Встречаются во мраке корабли - Хондзыньская Зофья (читать книги без регистрации TXT) 📗
— Да перестань ты, Маня, пророчествовать на целую вечность. Пойми, судьба поставила ее на моем пути. Я не могу рассуждать, что бы да кабы, поскольку знаю, точно знаю: если жизнь ее не изменится, она погибла. А вот если нам удастся вытащить ее сюда и создать такие условия, при которых напряжение ослабнет, она, возможно, будет спасена. Признайся, искушение велико.
— И риск тоже.
— Что поделаешь. Если заранее предполагать неудачу — ничего не выйдет.
Она не ответила. Понимала: защищать утраченные позиции — значит потерять авторитет. Павел сейчас не уступит ни за что на свете.
Он встал из-за стола и теперь ходил по их маленькой комнатке от окна к двери, от двери к окну.
— Душно здесь, — сказал он.
Нет, она не позволит этому наивному медведю совершить такое безрассудство. Но как? Как по-умному это сделать? Ему надо спокойно кончить институт, не впутываясь ни в какие драматические ситуации.
То, что он кого-то обидел, могло обернуться для него трагедией. Не говоря уж о том, что и сам он легкоранимый. Ну, а Эрика? Нет, брать на себя такую ответственность — не по силам. К тому же не будет ли это еще одним ударом для Сузанны? Затея нелепая, это ясно.
Павел остановился перед нею.
— Не бойся, Маня, — сказал он. — Мне кажется, ты ужасно преувеличиваешь. Типичный для взрослых катастрофический взгляд на жизнь. Не всегда правильный, точнее, почти всегда неправильный. Зачем предвидеть одни огорчения? Может, будет совсем иначе: ты к ней привяжешься, она войдет в норму и тогда удастся как-то направить ее на верный путь? Все это, ей-богу, не так уж трудно. Или получится…
— …или не получится. Вот именно. Я хочу тебе вот что предложить. Решение, правда, не соломоново, но тише едешь — дальше будешь. Давай отложим все на месяц, через месяц и решим. Идет?
Павел молчал. Не очень-то знал, что ответить. С одной стороны, нельзя было не признать Маниной правоты. Эрика много лет жила так, может пожить еще месяц. С другой… Где-то в глубине души он боялся, что через месяц, уйдя в свою жизнь — занятия, работа, друзья и, кто знает, может, снова Алька, — он уже не найдет в себе той энергии, которая заставляла его верить в неизбежность такого выхода. А что это было именно так, он знал точно. Выход неизбежный и единственный. Последний.
— Ой, Маня, Маня, задумала ты меня вокруг пальца обвести.
— Ничего подобного. В общем-то, хочу испытать тебя. Если это всего лишь минутный порыв, то лучше и не начинать, хотя бы ради нее. Она не может жить иллюзиями.
Павлу вспомнилась сцена в кафе, и сразу противно заныло под ложечкой. Еще раз? Нет! Упаси господи!
— Если через месяц, уже не сгоряча, все обдумав, ты по-прежнему будешь убежден, что ее надо привезти к нам, рассчитывай на мою помощь.
Она поцеловала его в лоб и, по своему обыкновению, шутливо взяла за подбородок.
Павел закурил. Ему стало грустно. Вроде бы выиграл… Грустно. Да нет, не выиграл… Все равно грустно. Если не хватит у него энергии, все ограничится лишь благими намерениями, то есть ничем. А если энергии хватит и… и… дружба, тепло, сердечность — прекрасно, но как это выдержать?
Он прикрыл глаза и, затянувшись дымом, увидел захламленную комнату Эрики, прожженную занавеску, постель, заваленную газетами и пластинками, один деревянный башмак у окна, другой где-то под кушеткой, хлеб с воткнутыми в него сигаретами. Запах окурков.
Встречаются во мраке корабли…
Слова… Насколько же они дешевле, легковеснее дел.
Он не раз уже задумывался, почему судьба никогда ничего не хотела решать за него. Друзья часто вспоминали разные случаи, когда что-то словно бы включалось вдруг и в результате они выезжали или не выезжали куда-то, поступали на тот или иной факультет, знакомились или избегали знакомства с той или иной девушкой. С ним ничего подобного не происходило. Любое дело он должен был сам начать и довести до конца (умно или глупо, верно или неверно) сам, на собственный страх и риск, под свою ответственность. Один-единственный раз случилось иначе: сейчас, в истории с Эрикой. Познакомился он с ней не по своей воле, и дальше все складывалось как бы помимо него — похоже, судьба и вправду решила взять на себя инициативу.
