Гюрги-Дюрги-Дюк - Ширяева Галина Даниловна (мир книг .txt) 📗
Никогда в жизни Юльке не было так жаль уходящего солнца! И никогда-никогда ей не было так по-настоящему, до горьких слез жалко трех товарищей из города Эн, замученных фашистами... Она не стала петь последний, самый грустный куплет, тихонько спустилась со сцены и пошла через зрительный зал, с трудом выбираясь из лабиринта мокрых скамеек...
- Что же ты не допела?
Вздрогнув, Юлька повернулась на голос.
Слева от нее, прислонившись к мокрому стволу дерева, стоял человек. Он был в старом военном кителе и почти не выделялся на фоне темной зелени, окружившей зрительный зал. Он был невысокий, с седеющей головой, а левая его рука тяжело лежала на груди - там, где сердце, правой же он опирался на палку. На плечах его виднелись темные полоски - следы от дождя - как погоны.
Юлька почувствовала, что покраснела. Никто никогда, ни одна душа не слышала Юлькиных песен. Пожалуй, Юлька даже стыдилась их. Любка с Наташей просто засмеяли бы ее, услышав, какие немодные песни она поет.
- П-простите, - сказала Юлька. - Я в-вам помешала?..
- Напротив. Ты сейчас даже лучше пела, чем на концерте.
- Н-на каком концерте?
- Ты же пела эту песню!
- Когда?!
- Сегодня, здесь на концерте...
- Что вы, я н-не пела...
- Ну как же не пела? Ты - Юля! И у тебя такая красивая редкая фамилия... Ты - Витаневич!
- Витанович! - поправила его Юлька, прежде чем успела хоть что-нибудь сообразить.
- Ну вот видишь, я почти запомнил. Только мне почему-то показалось тогда, что ты беленькая... Или я тебя действительно спутал с кем-нибудь?
Конечно! Спутал! Неужто он спутал ее с Дюк?.. Спутал по песне?.. Неужто сегодня здесь, на этой сцене, Дюк пела Юлькину песню?!
- Я не Витаневич, - сказала Юлька захлебнувшимся голосом. - Я в-вовсе н-не Витаневич!.. И я н-не пела. И я здесь н-не живу. А вы ничего не знаете и все путаете!
Она повернулась и хотела уйти от него, но он задержал ее сердитым вопросом:
- А почему ты грубишь?
Началось! Именно так или приблизительно так в последнее время кончались почти все Юлькины разговоры со взрослыми. А потом были жалобы на нее, и ей влетало. Но этому человеку в кителе некому было пожаловаться на Юльку.
- Простите, - сказала она, стараясь не глядеть ему в глаза. - Я не грублю, просто у меня такой уж голос.
- Ну, положим, у тебя хороший голос. Жаль, что ты не допела песню.
- Это очень старая песня, - буркнула Юлька. - Ее уже давно не поют.
- Да, - сказал он задумчиво, отодвигаясь от ствола дерева и тяжело опираясь на палку. - Песня очень старая, ее пели еще до войны.
- Ее не могли петь до войны, - мягко возразила ему Юлька. - Это военная песня. Там же поется про войну с фашистами.
- Но ведь еще была Испания! - сказал он.
Да. Конечно! Как же Юлька могла забыть об этом? Ведь еще была Испания, где тоже дрались с фашистами и где в маленьком незнакомом городе Эн жили три товарища, взятые фашистами в плен.
Он опять прислонился к стволу и снова положил руку на сердце, а Юлька вдруг подумала - а что, если это тот самый, у которого в сердце осколок?
- Вы м-майор? - спросила Юлька.
- А что?
- Н-ничего. Так, - глуховатым голосом сказала Юлька. - Я так. Я думала, что вы майор.
- А какое это имеет значение? - спросил он с интересом.
- Н-никакого, - сказала Юлька. - Зачем вы ходите? Вам нельзя так много ходить.
- Почему нельзя? - спросил он почти сердито, и Юлька поняла, что ему и в самом деле нельзя много ходить.
- Потому что сыро, холодно. Так вас никогда и не вылечат.
- Я завтра уезжаю. Вылечился...
Юльке послышалась какая-то странная усмешка в его голосе, она приняла ее на свой счет. В другое время этого было бы достаточно, чтобы снова сказать что-нибудь резкое, но на этот раз она лишь спросила с обидой:
- И почему это все взрослые так не любят друг друга?
- Почему не любят?
