Аринкино утро - Бодрова Анна Григорьевна (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Когда ж мы её сожнём, эту полосу? — сникшим голосом спросила Аринка.
Поняв её состояние, Варя засмеялась.
— Не пугайся, Аринушка. Это всегда так. Посмотришь на полоску — жуть берёт! А потом как возьмёшься да пойдёшь махать серпиком — и не заметишь, как полоску-то сожнёшь. Глаза страшат, а руки делают. Ну, господи благослови!
Варя перекрестилась, привязала к спине свою длинную косу верёвочкой, чтобы она не спадала, нахлобучила на самые глаза платок, чтобы солнце в лицо не палило, и начала жать. Легко, быстро, серп точно плясал у неё в руках. «Маленький, горбатенький всё поле проскакал», — вспомнила Аринка загадку про серп. И серп, действительно, скакал в её проворных руках.
Пока Аринка смотрела на Варю и любовалась её ловкостью и сноровкой, она уже два снопа завязала. Вот это да! Как бы Аринке научиться так жать? Как быстро и красиво снуют её руки и какая большая у неё горсть. Четыре горсти, и сноп готов. Оказывается, Варя между пальцами укладывает стебли; так вот отчего болят её пальцы и пухнут суставы. И мамка всегда держит горячую воду в печке, чтоб Лида с Варей с жатвы могли сделать ванну для рук и успокоить натруженные пальцы. Хрусть, хрусть, и ещё сноп готов. Под самый корешок режет серп. Колоски, словно испугавшись прикосновения серпа, вздрагивают, метусятся, но, подрезанные, покорно ложатся на землю, и ни один из них не выпадает из Вариных рук. Зёрнышки, как жёлтые клювики маленьких птенцов, выглядывают из своих ячеек. Они созрели, они потом станут пышным хлебом, вкусным.
Аринка долгое время топчется на месте, не зная, с какого края начать.
На помощь приходит Варя.
— Значит, так. Ты будешь жать вот этот край, а я середину и ту сторону. Сначала надо скрутить рясло. Вот так. А завязывать надо так: прижми коленкой сноп, покрепче затяни рясло и сюда подоткни. Поняла? Завязывай крепче, не то сноп развалится.
Смекалистая Аринка поняла всё сразу, не такое уж трудное дело.
И вот Аринка — дочь крестьянская, как называл её отец, — впервые в свои десять лет стала на полосу. Склонилась над рожью, над всемогущим хлебом, который она ела каждый день, но не знала, как он достаётся, и стала жать.
Варя уже ушла далеко, а она всё топталась на месте, воюя со снопом, который всё время развязывался. Оказывается, не так просто это — рясло скрутить и им завязать сноп. Приходилось всё начинать сначала!
Варя, увидев, что помощница-то не ахти, стала строчить по всей полосе и Аринкину сторону прихватывать. И так получилось, что Аринка оказалась обжатой со всех сторон, оставленная на «козлах». Для взрослой жницы это большой позор — остаться на «козлах», шутка ли, соседка её обогнала да ещё и её сторону прихватила, срам! А Аринке даже нравились эти островки, она как бы играла с ними. Сожнёт один островок с грехом пополам, к другому идёт; Варя её долю оставляла добросовестно. Но что это? «Козлы» не убывают, а всё растут и растут.
Аринка старалась вовсю, ей не хотелось ударить в грязь лицом, а хотелось доказать, что и она на что-то способна. Пот градом лил с её лба, а солнце поднималось всё выше и палило вовсю. На белёсом небе ни облачка, на земле ни малейшего дуновения ветерка. Всё пропитано солнцем, даже солома ржи горячая и земля, как печь, дышит жаром.
Аринка стала слабеть, во рту у неё пересохло, тело замлело, а руки, как варёные, плохо двигались. И какая-то сонная одурь навалилась на её голову. «Пропала я совсем», — говорила она себе, тяжело дыша. В пору было бы бросить всё, но Аринка не сдавалась, сжав зубы, она терпела. Ведь никто не неволил, сама вызвалась, да ещё похвалялась собою. Облизывая пересохшие губы, устало вытирая липкий, смешанный с пылью пот со лба, она решила попробовать жать сидя. Но ни одна жница на свете, наверное, не жала сидя, Аринке это тоже не удалось. Тогда она присела на корточки и какое то время продержалась в такой позе, но скоро затекли ноги, и она встала. «Не везёт, хоть лопни», — с досадой думала она и сделала последнюю попытку: встала на колени. Но острое, как иглы, жнивьё впилось в голое тело и поцарапало ноги в кровь.
