Облачный полк - Веркин Эдуард (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Сначала было холодно, и я думал – зачем? Потом тепло и жарко, и я думал – ну зачем все-таки? Потом опять холодно. Через час мы что-то построили: больше всего это походило на тучу. Щурый дрожал. Зубы клацали.
– Хватит, наверное, – сказал Саныч. – Уже готово. Как тебе?
– Хорошо, – оценил Щурый. – Только я как-то… Окоченел немного.
– Так иди грейся.
Щурый сжался, как воробей, направился к своей землянке, по пути обирая со штанов ледяные висюльки.
– Погоди!
Щурый остановился.
– Погоди. Как у Алевтины там настроение? – спросил Саныч.
– Ничего, носки вяжет. А ты… Ну, я про этот…
Щурый похлопал себя по рукаву.
Это ему пистолета хочется, Саныч обещал ему «вальтер», но никак принести не соберется, а Щурый мечтает.
– Ты насчет пистолета? – спросил в лоб Саныч.
– Да нет, просто…
– Тебе ведь офицерский «вальтер» нужен? Настоящий, с накладками?
– Да…
– Нет, если тебе, конечно, все равно, то можно и «парабеллум»…
Щурый замотал головой.
– Не, мне только «вальтер»!
– А «вальтеры» у офицеров, – объяснил Саныч. – А офицера мы сегодня не убили, ничего не поделаешь. Завтра убьем. Или на той неделе – как получится.
– Да… Понятно, что уж там.
Щурый поежился и натянул шапку поплотнее. Шапка у него была взрослая и на семилетней башке не очень хорошо держалась, поэтому Щурый ее то и дело нахлобучивал поглубже. В результате шапка приобрела яйцеобразную форму: уши опустились ниже плеч, так что Щурый мог их завязывать, а красная звездочка крепилась почти к затылку.
– Точно убьем, не переживай, – заверил Саныч. – В октябре из Германии свежака нагонят, всем хватит.
– Ладно… – Щурый сморщился.
– Опять щуришься?! Устал? Перемерз?
– Не, разболелось просто. Щелкает опять, вот послушайте.
Он изогнулся, выставив вверх левое плечо, поднял руку и принялся этим плечом хрустеть. Довольно противно так: хруст-хрусть, хрусть-хруст.
– Ну, хватит! – остановил Саныч. – Плечо надо развивать, это да, а чавкать им не надо. Ты вообще дрова пили не правой, ты их левой пили, вот дело будет – плечо постепенно и разработается. А с чего руки в чернилах? Опять писал?
Наблюдательный Саныч кивнул на Щуровы пальцы.
– Ну да, писал. Самолет же должен… Вот я и решил еще написать.
Щурый вдруг застеснялся.
– Мы с Алькой вместе в этот раз написали, – уточнил он. – Вроде как я писал, но ее почерком – у нее красивее. И чернил она меньше тратит, я кляксы часто ставлю. Это ничего, а?
– Что ж хорошего в кляксах? – спросил Саныч. – Это безобразие, меня за них линейкой по рукам лупили.
– Я не про кляксы, а про то, что Алька за меня писала? Это ничего?
Саныч сделал вид, что задумался.
– Ничего, пойдет.
– Вот и я так подумал. Может, те письма не доходили из-за почерка?
– Вполне, – согласился Саныч. – Это запросто. Сейчас каракули некогда читать, сейчас других дел полно. Иди давай, кипятка выпей.
– Ага. Вы приходите вечером.
– Подумаем… Дуй!
Саныч цыкнул зубом.
Щурый согнулся и, поскрипывая плечом, растворился в елках. Это он вообще лучше всего умел – прятаться, показывал как-то. Идет по лесу перед нами метрах в десяти, рассказывает что-то, руками машет – и раз, исчез. На ровном месте – то ли за дерево спрятался, то ли за кочку нырнул, то ли в мох закопался, непонятно. У него и одежка такая, подходящая: пальто драное, грязное, расцветкой в мусор. Я как-то спросил, где это он прятаться так научился, Шурый не ответил. А Саныч головой покачал.
Вернулись к себе. Саныч зажег гильзу, я взялся за печку, растопил за минуту. Теперь я могу растопить печку с закрытыми глазами и очень быстро. И также быстро вскипятил чайник, насыпал в него сушеного шиповника пополам с брусникой – лучше, чем морковный. Хотя морковный тоже можно, особенно если с голода.
