Список прегрешений - Файн Энн (чтение книг .txt) 📗
Я наклонился как можно дальше над водой.
— Давай! — крикнул я ему. — Попробуй плыть, Джемисон! Попробуй! Попробуй плыть, Джемисон! Пожалуйста!
Возможно, из-за ветра и бурлящей воды он не мог расслышать моих слов, но, похоже, мой крик придал ему силы держаться, так что, барахтаясь и брызгаясь, он все же приближался ко мне.
Я так вытянулся вперед, что, казалось, вот-вот упаду. Я протянул ему руки:
— Ну же, Джемисон! — кричал я. — Молоти ногами! Молоти!
Он молотил и молотил, из последних сил. И вот мои пальцы почти коснулись его. Доски под моими коленями зашатались, это сзади подбежала Касс. Одной рукой она обхватила меня за пояс, а другой уцепилась за деревянный столб, так что я смог податься еще чуть-чуть вперед и поймал наконец слабеющие пальцы Джемисона.
Течение сразу же оторвало его, но когда он проплывал, вертясь, мимо меня, я снова ухватил его за руку, на этот раз крепче, и удержал. Касс изо всех сил тянула меня назад, а я тянул Джемисона, вытаскивая его мокрую тушу из сильного течения.
Вместе мы выволокли его на берег.
Лицо Джемисона было так близко, что я вдыхал его дыхание. Мы протащили его по мосткам, словно это был мертвый кит. Я держал его обеими руками.
— Поднимайся! — шептал я ему в ухо. — Ну же, Джемисон! Поднимайся!
Никогда я не таскал такой тяжести. Мы тянули что было мочи и пытались перетащить его через край. На полпути мы вдруг его упустили, он в панике вытянул руку и ухватил пригоршню волос Касс. Но мы не выпустили его, пока он наконец не оказался благополучно на досках.
Касс ничего не видела и не могла высвободиться. Она скрючилась рядом с ним, в глазах ее стояли слезы. Мне пришлось повозиться, чтобы расцепить его крепко сжатые пальцы.
Я потянулся, чтобы вытащить его ноги, которые все еще болтались в воде. Вместе мы откатили Джемисона подальше от края, и он лежал, постанывая, ничком на досках, пока Касс и я, прислонившись к столбам, пытались отдышаться.
Я стер пот с глаз. Касс была белая как мел, она совершенно вымоталась.
— Пойду схожу за подмогой, — сказал я ей.
Открыв глаза, Касс в ужасе покосилась на Джемисона.
— Я пойду, Том. Пожалуйста!
Она не хотела оставаться с ним один на один, ясное дело. А вдруг его надо будет потрогать или помочь чем.
Только недавно, там у его ягодных кустов, я сам видел, как он едва не плакал, так что не забыл еще, каково это! Мне было жаль Касс. Лучше уж увидеть в таком состоянии того, кого любишь, а не того, кого ненавидишь. По крайней мере, тогда можно хотя бы протянуть руку и потрогать — жив ли. И не придется вот так просто стоять и смотреть. Бедная Касс так долго ненавидела Джемисона! Каково ей видеть, как он лежит, дрожа от холода, страха и опьянения, испачканный и беспомощный, словно гигантский крот, безжалостно выброшенный из его ведра.
— Ладно, иди ты, Касс. Иди ты.
Я протянул ей руку, она крепко ее пожала и поднялась на ноги. А потом неуверенно побрела по доскам. Я подождал, пока она скрылась за деревьями, затем попытался как следует встряхнуть Джемисона, чтобы тот встал на ноги. Я накинул ему на плечи свою куртку и, крепко держа его, словно он был слепой или придурковатый, повел прочь от пристани, вверх по склону к леднику, подальше от ветра.
Там-то и отыскала меня Лиза, она была бледной, хотя бежала всю дорогу от дома Халлорана, и еще больше побледнела, когда увидела нас вместе, прислонившихся к кирпичной стене и прижавшихся друг к другу, чтобы согреться. Лиза взяла руку Джемисона, а я взял ее руку, и мы тихо ждали, пока не пришел мой отец и не принес фляжку с бренди и чаем и одеяла. Честя Джемисона за глупость и пьянство, он повел его назад по тропинке на ферму.
Прежде чем пойти за ними, я осторожно вынул из рук Лизы неиспользованный билет на автобус до Линкольна, который она нервно мяла.
— Значит, ты не уехала.
Она покачала головой.
— Халлоран просто снял тебя с автобуса, верно?
