Повесть о юнгах. Дальний поход - Саксонов Владимир Исаакович (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
И только Юрка стоит. Смотрит на море. Совсем не исподлобья. И складки у него на переносице нет.
XVI
— Не служба, а малина! — сказал я.
— Черника, — серьезно поправил Вадик.
Мы сидели у костра и варили в миске варенье из черники. Мы были «дневальными у шлюпок». На Горелом озере. Бывают и такие наряды!
Чернику я собрал на небольшом островке. Вон он, его отсюда видно. Сходил туда на шлюпке, и все. А вообще-то ягод сейчас в лесу везде полно.
— Нет, а сахару маловато, — сказал Вадик.
— Съедим и так…
Съели.
— Может, еще соберем? — спросил я.
— Сахару-то нет…
Вадик подобрал ноги, положил на колени подбородок и лупоглазо уставился в одну точку. Потом достал из кармана огрызок карандаша. Еще посидел. Стал что-то писать в тетрадке по радиотехнике.
«Сочиняет», — заскучал я.
Если человек сочиняет, с ним не разговоришься.
Зато я первый услышал, как слева, где тропинка, зашелестели кусты, увидел мелькающее в листве платье и желтый сарафан.
— Здравствуйте!
Передо мной стояла яркая, синеглазая женщина — жена одного из старших офицеров:
— Нельзя ли нам перебраться на остров, за черникой?
Она сделала испуганные глаза и улыбнулась.
А чуть позади стояла Наташа…
— Можно! — сказал я, стараясь не задохнуться.
Оглянулся на Вадика. Он сочинял…
— Пожалуйста. Вот к этой шлюпке!
Они подходили. Я слышал. А посмотреть не смел.
— Я не упаду? — спросила жена офицера. — Будьте любезны, дайте мне руку! Спасибо. Ой!..
Наташа сошла сама. Дочь Авраамова!
Они усаживались на корме. Я вдруг понял, что, когда возьмусь за весла, мы окажемся лицом к лицу… А почему бы и нет?
Так… Весла в уключинах, все в порядке. Я оглянулся еще раз. Вадик сочинял!..
— Как вы быстро гребете! — щебетала яркая женщина. — Это вы здесь научились?
— Здесь.
Я оглянулся — островок был уже близко. Действительно, быстро… А зачем? Но шлюпка такая легкая, а вода гладенькая. Не то что на море.
— Никогда не думала увидеть на Соловках такую красоту! — восторгалась женщина. — Эти могучие леса, озера…
Наташа молчала.
Я очень хотел посмотреть на нее и не мог — не решался. Хоть бы спросила о чем-нибудь… Ведь уже скоро — шлюпка идет быстро! Гребок. Еще гребок…
Я посмотрел.
Наташа опустила ресницы.
Навсегда, на всю свою жизнь напомню ее серые глаза. Оказывается, они вовсе не голубые! Почему-то после того вальса я думал, что они голубые. И маленький розовый шрам на щеке. И ее пальцы, заплетающие косу. И еще — длинную, совсем свежую царапину у нее на ноге, ниже колена.
Девчонка, наверное, сорвиголова!
Островок надвигался. Теперь надо было лихо ошвартоваться.
Я оглянулся, прикинув расстояние до берега. Сделал последний рывок веслами. Встал на банку, разматывая пеньковый конец, вплетенный в рым на носу шлюпки. Предупредил:
— Может качнуть, держитесь!
И прыгнул.
— Ах! — вскрикнула яркая женщина.
Чудачка она. Чего ахать?
Я подтягивал шлюпку.
Наташа откинула косу за спину и опять опустила ресницы.
— Пожалуйста, — сказал я, удерживая борт шлюпки у самого берега.
— Большое вам спасибо, молодой человек!
Полная красивая нога перешагнула борт.
Я стал глядеть в сторону: сейчас и Наташа…
— Вы за нами приедете?
— Приду обязательно. Когда?
— Ну-у, — женщина переглянулась с Наташей, — через часик?
— Да.
Вот и голос ее услышал.
— Добро! — сказал я.
Теперь можно было не грести, а просто опускать весла в воду и смотреть, как они уходят в лес. Смотреть на желтый сарафан Наташи, на ее косы…
И она оглянулась!
