Андерсенам - Ура! - Хельмебак Сигбьерн (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
Конечно, то была победа правления, но радость Хермансена серьезно омрачало поведение жены, которая, потеряв всякий стыд, назвала его мелочным и позволила себе еще ряд высказываний, о которых отнюдь не хотелось и вспоминать. Пожалуй, это просто неумение сдерживать свои чувства: такое он часто замечал в первое время после свадьбы и очень раздражался, но тогда мог, во всяком случае, спокойно и по-деловому переговорить с ней, и с годами стали заметны улучшения. Но сейчас разговоры не помогали. Положение ухудшалось с каждым днем, дома иногда становилось почти невыносимо.
Вообще-то он начал по утрам уезжать из дому раньше. И дело было не в отношениях с женой, просто заставила необходимость. В городе стало все труднее с местом для стоянки машины. В особенности теперь, летом, когда начался туристский сезон. Поэтому приходилось выезжать до восьми, чтобы найти место где-нибудь на тихой улочке. Это вошло в привычку, а хорошая привычка всегда актив. Он даже начал ценить эти ранние утренние поездки после первых часов «пик», когда начинают работать заводы, а до того, как хлынет поток служащих, остается еще два часа.
Во всяком случае, теперь можно было чинно и мирно сидеть в машине и завтракать. Он обычно запасался термосом и лишней порцией бутербродов. Часто брал с собой и сверхурочную работу, работу по жилищному кооперативу, которую не успел закончить вечером. Когда время приближалось к девяти, запирал машину и шел в банк. Таким образом он ежедневно прогуливался и избегал саркастических советов жены поехать автобусом.
Вообще положение изменилось к худшему — и в семье и в поселке. Единственный человек, с которым Хермансен мог побеседовать с истинной пользой для себя, была фру Сальвесен. Ее помощь становилась все более необходимой, поскольку работы в правлении в комиссиях становилось все больше.
Выигрыш Андерсена, оказалось, привел к гораздо более серьезным последствиям, чем можно было предположить вначале. Хермансену было ясно, что Андерсен не в своем уме и следует объявить его невменяемым. Председатель предложил правлению добиться постановления суда о переводе выигранных денег на закрытый счет, чтобы они не были растрачены впустую до осуществления ясного и недвусмысленного решения правления. Некоторые члены правления восприняли это предложение как шутку, как анекдот: прежде такое просто не могло случиться.
И в правлении, и в столовой банка, где собирались служащие, раздавались голоса в защиту Андерсена. «Может быть, так и следует жить, может, поведение Андерсенов не так уж неправильно?» В их беседах появилось выражение, которое стало почти лозунгом: «Делай как Андерсен!» Конечно, это была шутка, но шутка дурная, сеявшая неуверенность в том, что живешь как положено, вызывавшая нездоровое любопытство. Андерсен попал в центр внимания, что было противно здравому смыслу. Хермансен с тревогой замечал своего рода веселую доброжелательность, когда речь заходила о семье Андерсенов, хотя Андерсен и вел себя более скандально и безответственно, чем когда бы то ни было.
Он привел в исполнение свою угрозу, что бросит работу. Теперь он целыми днями сидел дома, если только не отправлялся вместе со своей семьей в город за покупками. Вместо того чтобы купить себе добротную подержанную машину или новую на подходящих условиях в рассрочку, договорился с мастерской, чтобы на его старую развалину поставили новый мотор. К дому беспрерывно подъезжали машины с вновь купленными товарами — мебелью, посудой, телевизором, пианино. Хермансен получал отчеты от фру Сальвесен и вначале пытался составить хоть приблизительное представление о затратах, но вскоре вынужден был отказаться и от этой затеи.
Торжественное обещание Андерсена привести в порядок участок кончилось ничем, вылилось просто в пародию. Вообще-то, рабочих он нанял, но те работали в доме, готовя все к этой безумной свадьбе. Дом, правда, покрасили, но вывески не сняли, и сарайчики для игр не убрали, а покрасили. Это было хуже всего. Легализация безвкусицы, сияющей теперь в кустах всеми цветами радуги. Покрасили даже курятник и закут.
Хермансен накрыл чехлом «рамблер» и уныло побрел через Дворцовый парк к банку. Хорошо еще, что за машину беспокоиться не надо. Удачное это место для стоянки — на улице Ураниенборг, около дома, где он жил до переезда в кооперативную квартиру. Сторож обещал приглядеть...
