго, не золоти подол синих гор! Девять долин я в эту ночь миновала, чтобы брата ненаглядного спасти! Девять рек переплыла, через девять гор перевалила, чтобы джунгары подлые богатыря не казнили! Но не поспеть мне к утру всё равно! Погоди ты с облака златую главу поднимать! Повремени с небесной кошмы вставать!
Услыхало солнце мольбу Кадын, пожалело девочку:
— Так и быть, пособлю я тебе. Обожду на небосвод целиком выкатываться. Поспешай ты, Кадын-принцесса! Вижу я, проснулись уже палачи джунгарские. Бобыргана бессильного из ямы на помост деревянный выволакивают.
Подхлестнула Кадын Очы-Дьерена верного, полетел конь пуще стрелы семигранной! А ветер встречный с ледяной вершины Белухи-горы задувает, до костей пробирает. За временем, однако, не угонишься. Как веретено оно мелькает, кружится.
— Погоняй коня в хвост и в голову! — молвит солнце красное. — Вижу я, джунгары уж топоры точат острые. На просторном поле чёрный как смоль народ собирается. Видеть желает, как богатырю достославному голову рубить будут, руки-ноги рубить будут.
Подстегнула Кадын огненно-гнедого коня, аж яркая кровь на боках его выступила. И помчался конь солнечного света быстрее, пуще самого времени!
— Торопись, торопись, девочка! — солнце криком кричит. — Палачи уж топоры заносят, четвертовать Бобыргана будут! Не могу я больше ждать, в высокое небо подняться мне надобно! Иначе с луной столкнёмся мы, со звёздами перемешаемся, и непроглядная мгла на земле наступит навек! — Сказало так солнце и на самую середину неба, как огненный бубен, выкатилось.
Зазолотилась земля: горы, леса, поляны и стойбища в солнечном свете выкупались. Взметнулся конь в последний раз с громким ржанием и вынес всадницу в поле казни Бобыргановой.
А там народу джунгарского — стар и млад — тьма-тьмущая, несметная! А посреди моря человеческого враждебного помост деревянный, сосновый высится. На нём богатырь надломленный, надорванный навзничь лежит, толстыми цепями за руки, за ноги прикованный. Раны чёрные по всему телу кровоточат. В очах открытых слёзы, будто утренние звёзды, дрожат. А над Бобырганом стая тёмная грифонов, как вихрь, кружит, сладкой добычи — человечины — ждёт.
Глядят ротозеи-джунгары на всадницу воинственную, глаза узкие повыкатывали: что за диво такое дивное? Соболий кафтан как солнце горит, из-под остроконечной шапки гневные молнии сверкают. Не девочка — алып-богатырь настоящий! Кадын мечи семидесятигранные из перевязи выхватила, и затмил сверкающий вихрь клинков солнце утреннее!
