Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского) - Осеева Валентина Александровна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Последние слова Одинцов списал со взрослой газеты. Учитель засмеялся и громко сказал:
– Совершенно точно и честно! А относительно надежд редакции – просто солидно получается!
Он крепко пожал руку Мите, кивнул головой ребятам и вышел.
– Что он сказал? Что он сказал? – заволновались ребята.
– Ты слышал? – спросил Одинцова Саша.
Одинцов сиял.
– Сергей Николаевич сказал «Точно и честно. И просто солидно», – взволнованным голосом сообщил он окружившим его ребятам.
– Честно и точно! Это значит – не наврано ничего!
– Ну ещё бы, Одинцов вообще никогда не врёт!
– Молодец! – радовались ребята.
– Молодчага! – сказал Васёк, хлопнув Одинцова по плечу. Он был рад за товарища.
Саша тоже был рад, но он не понял, что значит «солидно».
– Одинцов! Как это понять – «солидно»? – спросил он. – Ты знаешь?
– Нет, – сознался Одинцов. – А как по-твоему? – Он улыбнулся. – Это, наверно, самая главная похвала. Давай спросим у Мити!
Но Митя стоял уже в дверях и, крикнув ребятам: «Не задерживайтесь долго!» – исчез.
– У него комсомольское собрание сегодня, – сказал Трубачёв. – Сами разберёмся.
– А ты тоже не знаешь? – допытывался Саша.
– Да я знаю, только объяснить не могу. Это о старых людях говорят: солидный! – догадался Васёк.
– А какой же я старый? – растерянно спросил Одинцов, обводя всех удивлённым взглядом.
Ребята прыснули со смеху.
Из соседней комнаты – читальни – прибежали девочки.
– Тише! Читать мешаете!
– Ребята, я «Пионерскую правду» в библиотеку относила, а вы так кричите, что даже там слышно, – сказала, входя, Лида Зорина. – Что у вас тут такое?
Ребята, смеясь, рассказали ей.
– Солидный – это толстый. Сейчас только в библиотеке про один журнал сказали, что он солидный, – объяснила Лида.
– Но какой же я толстый? – обтягивая свою курточку, расшалившись, крикнул Одинцов. – Я спортсмен, человек без веса!
Он действительно был тоненький и на редкость лёгкий.
Ребята опять закатились смехом:
– Одинцов, Одинцов! Это он тебя с Мазиным спутал! Это Мазин у нас солидный.
– Попадёт вам сегодня! Лучше уходите скорей, – кричала Лида, – сейчас из читальни прибегут! И Сергей Николаевич ещё не ушёл. Он с Грозным в раздевалке разговаривает и, наверно, всё слышит.
– Тише! – крикнул Васёк. – Булгаков! Одинцов! Пойдём к Сергею Николаевичу! – Он обнял товарищей за плечи и пошептал им что-то.
– Не посадит он нас вместе – лучше не просить! – с сомнением сказал Саша.
– А может, и посадит. Попросим!
Все трое побежали в раздевалку. Сергей Николаевич, надевая калоши, разговаривал с Грозным.
– Ещё эта школа семилеткой была, как я сюда пришёл, ещё Красным знаменем нас не награждали… – рассказывал старик.
– Сергей Николаевич! – запыхавшись, крикнул Одинцов. – У нас к вам просьба.
– Мы просим… – начал Саша.
– Разрешите нам сесть вместе! – возбуждённо блестя глазами, сказал Васёк. – Мы друзья.
Сергей Николаевич нахмурился:
– Я разговариваю с Иваном Васильевичем, а вы скатываетесь откуда-то сверху, перебиваете разговор взрослых… Что это такое?
– Простите, – покраснел Одинцов, – мы нечаянно… Мы боялись, что вы уйдёте…
– А что вам нужно?
– Мы вот товарищи, мы хотели сесть в классе рядом, – запинаясь, пояснил Васёк.
– Зачем? – строго спросил Сергей Николаевич. Мальчики оробели.
– Чтобы дружить втроём, – сказал Васёк.
– Дружить втроём? – переспросил учитель. – Разве ваш класс делится на такие дружные тройки? А остальные в счёт не идут?
– Да нет, мы просто друзья… ну, закадычные, что ли, – пояснил Одинцов.
– Допустим, что вы закадычные друзья. Это очень хорошо, но усаживаться со своей закадычной дружбой на одну парту – это совершенно лишнее. Я не разрешаю! – твёрдо сказал Сергей Николаевич – До свиданья!.. До свиданья, Иван Васильевич!
