Загадка старой колокольни - Дрофань Анатолий Павлович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Теперь я понял, почему белые облака, что вечерами проплывают над заводским подворьем, становятся красными. Это жар-птицы садятся на них…
Затем металлург набрал в большую ложку на длинном держаке ослепительно белой жидкости, струёй слил её в песок. И в то же мгновение бенгальские огни взметнулись во все стороны. Яркие звёздочки, описывая крутые дуги гирляндами, рассыпались по песку.
В следующее мгновение литейщик взял в руки вместо большой ложки чёрную пику, пробил ею в печи лётку. Оттуда высунулась красная гадючка и быстро поползла к огромной бочке, которая стояла на вагонетке. Огненный ручей с каждой минутой становился шире, разрастался. Ещё миг — и это уже будет целый поток, который, стекая в глубокую посудину, брызгал вокруг ослепительными искрами. Теперь не отдельные жар-птицы бились крыльями под сводами цеха, а сплошное половодье света залило всё кругом. Вагонетка, словно кусочек солнца, покатилась по рельсам в другое отделение цеха.
И мы с Лёнчиком пошли туда.
На площадке, посыпанной песком, дедушка с несколькими формовщиками уже сделали деревянными колесиками моделей углубления в грунте.
Теперь надо было эти формы залить бронзой, и литейщики сноровисто взялись за это дело, пока металл не остыл. Я видел, как их лица покрылись потом, будто росой.
Когда на следующий день мы пришли в дедушкину цеховую комнатку, то заметили, что отлитые бронзовые колесики уже лежат на верстаке. Поглаживая шершавую жёлтую поверхность одного из них, дедушка сказал:
— А это и ваше…
— Разве те, что мы делали, — плохие? — с огорчением спросил Лёнчик.
— Очень хорошие, хлопчики. Но они же были из меди. А это бронза. Долговечнее.
ТАЙНА РАСКРЫТА
Помните, когда мы установили нашу «трансконтинентальную» линию из трофейных телефонных трубок и впервые испытывали её, я хотел рассказать папе одну тайну. Он сказал тогда:
«О военных тайнах по телефону говорить не рекомендуется».
Что это была за тайна, я просто за разными другими делами забыл вам рассказать.
О ней мы узнали из второго Виллиного письма.
Оказывается, про наш подарок Вилли написал в свою пионерскую газету. Там были напечатаны и фото таблички на часах, и виды нашего города, которые мы с Лёнчиком сделали.
Виллин рассказ о дедушке, который устанавливал когда-то на башне старого монастыря часы, а особенно о его папе, который тоже был на той самой башне в последнюю войну и оставил на монограмме свою подпись, вызвал большой интерес у читателей.
Но и это ещё не всё. Вскоре в Германской Демократической
Республике нашёлся человек, который собственными глазами видел ту монограмму, больше того — был свидетелем второй надписи на ней. Этот человек и поведал в газете о тайне гибели Виллиного папы.
Август Кюнте был сапёром. Часть, в которой он служил, около полугода стояла в старом монастыре нашего города. Осенью сорок третьего, перед отступлением гитлеровских войск, Август Кюнте получил от командования приказ заминировать колокольню и при отступлении взорвать. Сапёр старательно закладывал ящики с толом в то время, когда на колокольне ещё сидели пулемётчики.
Осенней ночью последние немецкие части, прикрываясь темнотой, покидали город. Уже никого не осталось в старом монастыре. Немецкое командование ждало, что вот прогремит страшный взрыв и высокая тысячелетняя колокольня, которая властвует над всей округой, рухнет на землю.
Но прошла ночь, солнце поднялось за рекой, а красавица колокольня, словно непобеждённый витязь в шлеме, так и стояла непоколебимо, как символ тысячелетней непокоримости врагам, огромными окнами своими, будто живыми глазами, приветствуя рождение нового дня.
Когда Август Кюнте уже за городом догнал свою часть, командир спросил:
— Кюнте, ты здесь? Но почему до сих пор стоит колокольня?
