Образование Маленького Дерева - Картер Форрест (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
Можно подумать, что, проделав все это, мы должны были получить много виски… но выходило всего около двух галлонов. Эти два галлона мы откладывали в сторонку и сливали из котла «остатки» — не превратившуюся в пар часть варева.
Потом нужно было тщательно все вычистить. Два галлона, которые мы получали, дедушка называл «высокопробными». Он говорил, что они «более чем двухсотой пробы». Потом мы сливали «остатки» с «высокопробными» галлонами обратно в котел, разводили огонь и проделывали то же самое по новой, добавив воды. Тут и получались наши одиннадцать галлонов.
Как я уже говорил, работа была тяжелая, и я никогда не понимал, почему некоторые люди говорят, что виски варят только отъявленные лентяи. Кто бы ни был тот, кто это говорит, точно можно сказать, что сам он этого никогда не делал.
В своем ремесле дедушка был лучшим. Испортить виски гораздо проще, чем сварить хорошо.
Огонь нужно поддерживать так, чтобы котел никогда не перегревался. Если дать суслу слишком долго бродить, появится уксус. Если начать заход раньше времени, виски будет слишком слабым. Обязательно умение «прочитать пузыри» и оценить «пробу». Я понял, почему дедушка так гордился своим ремеслом, и учился прилежно.
Но кое-что у меня получалось неплохо, и о некоторых вещах, которые я делал, дедушка говорил, что никак не понимает, как он с ними управлялся до моего появления. После прогона он брал меня на руки и спускал в котел, и я его вычищал, — что всегда старался проделать как можно быстрее, потому что обычно там бывало довольно жарко. Я носил ясень для топки, а все время, пока нужно было помешивать варево, помешивал. Мы никогда не оставались без дела.
На все время, пока мы с дедушкой работали в винокурне, бабушка запирала собак. Дедушка говорил, что если кто-нибудь появится в ущелье, бабушка выпустит Малыша Блю и отправит по тропе. Малыш Блю, у которого самый лучший нюх, найдет нас по запаху и явится в винокурню, и мы узнаем, что на тропе появился чужой. Дедушка сказал, что поначалу он поручал это дело старому Рипиту, но старый Рипит взялся поедать остатки от прогона и от этого пьянел. Дедушка сказал, Рипит стал делать это регулярно и был довольно близок к пучине беспробудного пьянства, когда дедушка положил этому конец. Один раз он привел в винокурню старую Мод, но она тоже выказала горячительную наклонность. Тогда дело было поручено Малышу Блю.
Есть множество других вещей, которые должен знать хороший висковар в горах. После каждого прогона нужна самая тщательная чистка, иначе появится характерный запах перебродившего сусла. Дедушка говорил, что закон — точно как охотничьи собаки, и ему служат носы, способные учуять этот запах за много миль. Дедушка сказал, он так понимает, что как раз отсюда пошло выражение «псы закона». Он сказал, что — если бы можно было проверить, — они произошли от породы, специально выведенной королями и прочими типами в этом роде, чтобы, как собаки, выслеживать людей. Но, сказал дедушка, если мне когда-нибудь приведется встретиться с одним из таких «псов», я замечу, что у них тоже есть собственный запах… что отчасти помогает людям узнавать об их приближении.
Кроме того, нужно следить, чтобы ведро не ударялось о котел. В горах звон ведра, ударившегося о котел, можно услышать с расстояния миль, может быть, двух. Пока я не приспособился, мне стоило немалого труда проделывать всю процедуру бесшумно: наполнять свое ведерко из бочки, доносить до котла, взбираться на пень и ящик и выливать «пиво» в котел, до края которого я едва мог дотянуться. Но вскоре я добился того, что ведро у меня в руках никогда не ударялось о котел.
При этом нельзя было ни петь, ни насвистывать. Но мы с дедушкой разговаривали. Обычная речь далеко разносится по горам. Большинство людей не знает, — как знают чероки, — что есть такой тон человеческого голоса, который издалека похож на обычные звуки гор: шум ветра в кустарнике или в кронах деревьев, или, может быть, звуки бегущей воды. Так разговаривали мы с дедушкой.