– Счастливо! Счастливо! – заторопился Грозный, закрывая за ним дверь. – Что, не вышло ваше дело? – усмехнулся он, глядя на оторопевших ребят.
– Не вышло, – вздохнул Одинцов.
– Отменный учитель, просто-таки знаток вашего брата! – одобрительно сказал Грозный.
Нюра схватила своё пальтишко и выбежала из раздевалки. Она никак не могла успокоиться после сцены в пионерской комнате.
Осрамили. На смех подняли, а сами и вовсе ни одной строчки сочинить не умеют… И потом мама так хвалила её за эти стихи. Разве мама меньше ихнего понимает? И папа хвалил. Правда, папа никогда ничего не дослушает до конца. Он просто погладил её по голове и сказал: «Пиши, пиши, дочка!»
Нюра снова вспомнила смех ребят и обидные остроты Одинцова.
Сами побыли бы на моём месте. Вот и пиши… Митя сказал: «Разве учатся за конфеты?» Может, не надо было писать про конфеты? И ещё Митя сказал: «Пустые стихи. Разве у тебя нет других мыслей: о школе, о товарищах?..»
Нюра глубоко вздохнула и заспешила домой.
Папы дома не было. Папа всегда приходил поздно, и Нюра с мамой обедали одни. Когда девочка приходила из школы, стол уже был накрыт и около каждого прибора лежала нарядная салфеточка. Но сегодня мама запоздала и, крикнув Нюре: «Раздевайся!» – засуетилась у буфета. Нюра повесила пальто и, бросив на стул сумку, исподлобья взглянула на мать. Мария Ивановна расставляла тарелки, неестественно оттопыривая пальцы, с густо окрашенными в красный цвет острыми ноготками.
– А я, доченька, в парикмахерской была. Такая очередь! Всё дамы, дамы… И все хотят быть красивыми! – Она поправила рыжую чёлку на лбу и с улыбкой взглянула на дочь: – Ну, как тебе нравится твоя мама?
Нюра бросилась на стул и, закрыв лицо руками, расплакалась.
– Ах, боже мой! Что с тобой? Что случилось?
Мария Ивановна испуганно заглядывала в лицо дочери, трясла её за плечи:
– Да говори же! Я ведь ничего не понимаю! Что случилось?
Нюра сбивчиво рассказала про стихи, про насмешки ребят.
– А ты сама хвалила! Нарочно хвалила… И теперь все меня глупой считают… – всхлипывая, повторяла она.
Мария Ивановна гневно закричала на дочь:
– Перестань! Сию же минуту перестань!.. Они тебе завидуют! Понимаешь ли ты? За-ви-ду-ют!
Слёзы Нюры высохли. Она с изумлением глядела на мать.
Мария Ивановна презрительно сжала губы, сузила зеленоватые глаза и ещё раз повторила:
– Завидуют!
Глава 16
Обида
У Севы болело горло. Он уже три недели не ходил в школу. К нему забегала Лида Зорина. Она присаживалась на кончик стула, раскрывала свою сумку и, пока Малютин списывал с её дневника заданные уроки, поспешно рассказывала ему все новости: Митя болен, без него скучно, ребята ходили его навещать. Трубачёв всё ещё занимается с Мазиным. Мазин даже немножко похудел от этого. Стенгазету они делают без Мити.
Поболтав, Лида уходила. Сева с завистью смотрел, как мимо его окна пробегают школьники. Он чувствовал себя оторванным от товарищей, от школы. Во время болезни он много читал, пробовал рисовать, но после картины, отданной на выставку, никак не мог придумать чего-нибудь нового и говорил матери:
– Я всегда так… нарисую, отдам… и скучно, скучно мне делается…
– Вот и папа твой, бывало, кончит картину и заскучает. Как будто всего себя вложил в неё и ходит опустошённый. А я, наоборот, сдам свои чертежи – и рада-радешенька! – смеялась мама.
– Потому что ты с готового чертишь, а мы с папой своё придумываем, – серьёзно сказал Сева.
– Конечно. Но разве не приятно тебе, что твоя картина всем понравилась? Ведь это, по-моему, самое главное. Разве интересно человеку делать что-нибудь только для себя?
– Ну конечно, я рад, а то все ребята меня таким каким-то считают… – Сева запнулся и с упрёком посмотрел на мать, но сдержался и только добавил: – Я многого не умею делать…
Мать поняла его:
– Сева, я знаю, о чём ты говоришь. Но без этого футбола и всякой чехарды можно обойтись. Они здоровые, крепкие мальчики, а у тебя порок сердца.