— Господин офицер, — ответил сапёр, который всю жизнь до войны, щурясь и зажимая окуляр в глазнице, ремонтировал в дрезденской мастерской все часы всех систем мира, — я и сам не знаю, что случилось… Я замкнул все провода… Я сделал всё, что положено солдату Гитлера… Но взрыва не последовало…
Командир от злобы даже побледнел, зубами заскрежетал:
— Но как ты посмел явиться сюда, когда она стоит?
— Господин офицер, — сказал Август Кюнте с достоинством, — я выполняю приказ моего фюрера… Я не имею права попадать в плен, копаясь возле тех проклятых проводов… Так велит мне мой фюрер…
Однако случилось так, что переправа советских войск задержалась и гитлеровские войска снова вернулись в город, а также и в старый монастырь. Командир спустился в подвал колокольни. Он был хорошим специалистом своего дела и смог легко установить, что никто и не пробовал замыкать провода, что во всех ящиках повреждены запалы. Он также понял, что это мог сделать только человек, которому было поручено взорвать колокольню.
— Так вот кто ты на самом деле! — пришёл в неистовство командир. — Продажная шкура! Я давно слежу за тобой, Кюнте! Я всегда подозревал, что ты такой же, как и твой отец — Тельманов сообщник. Теперь я полностью убедился, Кюнте, что в твоих жилах течёт кровь коммуниста!..
«Его расстреляли в тот же день на монастырском подворье под колокольней, — писал Вилли. — Расстреляли как изменника фашизму, как самого лютого врага фюрера. Даже тело не закопали. Может, не захотели, а может, просто не успели, потому что на окраине города появились советские войска.
А теперь, Жужу и Лёня, мои далёкие друзья, мне и больно за папу, но в то же время сердце полнится радостью, что он был коммунистом и погиб как друг вашего народа».
Мы весь урок читали это письмо, слово за словом переводя печальную повесть человеческой жизни.
ВОЗЛЕ ТУЛЬСКОГО САМОВАРА
Несколько лет тому назад в Женский день папа подарил маме тульский самовар. Обычный тульский самовар — белый, блестящий, с трубкою внизу и конфоркой вверху. Только в середине у него нет трубы, и не надо туда класть уголь и подставлять к печурке. Он включается в электросеть.
Теперь бывает так: после ужина кто-нибудь из семьи захочет попить чайку. Если у мамы хорошее настроение, она приносит из кухни самовар, ставит в центре стола. Шнур включает в розетку, и самовар начинает весело мурлыкать протяжную песенку. Тогда в квартире становится как-то уютнее, теплее.
В тот день мама тоже спросила:
— Ну, а кому чайку?
Пить хотели все, и я побежал на кухню помочь маме носить чашки, розетки под варенье, вазочки. А варенье у нас смотря кому какое по вкусу: вишнёвое, яблочное, смородиновое.
Я люблю те минуты, когда мы чаёвничаем. Делается это всегда не спеша: семья отдыхает после трудового дня. Кто-то рассказывает что-нибудь интересное, прочитанное или пережитое.
Я начал рассказывать про Виллино письмо и про судьбу Августа Кюнте. Все, а особенно папа, слушали меня очень внимательно. Наверное, я слишком волновался при этом, потому что дедушка положил мне руку на локоть, посоветовал:
— А ты спокойнее… Это уже дело прошлое…
— Значит, Виллин отец, — спросил я, — не был фашистом?
— Если всё это правда, — сказал дедушка, — то, видимо, нет…
— Правда, — молвил задумчиво папа, попивая чай и следя за ложечкою, что тихо позванивала о тонкие стенки стакана.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво возразила мама.
— Догадываюсь… Да, кажется, я и сам видел того расстрелянного немца.
— Где? — подхватился я.
Папа отпил немного чаю, поставил стакан на стол, продолжал:
— Когда-то я уже рассказывал вам, что часть, в которой я служил в войну, освобождала от гитлеровцев наш город. Мы стояли на том берегу реки, как раз напротив старого монастыря, и имели задание отвлекать внимание немцев, создавать у них впечатление, будто бы именно здесь собираемся форсировать реку, используя для этого быки взорванного моста. А в это время наши бойцы выше и ниже моста, сразу в двух пунктах, тайно сооружали настоящие переправы.
