Портрет синей бабочки - Заровнятных Ольга (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Допустим, Дрозд решил разыграть нас с Диной, решив, что это очень забавно. Наверное, он рассчитывал, что мы с Диной со смеху умрем, когда увидим вместо Дрозда у «Буратино» друг друга. А если нет?..
Если все это действительно было лишь совпадением и Дина ожидала у кафе какого-то другого парня – да сколько же их у нее, в конце-то концов?! – то звонить Дрозду сейчас и предупреждать его, что я у него дома, и вовсе было бессмысленно. Хотя бы потому, что тогда Дрозд самолично имел бы возможность убедиться, что Дина наставляет ему рога.
С другой стороны, если бы парень Дины не пришел, как не пришла я на встречу с Дроздом, выходило, что я сама толкнула Дрозда в объятия Дины. Развратные, бессовестные объятия! Этот вариант беспокоил меня больше всего. Но все, что мне теперь оставалось, – ждать возвращения Дрозда домой.
Вита, заметив мое состояние, отвлекала меня от грустных дум как могла. Что за чудесный ребенок! Я даже подумала, что, будь Вита одного со мной возраста, мы бы были с ней лучшими подругами. Такими, какими никогда не были – и, видимо, уже не будем – с Диной.
Я наконец-то увидела комнату Виты. Спер-ва-то она проводила меня в комнату Дрозда, и я едва не разревелась там, оставшись в одиночестве и представляя себе, как Дрозд в этот момент, вероятно, обнимается с Диной, и я нахожусь в этой комнате, заменявшей мне собственную, в последний раз.
Я окинула взглядом висящие на стенах и ставшие мне родными плакаты Цоя, Кинчева и Летова. Они словно были свидетелями моих первых уроков игры на гитаре, наблюдали за мной, как каждый день наблюдали за Дроздом. Интересно, что им довелось повидать? И были ли они так же настроены против связи Дрозда с Диной, как я?
На столе лежали вразброс стопки тетрадей, учебников, альбомные листы. Я прикоснулась к ним, как, наверное, прикасался каждый день Дрозд. Мне было невыносимо тоскливо.
Вита, стоя на пороге комнаты, окликнула меня и предложила подождать Дрозда у нее. Я с радостью согласилась. Давно уже мечтала заглянуть в комнату к этому взрослому ребенку.
Войдя к Вите, я была поражена. Нет, не то слово. Да у меня вообще нет слов, чтобы описать мои чувства! Это как если бы вдруг оказаться совсем в другом мире. Мне, между прочим, тут же стало стыдно за себя. За свою комнату. Ведь говорят же, что не место красит человека, а человек место. Мои модные обои с иностранными слоганами на них говорили не о моей эрудированности и знании других языков, а всего лишь о желании выпендриться любой ценой. С тем же успехом я могла выйти из дому, обмотавшись туалетной бумагой и считая себя при этом непревзойденным оригиналом.
Комната Виты была обклеена светло-зелеными обоями. И в этом не было бы ничего необычного, если бы обои не были разрисованы. Не знаю, какого художника нанимали родители Виты, чтобы оформить ей комнату, но я о таком могла только мечтать. На обоях «росли» деревья, почки на них, в отличие от настоящих деревьев, тех, что были за окном, уже распустились, но листва была еще совсем молодая, нежного зеленого цвета.
Картина на стене изображала весну с ее талым снегом, молодой травой – так и хотелось сказать «неоперившейся», как желторотый птенец. Кстати, птенцы на картине тоже присутствовали – на одном из деревьев, близко к потолку, было нарисовано гнездо, на ветке рядом с ним сидела чудесная птичка раза в два больше воробья, с черным опереньем и желтым клювом. Из гнезда виднелись маленькие птичьи головки с разинутыми клювиками, словно готовые расцвести цветы.
В целом картина была залита солнцем, оно играло, оставляя отблески на листьях, на птичьем оперенье, на крохотных лужицах, больше похожих на разлитые по земле облака, тоненьком ручейке, в котором какая-то девочка, напоминающая Виту черными волосами, запускала кораблик.
– Никак ему портреты не даются… – заметив, что я смотрю на нарисованную девочку, с сожалением произнесла Вита.
– Все равно очень похоже получилось! Это же ты нарисована? – догадалась я.
