Такой смешной Король! Повесть первая - Леви Ахто (серия книг TXT) 📗
Как они четверо — Король, Алфред, Манчи и Серая — доехали обратно до Звенинога, о том Его Величеству не известно. Он так был переполнен впечатлениями и устал за день, что всю обратную дорогу спал на мешке с сеном в телеге, а приехав домой, был не в состоянии ничего рассказать Хелли Мартенс. Кое-как поужинав, он опять лег спать, и это было разумно, учитывая, что утром ему надо было идти в школу.
Алфред теперь на хуторе У Большой Дороги бывал редко, у него в городе было много работы, он делал мебель. Хелли продолжала шить передники, Король ходил в школу, когда было время — в гости на Сааре, от случая к случаю сам принимал гостей — Элмара и Вилку. Раз в месяц приезжал лощеный господин Векшель получать взносы за «Филипс», зингеровскую машинку и велосипеды.
— А этот Векшель, — поделилась Хелли с Алфредом своими наблюдениями, — очень странный господин.
— Чем он странный? — удивился Алфред.
— Он, словно коммунист, всех богатых порицает. И расспрашивает, кто тут богач, у кого много работников. Осуждает, называет их врагами трудового народа, и ему небезынтересно, как ты к ним относишься. Странно же! А сам-то у богатых и богатству служит…
Хелли Мартенс была озабочена. Алфред задумчиво чесал нос. Такая привычка — чесать нос — напоминала Королю Хуго, его привычку тянуть себя за уши.
— Говорю же, — повторила Хелли, — интересуется, как ты относишься к капиталистам. А я ему объяснила, что для тебя главное — работа, а богатый не богатый — тебе все равно, потому что древесина, политура и шурупы стоят одинаково и для бедных и для богатых.
— А больше его ничто не интересовало? — уточнял Алфред, продолжая чесать нос.
— А еще… Ах да, кого мы в случае чего предпочли бы, чтобы нас освободили — русских или немцев? Я не поняла и сейчас не понимаю: от чего нас надо освобождать? Я сказала, что если это политика… потому что я не понимаю, надо ли нас от чего-нибудь освобождать, так что если это касается политики, то мы этим не интересуемся, мы нейтральные. По-моему, я правильно сказала?
А потом Король заболел. У него было воспаление среднего уха, хотя он совершенно не понимал, почему именно среднего. Алфред работал в городе. Хелли отнесла «Филипс» и зингеровскую машинку на кухню, и Король один на один сражался со своим воспалением. Из города Алфред привозил врача — доктора Килка. Королю делали горячие компрессы, наливали в ухо подогретую борную кислоту и перекись водорода, которая приятно щекотала. Давали и порошки, измеряли температуру, а он все равно болел.
Звениноговские мужики, несмотря на отсутствие Алфреда, в силу привычки, продолжали собираться на хуторе У Большой Дороги слушать «Филипс» и комментировать события. Из кухни до Короля доносились их громкие голоса, и он мог таким образом хоть и воспаленным средним ухом все же уловить информацию о происходящем в мире.
То, что немцы уезжают на новую родину, он знал. А вот зачем финляндский королевский посланник Паасикиви все мотался между Хельсинки и Москвой, этого он не понимал. Посланник как будто ездил в Москву доказывать, что они, финны, держатся договоров и желают мира. А Сталин, которого все называли экспертом по делам Финляндии, поскольку бывал он там, якобы толкует, что Советам необходимо контролировать финские острова и часть Карелии, поскольку они чересчур близки к Ленинграду — на расстоянии пушечного выстрела. Паасикиви прямо и не возражал, но и договариваться вроде не желал, а войско финляндское понемножку-потихонечку расставлял у своей границы. Тогда Россия опять предложила за часть Карелии и некоторые острова такие же куски земли на Кольском полуострове, так финнам же на этом полуострове не нравится. Русские говорят им, что в случая чего они будут их защищать, а финны возражают, дескать, хотим быть нейтральными, а в случае чего сами себя защитим. Тогда министр Молотов намекает финнам, что на них якобы влияют какие-то третьи государства. Но финны все равно не соглашаются уступать или менять что-нибудь, даже говорили, что им самим эта земля у Ленинграда нужна для защиты от России. Это же черт знает, сколько можно спорить!