Она кивнула.
— И ты даже не спорила.
Она даже не спорила. Может, ей вообще было все равно. Наверняка она просто сошла с ним с автобуса, даже не задумываясь, что делает. Ей было все равно: провести ли неделю сидя, не шевелясь, на стуле, сложив руки на коленях, позируя Халлорану, или отправиться навестить тетю Бриджет в Линкольне. Нельзя назвать это похищением (хотя отец, узнай он об этом, именно так бы и сказал). Просто Лиза вся в этом. Она такая.
Ей все сойдет с рук, я уверен. Не думаю, что отец обратил внимание на ее внезапное возвращение, а Джемисону вообще мозги отшибло. Тетя Бриджет не пользовалась телефоном. Она уже много лет глуха как пень. А если она напишет, что давненько не видела свою племянницу, Лиза просто пропустит этот кусок, когда станет читать письмо вслух своему отцу. Наверняка они с Халлораном сочинят какой-нибудь подходящий ответ, под которым Джемисон, не ведая, что творит, нацарапает свою неумелую подпись.
Я чувствовал себя злым и усталым. Я посмотрел на Лизу. Мне все равно, что она такая безразличная. Это моих чувств не меняет, поверьте, я пытался. Но мне было бы намного проще, если бы Лиза была другой. Порой мне хочется, чтобы она была больше похожа на Касс. По крайней мере, моя сестра знает, что для нее важно, и добивается этого. Иногда я думаю, а будет ли Лизу вообще что-то волновать?
Я вернул ей билет до Линкольна и посоветовал:
— Лучше сожги.
Я чиркнул спичкой. Лиза поднесла билет к огню. Когда бумага вспыхнула и осветила ледник, она потянулась к тетради, которая все еще лежала, мятая и грязная, на полу.
— Что это, Том?
— Ничего. Просто список.
— Список чего?
Я не ответил, она взяла тетрадь и отнесла ее к выходу из туннеля.
— Неловкий, — прочитала она, — глупый, грубый, неуклюжий, ершистый, угрюмый… Что это, Том?
Я пожал плечами и смущенно отвел взгляд.
— Список прегрешений.
— Чьих прегрешений?
— Моих. Моих и Касс. Касс и моих.
Содрогнувшись, она бросила тетрадь назад в грязь.
— Ты тоже лучше это сожги, — сказала она.
10 глава
Лиза права. Прошлой ночью я лежал без сна и думал об этом — она совершенно права. Я должен сжечь «Список». Больше он ни на что не годится. Я пришел сюда сегодня утром и, пролистав его, страшно рассердился: страница за страницей одни оскорбления! Оскорбления и ничего больше. Наши слабости рассыпаны, словно горошинки перца. Вспыльчивая — это что, о Касс? Медлительный — а это обо мне?
Ненавижу этот «Список»! Ненавижу его! Почему я вел его так долго? Мне следовало давным-давно порвать его. Или спорить с ними, как поступала Касс. Прежде я думал, что победы ей даются легко — во всем. Но теперь, просматривая тетрадь, я убеждался, что и ей было непросто. Дерзкая и непослушная, упрямая и трудная, неловкая и действующая на нервы. Этим заняты последние двадцать страниц. И так продолжалось изо дня в день — неудивительно, что ей надоело вести свой список!
Касс все же умеет постоять за себя, признаю. Если они ей говорят:
— Касс, неряха, не разбрасывай вещи по комнате. Ты что, хочешь, чтобы кто-то их за тебя убирал?!
Касс тут же готова к отпору:
— Не понимаю, почему. Это моя комната, так ведь? Я убираю ее, когда считаю нужным. И никого не прошу делать это за меня.
И вот пожалуйста — теперь родители больше не цепляются к ней по пустякам. И у нее в комнате все так, как ей хочется. И носит она то, что хочет. И делает то, во что верит. Она постепенно учится жить своей жизнью.
А я? Я все принимал. Молчал и позволял им обрушивать на меня все их попреки, от которых уже совсем продыху не стало. В конце концов они загоняли меня в эту злосчастную сырую нору в земле, где я записывал все в толстую тетрадь для учета яиц.
Поэтому-то я и продолжал вести ее один. Это помогает — еще как! «Список» копил все мои недостатки, проступки и слабости, я хранил их, как коллекцию черных усыпленных мотыльков, приколотых аккуратными рядами. После того как я заносил их в «Список прегрешений», они уже больше не могли подняться и порхать вокруг моей головы.