– Да, – просто ответила Вита и спросила: – Тебе понравилось? Хочешь, он и тебе комнату разрисует?
– Мне сперва обои поменять нужно, – призналась я. – А мама может этого не разрешить…
– Да, обои – это целая история, – согласилась Вита. – Но можно и на ватмане картину нарисовать и на старые обои наклеить! – тут же озарило ее, и я не переставала удивляться, до чего Вита сообразительная.
– Будет как настоящая картина, да, – улыбнулась я.
– Будет как окно в другой мир, – очень серьезно поправила меня Вита. – Твой мир, – уточнила она. – Попросишь – и он нарисует все, что ты бы хотела вокруг себя видеть. Кстати, что бы ты хотела? – с интересом спросила Вита. – О чем ты мечтаешь перед сном?
Она смотрела на меня так проницательно, что я смутилась. Первое, что мне пришло в голову, – ответить, что я мечтаю о зиме. Но это было бы неправдой. Я уже соврала так разок на уроке русского языка, тогда эта ложь не просто прокатила, меня, как оригиналку, поставили в пример всему классу. Чего я, собственно, и добивалась. Тогда тема сочинения была «Мое любимое время года». Все писали про лето. Я в противовес всем решила написать о зиме, хотя она никогда мне не нравилась.
Вите я не смогла бы соврать. Смогла бы, но мне потом всю жизнь было бы стыдно за мой поступок. Поэтому я сказала правду, хотя и чувствовала себя ужасно неловко перед этим ребенком, который, как оказалось, был намного старше и умнее меня.
– Вообще-то мне больше нравится лето… И я никогда не была на море… – смущенно призналась я. – Но твоя весна мне тоже очень нравится. – Я кивнула на картину, покрывавшую всю стену.
– Это не моя весна, – призналась Вита и сказала то, от чего я онемела на несколько секунд: – Это мой братец нарисовал, даже у меня не спросил!
– Как… – Я силилась сформулировать поразивший меня факт, но все слова потеряли смысл. – Брат?..
– Ну да. – Вита внимательно посмотрела на меня. – А ты не знала, что он рисует?
Откуда ж мне было знать… Я начинала думать, что Дрозд талантлив во всем, и понимание этого наполнило мое сердце горечью – не потому, что я, по сравнению с ним, была бесталанна, а потому, что могла навсегда потерять дружбу с этим человеком, если он вот-вот вернется домой с моей подругой.
– А ты умеешь рисовать? – спросила Вита.
– Нет, – глухо ответила, чувствуя себя пустым местом.
– Я тоже, – простодушно призналась Вита, но тут же добавила: – Зато я кукол умею делать!
– Не люблю кукол, – поморщилась я, а потом до меня дошел смысл сказанного: – Как это? Ты сама делаешь кукол? Из тряпок, что ли?
– Ну почему сразу из тряпок, – улыбнулась Вита. – Вот, смотри!
Вита указала на подоконник, и мы с ней одновременно подошли к окну. Весь подоконник был заставлен крошечными горшочками для цветов, только вместо цветов в них сидели куклы. Но не те куклы, которых все привыкли видеть, а совершенно особенные, ни на что больше не похожие.
– А что у них на голове? – спросила я, не веря своим глазам.
– Трава, – радостно ответила Вита. – Хочешь потрогать?
Вместо обычных для кукол волос у Витиных на головах действительно росла трава. Совсем крохотная, она пробивалась через мелкую сетку. Я очень осторожно притронулась к ней ладонью, но даже не успела понять, колючая она или мягкая, как отдернула, опасаясь случайно помять.
– Они так и называются, куклы-прорастайки, – просветила меня Вита. – Я вообще очень люблю цветы, да и любую растительность. Это мама мне подсказала, что такие куклы существуют. Я вообще люблю что-то мастерить, создавать. Я делаю кукол, а братец помогает мне разрисовывать их лица.
– Какие вы молодцы! – искренне похвалила я.
– Я и тебя могу научить, это просто! – Вита так открыто смотрела на меня, ожидая положительный ответ, что я поспешила согласиться, хотя и была убеждена, что у меня ничего не получится.
– Я, наверно, пойду, – неуверенно сказала я, понимая, что слишком задержалась в гостях у этой замечательной семьи.
– Да он сейчас придет уже! Ты иди к нему в комнату, я ему с домашнего позвоню, уточню… – пообещала Вита.