За работой мы слушали птиц. Если птицы улетают и древесные сверчки прекращают петь — держи ухо востро!
Дедушка говорил, чтобы я не падал духом, если не могу запомнить всего с ходу, потому что в голове нужно держать разом слишком много вещей, но постепенно все придет само и станет для меня второй натурой. Как в конце концов и вышло.
У дедушки был особый товарный знак, который наносился на крышку каждого запечатанного кувшина. Дедушкин знак имел форму томагавка, и никто другой в горах не ставил на свой виски такого знака. У каждого вискодела был свой знак. Дедушка говорил, что когда его не станет, — а так, по всякой видимости, рано или поздно и выйдет, — этот знак перейдет ко мне. Он получил его от своего отца. Были люди, из приходивших в магазин мистера Дженкинса, которые не покупали никакого виски, кроме дедушкиного. С его знаком.
Дедушка сказал, если разобраться, теперь мы с ним, можно сказать, все равно что партнеры, и в настоящее время половина знака принадлежит мне. Это было первое, что мне принадлежало в жизни и что я мог назвать своим собственным. Я страшно гордился знаком и заботился не меньше дедушкиного, чтобы под этим знаком не выходило плохого виски. Чего не бывало никогда.
Наверное, один из самых страшных моментов в моей жизни случился во время работы в винокурне. Дело было в конце зимы, перед самой весной. Мы с дедушкой как раз заканчивали последний заход. Мы уже запечатали кувшины в полгаллона и теперь паковали их в мешки. Мы всегда подкладывали в мешки листьев, потому что так было легче сохранить кувшины и не разбить по дороге.
Дедушка всегда брал два больших мешка с большей частью виски. Я брал небольшой мешок с тремя кувшинами в полгаллона. Впоследствии я дошел до четырех кувшинов за раз, но в то время я мог нести только три. Груз для меня был порядочный, и на обратном пути мне приходилось довольно часто останавливаться, садиться и отдыхать. Дедушка тоже отдыхал.
Мы уже заканчивали паковку, как вдруг дедушка сказал:
— Будь я проклят! Малыш Блю!
Действительно, у самой винокурни лежал, свесив язык, Малыш Блю. Больше всего нас с дедушкой испугало, что мы его не заметили и поэтому не знали, давно ли он появился. Он пришел и лег — молча. Я тоже сказал:
— Будь я проклят!
(Как я уже говорил, мы с дедушкой время от времени бранились, когда рядом не было бабушки…)
Дедушка уже прислушивался. Все звуки остались прежними. Птицы не улетели. Дедушка сказал:
— Бери свой мешок и спускайся по тропе. Если увидишь людей, сойди с тропы и дождись, пока они не пройдут. Я ненадолго останусь, чтобы вычистить и спрятать винокурню, потом вернусь по другой стороне горы. Встретимся дома.
Я схватил свой мешок и забросил его за плечи так быстро, что чуть не повалился на спину, и мне пришлось собрать все силы, чтобы, покачиваясь, как можно скорее восстановить равновесие. Как только мне это удалось, я побежал по Теснинам. Я был перепуган… но я знал, что это необходимо. Винокурня — прежде всего.
Жители равнин никогда не поймут, что значит отнять винокурню у человека гор. Это так же плохо, как был бы — для жителей Чикарги — пожар в Чикарге. Винокурню дедушка получил по наследству, и теперь, в его-то возрасте, было донельзя мало надежды, чтобы он еще смог ее заменить. Отнять ее значило не только, что мы с дедушкой окажемся не у дел, но, можно сказать, ставило нас с дедушкой в практически нестерпимое положение в смысле заработка на жизнь.
Жить на двадцатипятицентовую кукурузу было никак невозможно, даже если бы у нас было достаточно кукурузы для продажи — а ее у нас не было, и даже если бы ее можно было продавать — а продать ее было нельзя.
Дедушке не нужно было мне объяснять, как отчаянно важно спасти винокурню. И я побежал по тропе. С тремя кувшинами за спиной бежать было тяжело.
Дедушка отправил со мной Малыша Блю. Я посматривал на Малыша Блю, который бежал впереди меня, потому что он мог учуять на ветру запах задолго до того, как я что-нибудь услышу.