Жаль, что я не имею права объявлять благодарность старшине роты. Трех благодарностей ему мало за назначение в такой наряд! Я только не знал, что делать весь этот час. Как его переждать? Вернуться туда, где в траве валяется миска из-под черничного варенья, а Вадик сочиняет стихи, было невозможно.
Я стал кружить по озеру.
…Они вернулись с полными корзинками черники. Так аккуратно — ягодка к ягодке — ее никто из ребят не собирал: у нас всегда оказывалось полно листьев.
Конечно, это было чудом, но все повторилось. Даже больше: я посмотрел на Наташу четыре раза. И три раза у нее дрожали ресницы, а на четвертый наши взгляды встретились.
А потом они ушли.
Наташа, прощаясь, улыбнулась мне.
Если бы она пришла еще раз! Ну что ей стоило? Ведь свободный человек…
Я бы рассказал ей, почему это озеро называют Горелым. Оно огромное, извилистое, и по берегам его, говорят, однажды сильно горел лес…
А мы здесь катались на лыжах и заблудились. Нас Леха вывел. Оказывается, есть такое правило: если заблудился, поворачивай вправо…
Я бы рассказал ей, какой рассвет был сегодня на озере. Вон в той стороне редкие стволы сосен чернели на бледно-зеленом небе. А над водой еще мигали звезды. Мне даже хотелось разбудить Вадика — он похрапывал в палатке.
— Правда ведь обидно, что именно в эти часы у человека самый крепкий сон? — спросила Наташа, наклоняясь над бортом и опуская в воду ладошку.
Она вернулась. И опять сидела на корме шлюпки. А я перестал грести, потому что увидел, как сползает ее коса — вот-вот упадет в воду, — и хотел подхватить ее…
В руке у меня хрустнула ветка. Я посмотрел на Вадика, вздохнул:
— Все сочиняешь?
— Угу.
— Я тоже. Мне такое сейчас пригрезилось! Будто… Ладно, почитай, что там у тебя сочинилось.
Вадик встал:
Он вдруг замолчал, поднял голову.
Прерывистый, ноющий звук наползал на остров…
— «Юнкерс»?
— Кажется. Ты его не видишь?
— Нет, — ответил Вадик.
Мы говорили спокойно. Как будто о черничном варенье. Потому что обоим не верилось: такой день, такой покой, и вдруг «юнкерс»…
— Смотри-ка, — негромко сказал Вадик.
Но я и сам увидел: торопливые жирные клубы дыма поднимались над лесом за островом, на противоположном берегу озера.
— Лес горит! Зажигалки?
— Наверное. Вот что, Вадик. Я побегу в роту, я быстрей добегу, а ты здесь… Понял?
— Так точно, — сказал Вадик.
Когда, задыхаясь, я выскочил на дорогу, по ней уже бежали юнги. В тельняшках, с лопатами.
Вот и наши радисты.
— А Василевский где? — остановился Воронов.
— У шлюпок. Там безопасно. Горит на западном берегу, я видел.
— «Безопасно… Видел…» А ветер какой! Юго-западный, зюйд-вест, черт подери, соображать надо! Огонь туда и пойдет. Бегом на место!..
— Есть.
— Стой! — крикнул старшина. — Бери лопату у баталерки и давай вместе со всеми, а туда я других пошлю.
Мы выбежали на поляну.
Когда, задыхаясь, я выскочил на дорогу, по ней уже бежали юнги.
— Здесь копать! — приказал Воронов. — Цепью становись. Быстро!
Цепь пересекла поляну почти посередине. А метрах в пятидесяти от нас горел лес.
Земля поддавалась туго — пружинила. Сверху — густая трава, снизу — галька. Я копал, видел мелькающую лопату, дерн, комья земли. Отшвыривая их, разгибался, поднимал голову…
Неподалеку, прямо передо мной, стояла сосна. Она стояла отдельно от леса, будто вышла на поляну показаться — вот я какая! Прямая, выстреленная к небу как мачта. За нею все полыхало, чернело, падало.
Она стояла. А жара становилась невыносимой, воздух — таким горячим, что боязно было вдыхать его всей грудью. Я копал и косился — стоит моя сосна! Подумал, поверил: «не загорится», и тут же увидел, как ее снизу охватило кольцо пламени; оно кинулось вверх по стволу — все быстрее, стремительней, и вдруг жарко — вся разом — вспыхнула крона.