Примерно спустя неделю после разговора с матерью, возвращаясь из института, он увидел конверт в почтовом ящике. Что это? Эрика решилась ответить на его последнее письмо? Нет, почерк был аккуратный и ровный — не ее, и адресат не тот: Марии и Павлу Радванским. Павел взглянул на штемпель: Вроцлав. Значит, все же оттуда. В нынешней ситуации это могла быть только Сузанна. «Стряслось что-то», — подумал Павел и почувствовал неприятный холодок в сердце. С минуту он взвешивал письмо в руке, словно пытаясь угадать его содержание. Но тревожное чувство заставило его вскрыть конверт.
Не знаю, Павлик, твой ли отъезд тому причиной, или что-то другое, о чем я не имею ни малейшего понятия, но Эрика в течение последних двух недель стала абсолютно невыносимой, несравненно, неизмеримо хуже, чем когда ты был у нас. Представить трудно, каким топом она говорила со мной, что вытворяла. Не хочу, да и не в состоянии занимать вас подробностями. Ночью пришлось вызвать врача, думала, у меня инфаркт. До сих пор с трудом держу перо в руке. Устроив кошмарный скандал, она переколотила тарелки и выбила стекло в столовой. Больше так продолжаться не может. Для общей нашей пользы попытаюсь поместить ее в интернат, потому что одно упоминание о санатории вызывает у нее приступ ярости. Няня проливает слезы, но даже она поняла, что другого выхода нет. Эрика знает о моем решении, она объявила, что ее это устраивает: везде, где угодно, даже в аду, ей будет лучше, чем дома. Я уже написала об этом Олеку…
— Что за письмо? — из-за гладильной доски спросила пани Мария.
Вместо ответа Павел протянул ей бумагу. Она отставила утюг, пробежала страничку, а потом молча снова склонилась над блузкой. Оба не произнесли ни слова. Павел чувствовал: в молчании решается нечто такое, чего мать его сейчас страшно боится. Он подошел и поцеловал ее в мягкую щеку.
Она отставила утюг и села в кресло. Выглядела очень усталой.
— И что теперь? — спросила она.
— Что ты решишь.
Он смотрел на мать, на лице ее отражались противоречивые чувства.
— Ну что ж, придется помочь тебе, Павел. Когда ты за ней поедешь?
В этом была вся Маня.
Он слушал ее и кивал головой — бедной своей, полной смятения головой. Случилось то, чего он опасался: тогдашнего запала в нем уже не было. Нет, он не забыл об Эрике, он помнил и думал о ней, но тот священный огонь, на котором он готов был сжечь себя ради нее, понемногу угас. Не только мать боялась — он тоже боялся.
Впервые в жизни он в полной мере испытал нечто до сих пор не изведанное: терпкий вкус горечи. Ну ладно, она не обрадовалась ему — бог с ней. Это еще можно понять, он ведь и не ждал, что Эрика примет его предложение с восторгом; она вообще не из восторженных. Но тут ведь сопротивление, недоверие. И тон — насмешливый, злой. Уже звонок его был принят недружелюбно. Эрика отвечала односложно, а когда он сообщил, что собирается к ним приехать, заявила, что не имеет ни малейшего желания видеть его. Но это Павел свалил на прошлое: значит, она все еще травмирована и, несмотря на примирительное письмо, еще таит на него обиду. Надо отнестись к этому спокойно, постараться переломить ее недоброжелательный тон. «Надеюсь, моего желания видеть тебя хватит на нас двоих», — сказал он, вполне довольный собой. Наступила короткая пауза, и тут — он явно это почувствовал, мог бы поклясться, что не ошибся, — Эрика на другом конце провода показала ему язык. Не обескураженный этим, он попросил, чтобы она встретила его на аэродроме. Эрика что-то там буркнула, чего он не расслышал, и на том дело кончилось. На аэродром она не приехала.
Сузанна приняла его очень сердечно, но, узнав, зачем он приехал, объявила, что слышать об этом не хочет. Павел не верил собственным ушам. Они с матерью были убеждены, что ее обрадует такая перспектива — как-никак дочь будет жить у друзей, в обстановке заботливости и дружелюбия. Но Сузанна сказала, что их предложение ставит все с ног на голову, более того — рушит ее планы. Их вариант — лишь временное решение вопроса.