- Не любят! Я это чувствую по себе.
- Ты взрослая?
- Взрослая, - сказала Юлька.
Он непонятно прищурил глаза.
- Видишь ли, - сказал он, доставая из кармана сигареты и закуривая. Значит, ты выросла и сделалась равной с ними, со взрослыми. Такой же, как они сами... Наверно, они ждут от тебя чего-то серьезного - пришла пора. А ты не привыкла к этому. Наверно, они хотят, чтобы ты берегла то, что берегут они... А ты не готова?
Юлька вдруг вспомнила, как стояла она в музее перед фотографией и как казалось ей, что держит она в руках что-то большое, драгоценное. И как внезапный гнев вырос в ней, когда мимо нее и Егора Витановича бесцеремонно и равнодушно прошли мальчишки, разыскивая старинный мушкет. Быть может, точно такое же чувство испытывали взрослые к той, к прежней Юльке?.. А она, ничего не поняв, отгородилась от них враждебной броней необщительности...
Он затянулся. Знакомые колечки папиросного дыма поплыли над Юлькиной головой, запах его смешался с запахом опавших, не сумевших почему-то пожелтеть листьев. У Юльки закружилась голова, она вцепилась руками в мокрую спинку скамьи и сказала шепотом:
- Курить вам тоже нельзя, а вы курите.
- Гм, - сказал он, - все-таки я тебя припомнил. Ты действительно Витаневич!
- Нет! - сказала Юлька.
- Как же твоя фамилия?
- А ваша? - спросила Юлька.
Он засмеялся:
- А если я засекречен? Если я из города Эн?
- А я из Саратова, - сказала Юлька.
- Ну вот видишь! Почти земляки! - воскликнул он. - И все-таки ты Витаневич.
- Простите, я очень спешу, - сказала Юлька, отцепив руки от спинки скамьи.
Она убежала от него, оглянувшись напоследок два раза. И оба раза видела - он стоял посреди дорожки между двумя рядами садовых скамеек и смотрел ей вслед, опираясь на палку. Наверно, ему было трудно повернуться к ней всем своим большим больным телом, и он смотрел на нее, повернув в ее сторону лишь голову. Так иногда смотрят люди со старинных портретов.
Юльке показалось, что она его обидела. Может быть, ему было скучно бродить по парку одному и он хотел поговорить с ней еще о чем-нибудь, а она убежала. А может быть, ему не хочется завтра уезжать отсюда, и он хотел пожаловаться на это Юльке. Зачем она убежала? Ведь не было рядом ни Любки, ни Наташи, которые могли бы засмеяться, если Юлька сделала бы что-нибудь не так... Они умели смеяться даже над самым несмешным. А почему? Зачем?
Голова ее была так прочно занята этими беспокойными мыслями, что она не сразу нашла дорогу к беседке, где они вчера с Дюк выясняли родственные отношения. Кусты и деревья росли часто, они обступали ее со всех сторон. Юлька вся исцарапалась, пока наконец-то выбралась к знакомой беседке.
В беседке было пусто, только разноцветные лепестки каких-то уже увядших полевых цветов да опавшие зеленые листья лежали на полу, словно разноцветные капли застывшего дождя, которые никогда не отыщешь под деревьями и которые залетели сюда только потому, что здесь их никто не мог увидеть, кроме Юльки.
Юлька собрала лепестки дождя в вялый букетик, сгребла в сторону мокрые листья и села на скамью...
То, что этот военный принял Юльку за Дюк, было странно и даже страшно, словно у Юльки оказался двойник, как две капли воды похожий на нее. Но ведь это было не так! Они совсем не похожи друг на друга! Ну и что из того, что они знают одну и ту же песню? Если ее пел отец, значит, могли петь и тысячи других людей. В конце концов, это совсем разные песни! Одна - Юлькина, которая никогда-никогда, до самого сегодняшнего дня, не пелась громко, а только вполголоса, в одиночестве, другая песня - песня Дюк, которую та пела громко, для людей. А почему не пела свою песню для людей Юлька?..
Скамья, на которой сидела Юлька, была холодной, и беседка, как и тогда, продувалась ветром насквозь. У Юльки похолодели руки и кончик носа. Она поднесла ладони лодочкой к лицу и попробовала дыханием отогреть озябший нос. Наверное, нос был красный от холода, а ей очень хотелось быть красивее Дюк. Но она и так красивее! Ведь она похожа на отца, а Дюк не похожа!