А Молотов повел теперь вот какую линию: поскольку Советы наладили отношения с тремя балтийскими странами, объявляет он, то и четвертой не мешало бы не валять дурака. А они, финны, валяют. Но король финнов отрицает, что на них какие-то третьи влияют.
Короля Люксембургского вся эта возня, конечно тоже интересовала, хотя эти дела и не имели прямого отношения к его собственному воображаемому королевству, но когда ты лежишь один и слушаешь… А болезнь затянулась. Король вынужден был провести в постели несколько месяцев, почти до самой весны. Изредка его навещала Вилка, но и у собак дел хватает: недаром же тебя кормят, когда на каком-нибудь хуторе имеешь собственную крышу над головой и персональную цепь. Приходили гости к Хелли, чаще других Мелинда. Она приносила ткань, забирала готовые передники, рассказывала деревенские новости.
Например, про Эйнара с Ребра, которого привезли домой в ящике. В этом ящике он как-то повез продавать на ярмарку свинью. Как случилось, что и Манчи, и Антс с хутора Ару, и старый Прийду, и Эйнар уже без свиньи, но с деньгами и лошадью своей очутились в усадьбе Корчма, расположенной у омнибусной дороги в Кангруспина, того никто не объяснял. Единственно установили: когда все они не смогли утихомирить пьяного Эйнара, то затолкали его в пустой ящик, где он продолжал орать, как бывшая в нем до этого свинья. Его якобы обманул кто-то, вот он и бушевал, пока не заснул. Так и привезли его домой в свином ящике и свинячьем положении.
В другой свой приход Мелинда рассказала, как Эйнар в своем саду охотился. Он был азартным охотником. Когда Манчи и Антс ранним утром, запыхавшись, прибежали и сообщили, что видели в его саду зайца, Эйнар схватил ружье и, несмотря на холод и снег, выбежал из дома в одних трусах. Раздались два выстрела, он бабахнул из обоих стволов и ухлопал… свою кошку, к голове которой Манчи и Антс прикрепили заячьи уши и привязали бедную к яблоне.
А в это время в Австрии в Мюнхене в каком-то подвале чуть не ухлопали Адольфа Гитлера, произносившего речь. Ему повезло больше, чем кошке, его ни к чему не привязали, и он за десять минут до взрыва бомбы из подвала ушел.
Но вот жителям Звенинога однажды повезло так повезло: на хутор У Большой Дороги приехал Тайдеман. Можно подумать, что он специально приехал осведомиться о состоянии здоровья Его Величества — так любезно и участливо беседовал с ним, хотя и Алфреду уделил немного времени. Трудно сказать, о чем они говорили и куда ходили вдвоем. Больше всего повезло соседям: коолискому старику, Рямпсли Прийду, нукискому Александру, деду Элмара, который вслед за внуком установил контакты с жителями У Большой Дороги, — столько интересного рассказывал Тайдеман, не хуже «Филипса».
Начал он с сообщения о том, что получил письмо от уехавшего в Германию знакомого пастора из Журавлей. Тот писал из Готенхафена, который раньше был Гданьском, что «вернувшихся» немцев здесь кормят два раза в день, дают горячую похлебку и небольшой кусок черного хлеба, а собственной рукой, как на острове, уже ничего не возьмешь. Туда же, в Готенхафен, ему написала, в свою очередь, дочь из Бремна, что живется ей богато, в довольстве, что лучшего желать не приходится. Рейнгардт обратил внимание на уголок марки, он оттопыривался немного, и Рейнгардт машинально марку сорвал. Под ней увидел тоненько написанную фразу, в которой коротко сообщалось, что жрать нечего и что это — результат англо-французской блокады.
— Да… Вот тебе и гросс Дойчланд! — вздыхали мужики, качая головами. — А еще зовет, приезжайте домой, дорогие немцы…
— А ведь газета убедительно предупреждала немцев — остались последние дни для регистрации на переселение. Если кто-нибудь и теперь не решится, тот сам исключает себя из немецкого народа.
Тайдеман знал, что у Абрука снова стоит «Адлер», чтобы увезти мебель и другое имущество уехавших немцев.