– Интересно, что Глебов с этим Щурым возится, а? – спросил вдруг Саныч. – Присмотреть за ним велит. Он меня, кстати, не первый раз уже просит. И сам следит.
– Да он за всеми следит, – ответил я. – За мной тоже. Помнишь, когда я болел? Каждый день приходил, здоровье проверял. Он же командир – ему положено.
– Да, положено…
Саныч разлил чай по кружкам.
– А может, он сын чей-то? – спросил Саныч. – Ну, генерала какого?
– Не. Если бы он чей-то сын был, его давно бы в тыл переправили. Ничейный он. Может, он просто Глебову его сына напоминает – вот и все дела.
– Может.
Стали пить чай. Если честно, то мне уж очень этот чай надоел. Шиповниковый надоел, брусничный, смородиновый, из чаги, из одуванчиковых корней, ромашковый, кипрейный, зверобойный, из других разных трав. Я раньше думал, что чай – он всегда из чая, а оказалось, его можно заварить из самых разных, на первый взгляд, бестолковых растений. И пить, пить – вместо завтрака, вместо обеда и ужина, и в промежутках тоже. Я ненавижу чай, больше никогда его пить не буду. Молоко буду, воду газированную, лимонад…
– Наверное, это его друга сын, – сказал Саныч. – Глебов в Испании воевал, добровольцем ездил. И Финскую прошел, у него друзей много. Вот он его возле себя и держит. Ты чего чай не пьешь? Надоело?
– Надоело, – признался я.
– Ничего. Скоро паек должны выдать, там настоящий есть. И карамельки. Мне тоже надоело, но пить надо.
– Почему?
– Потому же, почему мы сегодня батарейник строили. И за самолетом ходили. Пей.
Я стал пить. Пили молча.
Потом Саныч достал сапоги и начал приводить их в порядок. Самые настоящие, яловые, не знаю, где он их раздобыл, я, во всяком случае, ни у кого из наших таких не видел. Чистил сажей, потом шкуркой от свиного сала, потом капнул воска и тщательно растер до блеска.
– Как? – Саныч погляделся в сапоги.
– Красиво. А тебя пригласили? Не Щурый – Алевтина.
Саныч не ответил.
– Пойдем, да и все, – сказал он через минуту. – Пригласили – не пригласили… У меня подарок, куда я его дену? Еще год ждать? Так через год мы уже не здесь будем.
– Почему это?
– Война кончится. – Саныч стал сапоги надевать. – Может, и не совсем кончится, но на запад переместится точно. А мы за ней. Что нам здесь делать? Хватит, покормили комаров. Смотри, что я приготовил.
Саныч достал из-под своего топчана жестяной ящик, самодельный, спаянный из нескольких кусков жести, с замочком, вроде как сейф. Ключ искал долго, потом плюнул, открыл гвоздиком и достал птицу. Красную, вырезанную из дерева.
– Сам сделал, – сказал Саныч. – Давно еще, к прошлому… Тогда не получилось, как назло.
– Это кто?
– Лебедь, наверное. Я хотел лебедя сделать, а похоже на гуся получилось. Он должен счастье приносить.
– А почему красный?
– Он на закат летит, – объяснил Саныч. Я понял, что это он давно придумал, это объяснение.
– Гусь на закат…
– На самом деле просто краски другой не нашлось. Да у меня вообще никакой не было, если честно, красной тоже. Я луковым настоем красил, ну, как яйца.
Саныч бережно передал мне гуся.
Хорошо сделано, аккуратно, гладко, видно, что долго старался. Даже, кажется, полировал. Во всяком случае, шкуркой зачищено.
– Красиво, – похвалил я.
– Угу, красиво. Я хотел еще записку под крыло спрятать…
Саныч оборвался, отвернулся, принялся ковыряться мизинцем в ухе, сопеть.
Записка.
– А кому он письмо-то писал? – поинтересовался я. – Ну, Щурый? У него же никого, вроде, нет, только Алька…
– Сталину, кому еще-то?
– Сталину?!
– Ага.
– Зачем? – не понял я.
– Как зачем? – в свою очередь удивился Саныч. – Все же пишут. Я тоже два письма написал еще в прошлом году. Одно точно не дошло – самолет немцы сбили, а второе, может, и добралось.
– И чего ты написал?
Саныч пожал плечами.
– Что все, то и я. Бьем врага, верим в победу, все как надо. В таком письме лишнего не напишешь ведь, сам понимаешь. Я сначала заковыристо сочинил, с загогулинами всякими… Потом переписал на обычное, человеческое. А ты чего не пишешь?