Но волновался не только Хермансен, были озабочены все жители поселка. В особенности всех занимала предстоящая свадьба. Конечно, приятно, что Андерсены наконец поженятся и их неестественным отношениям будет положен конец. Раздражало то, каким образом это делается. Фру Сэм особенно возмутило, что брак будет церковный, и она, пользуясь в качестве председателя церковной комиссии известным правом высказываться о такого рода делах, сразу же отправилась к пастору Аяксену. Ее доверие к пастору несколько поколебалось после эпизода у кооперативного магазина, когда тот вмешался совершенно неподобающим образом. Тем не менее это был пастор их прихода, назначенный правительством, и только ожидал, когда же будет закончено строительство церкви. Пока же он был капелланом в соборе, куда фру Сэм и отправилась.
— Я рада, что новая церковь не достроена и мы будем избавлены от этого... — она хотела сказать «кощунства», но сдержалась. Бросила взгляд на хоры.
— Они, конечно, будут венчаться здесь?
— Нет, они будут венчаться не в церкви. Фру Сэм раскрыла рот.
— Андерсен и его невеста только что были здесь. Они хотят венчаться дома.
— Дома?
— Да, в своем саду.
— По-моему, это еще хуже, — сказала фру Сэм, придя наконец в себя. — Значит, нам будет навязано это... это! Это будет происходить рядом с нами.
— Я тоже считаю, что венчание уместнее в церкви, но в этом вопросе Андерсен и его невеста непоколебимы. И я не мог возражать. Ведь я впервые свершаювенчание в нашей новой общине.
— Ну, пусть бы они зарегистрировали свой брак по-граждански, без шума! — сказала она через несколько дней, идя вместе с фру Лейвестад и фру Рошер-Теодорсен в кооперативный магазин. — А то венчание! Использовать церковь подобным образом аморально, и я не понимаю, как пастор мог согласиться!
— Ему ничего другого не оставалось, — высказала свое мнение фру Рошер-Теодорсен.
— Мой муж только вчера сказал: голос совести должен быть сильнее холодных параграфов закона.
Фру Лейвестад, не интересовавшаяся церковными делами, ничего на это не ответила. Ее куда больше занимало то, что фру Андерсен будет в белом подвенечном платье.
— Я сама была в белом, — с некоторой горечью произнесла она.
— В белом? — спросила фру Рошер-Теодорсен, которая, увы, бракосочеталась в ратуше.
— Да, и я имела право быть в белом, хотя мы были обручены целых три года. У него даже была своя квартира. Не всегда было легко!
— И такой чудесный муж!
— Тут завидовать нечему, — сказала фру Сэм, которая была самой старшей из троих.
— Да, теперь нечему, — согласилась фру Лейвестад. — Но тогда все было иначе. Я помню, как однажды мы были в горной хижине.
— Расскажите! — фру Рошер-Теодорсен переложила сумку в левую руку, чтобы идти совсем рядом. Но она была слишком уж настойчива.
— Это неважно, — ответила фру Лейвестад и вцепилась в маленькую девочку, направляющуюся к калитке Андерсенов.
— Вы можете, во всяком случае, утешать себя тем, что имели право быть в белом, — сказала фру Сэм, когда ребенок перестал плакать.
— Право, право! — несколько грустно произнесла фру Лейвестад.
И фру Рошер-Теодорсен тоже стало грустно. Наверное, оттого, что она молодая, а муж на пятнадцать лет старше. Он был такой здбровый и сильный, когда была свадьба. Теперь он стал еще здоровее: каждый год приходилось покупать костюм на номер больше. Она прочитала в какой-то книге, что это может быть результатом плохого обмена, но сама-то считала причиной сидячую работу в банке. Оттого Рошер-Теодорсен беспрестанно занимался физическим трудом, работал или в подвале, или в саду, чтобы держать себя в форме. Еще он делал гимнастику по утрам и по вечерам и валился в постель смертельно усталый. По ночам фру Рошер-Теодорсен часто лежала с открытыми глазами, думая, как все было чудесно в первое время. Муж говорил так много ласковых слов, как их забудешь. Обычно он говорил, что она инструмент, на котором он играет. Теперь она часто плакала по ночам, потому что он этого больше не говорил и потому что засыпал так быстро. В последнее время фру Рошер-Теодорсен часто думала и об Андерсене. Вот простой чернорабочий, а руки у него очень красивые, с длинными пальцами. А от его игры на аккордеоне, доносившейся из сада, возникало какое-то странное чувство...