«Господи, что же делать, что же делать, пропала я», — в суматошном отчаянии твердила себе Аринка, вконец выбившись из сил. И вдруг ею овладела дикая ярость. Она с остервенением набросилась на рожь и со злостью стала дёргать её из земли и швырять через голову, одержимая одним желанием вырвать, растоптать, уничтожить, как заклятого врага своего.
Но рожь, полная смирения и покорности своей судьбе, невозмутимо стояла перед Аринкой плотной стеной, стебелёк к стебельку: их были сотни, тысячи, миллионы, они маячили перед её глазами, точно сговорились доконать её, высосать все её силы, погубить её!
Измученная, не в силах больше владеть своим телом, сознавая своё полное бессилие, Аринка в тоске и досаде бросилась на землю и, уткнув лицо в разворошённый сноп, залилась горючими слезами.
Встревоженная Варя подбежала к ней, держа наготове холщовую чистую тряпочку, которая всегда была у неё в кармане. Она подумала, что Аринка порезала палец.
— Ты что, Аринушка? Что с тобой? — участливо, с тревогой в голосе спросила Варя. — Пальчик порезала? Давай завяжу.
— Уморилась я. Пить хочу. Тошно мне. Жарко. Затомило меня, — всхлипывая от изнеможения, жаловалась Аринка.
— Ой, дурочка-дуреха. Да что, тебя кто по шее гонит? Устала? Поди отдохни, вон туда под берёзу, там прохладно. Скоро мамка придёт, холодного квасу принесёт, напьёмся, — ласково ворковала сестра, вытирая Аринке слёзы той тряпочкой, которой хотела завязать её обрезанный палец.
Вскоре пришла Елизавета Петровна. Принесла зелёного луку, огурцов, холодного квасу прямо из погреба, топлёного молока с коричневой пенкой, жирных сочней с картошкой и творогом, а ещё тёплого хлеба, только что из печки вынутого, с хрустящей корочкой и с припечённым к ней капустным листом.
Аринка уплетала всё, что лежало перед нею. И ей казалось, что такого вкусного хлеба она сроду не едала. Она приходила в себя. Ожила. Повеселела.
— А что, Варь, мы и впрямь половину полосы махнули. Как хотели до обеда до берёзы сжать, так и сжали.
Варя с матерью понимающе переглянулись.
— Ты помогала мне, Аринушка, мне б одной ни за что не сжать столько, — великодушно отозвалась Варя.
Польщённая Аринка самодовольно хмыкнула.
— А я, мам, здорово... — начала было она, но тут же вовремя спохватилась, вспомнив, как мать её застала не с серпом в руках на полосе, а лежащей врастяжку под берёзой. Смутившись, стала оглядываться вокруг. С горки было видно всё поле как на ладони. Полосы ржи, как жёлтые реки, текли в разных направлениях, окаймлённые зелёными берегами клевера и картофельной ботвы. И на полосах везде виднелись согнутые в три погибели люди. Издали казалось, будто они молятся, без конца отбивая поклоны. И сколько же надо было поклониться, чтобы одолеть всю полоску.
...Как-то Елизавета Петровна спросила своих детей: что самое дорогое и ценное на земле?
Лида с присущей ей серьёзностью ответила:
— Золото, наверное.
— Нет, драгоценные камни, — робко поправила Варя.
— А вот и нет, хороший конь! — отпарировала Аринка.
— Чепуха, самое дорогое — это деньги, — авторитетно заявил Ивашка.
Мать обвела их грустным взглядом. «И ничего-то мои дети не знают».
— Нет, дорогие мои, — твёрдо сказала она, — самое дорогое на земле — это хлеб!
— Хлеб? — изумились все.
— Да, да, хлеб! — повторила она.
Ивашка разочарованно присвистнул. Скажет тоже.
— Хлеб.
— Когда наступает голод, — продолжала Елизавета Петровна, — то и деньги, и золото, и драгоценные камни — всё идет за кусок хлеба. И голодный человек ни о чём не думает, ничего не хочет, он хочет только ХЛЕБА! О краюхе хлеба он мечтает, как о великом счастье. Хлеб как воздух, как вода нужен человеку каждый день. Без золота жить можно, а вот без хлеба — нельзя...
Отдохнув, все втроём принялись за жатву. Мать помогала Аринке подобрать «козлы». А когда поравнялась с Варей, ушла домой. Душа болела о Лиде, как-то она там одна. Как Ивашка управится с сеном? Да и скот скоро пригонят, надо корову доить, убираться.
