Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович (бесплатная регистрация книга txt) 📗

– Чего к нам ходить перестал, а? – наседал Шусти­ков. Алексея возмущало, что Костяшкин, обладавший не­малой физической силой и только за то пользовавшийся его уважением, не оказался рядом с ним как раз тогда, ко­гда мог пригодиться.

– Я, Леша, потому не хожу... – начал Костяшкин и забегал глазами по комнате, точно ища лазейку. – Вообще я решил кончать бузу! – закончил он. Бухнулся на диван и небрежно засвистел.

Шустиков сел рядом.

– Ты про что? – спросил он.

– Про то. Я в комсомол, может, вступать буду, – сообщил Костяшкин с улыбкой, чтобы, в случае если Алексей впадет в ярость, можно было обратить все в шутку.

Шустиков отозвался презрительно:

– Примут тебя, как же!

– А чего ж! Заслужу – примут.

– Чем же ты заслужишь? – Шустиков насмехался.

– Заслужу, Не бойся.

– Потому ты, значит, и решил бузу кончать?

– Правильно. – Это Костяшкин сказал облегченно и благодарно. Вот, мол, своим наводящим вопросом ты мне помог все объяснить без лишних слов.

– И когда ж, думаешь, тебя примут?

– Может, в мае, – неохотно ответил Костяшкин.

Он как будто жалел, что сказал когда; наверное, боял­ся сглазить.

Шустиков с сосредоточенной прищуркой смотрел на приятеля. Как так? У Васьки появились свои планы. И Васька без него их составляет, не открывает их ему. А он-то уверен был, что у Костяшкина не может быть в голове ничего, кроме того, что внушал ему он, Шустиков.

Алексей был удивлен, как человек, который обнару­жил бы в ящике своего стола незнакомые вещи, неведо­мо кем и когда туда положенные. Ведь ключ от ящика был у него...

– Я тоже в комсомол вступать буду, – сказал неожи­данно Шустиков.

– Ну и все! – Костяшкин просиял. – Значит, на па­ру! Я ж говорил: кончать бузу! А ты волком глядел!

– Я, между прочим, ничего кончать не собираюсь, ясно? – сказал Шустиков холодно. – А в комсомол меня, будь уверен, примут не когда-нибудь, как тебя. Очень ско­ро примут! Понятно?

Алексей с удовольствием взглянул на обалдело вытя­нувшуюся физиономию Костяшкина и шагнул к двери.

– Постой! – остановил его Костяшкин.

Он ничего не понимал. Он до сих пор считал, что мож­но выбрать что-нибудь одно. Можно бузить (это означало для Костяшкина бить баклуши, озорничать, совершать поступки, за которые приглашают в милицию) и можно взяться за ум (это означало готовить уроки, читать книж­ки, жить так, чтобы никто худого слова о тебе сказать не смел, и, наконец, вступить в комсомол).

Но вот Шустиков за ум не берется, а в комсомол по­дает. Нелепо.

Хотя Костяшкин не раз в своей жизни поступал сквер­но и глупо, ему всегда было противно притворство. Если его справедливо в чем-нибудь упрекали, он отмалчивался, отпирался односложно, но ничего не сочинял в свое оправ­дание. Точно так же он не таил от домашних, с кем водит компанию, хотя бы у его приятелей и была дурная слава. В своей неправоте Костяшкин был прям, а не изворотлив. Действий ловчилы он не понимал, если тот сам их ему не растолковывал.

– Врешь ты, – сказал он Шустикову, – что в комсо­мол подашь. Тебя, конечно, все равно не примут. Да тебе самому не нужно. На кой?

– Значит, нужно, – ответил Шустиков.

Костяшкин смотрел на приятеля, и впервые тот раз­дражал его так...

– Не может быть, чтоб тебя приняли, – сказал Ко­стяшкин.

– Поглядим.

Костяшкин отвернулся. Шустикову не о чем больше было с ним говорить. Васька вышел из повиновения. Он держался настолько независимо, что и цыкать на него бы­ло бесполезно – Алексей чувствовал: не помогло бы. Нуж­но что-то изобрести...

– Ну ладно, – сказал Шустиков.

– Пока, – не оборачиваясь, ответил Костяшкин.

После стычки с Шустиковым у Валерия было победное настроение. Рассказал он о случившемся сначала одной Лене – чтоб знала, что он не только придумал, но пред­принял кое-что для защиты своих пионеров. О поединке с Шустиковым он умолчал, не желая оттенять собственной доблести.

– Так они и капитулировали, даже отомстить не по­сулили? – переспросила Лена.

– Нет, – ответил он, дивясь, что Лене недостает имен­но конца истории, им обрубленного.

– М-да, – сказала Лена. Она не осуждала и не вос­торгалась, и Валерий, который ожидал, что она разделит его настроение, был обескуражен.

Встретив на перемене Леню Хмелика и Гену Конева, он рассказал всю историю им. О том, как бросил Шустикова в снег, он тоже упомянул, но без подробностей, чтоб не получилось хвастливо.

Мальчики пришли в восхищение. История распростра­нилась со скоростью звука. Валерия обступили. Наруши­лось нормальное движение по коридору. После замечания дежурного толкучка прекратилась, но пятиклассники сле­довали за Валерием цепочкой, выспрашивая подробно­сти, которые тотчас передавались по цепочке же из уст в уста.

Они допытывались, с какой высоты летел Шустиков, получил ли он предварительно тумака, не схлопотал ли напоследок по шее. Они торжествовали, но им было мало того, что произошло.

На следующей перемене Валерий походя услышал всю историю в пересказе Гены Конева. Со слов Гены выходи­ло, что он поднял Шустикова за штаны и за волосы, а на прощание «так звезданул по уху, что тот зарылся носом в снег».

– По уху я его не бил, – заметил Валерий, сдержанно отклоняя такое преувеличение своих заслуг. – И этого не говорил.

– Нет, говорили! – пылко возразил Хмелик. – Я сам слышал!

– И я тоже, – присоединился Конев. – Вы сами ска­зали.

– Я очень хорошо помню! – с горящими глазами твердил Хмелик.

И, хотя Валерий знал наверняка, что это не так, он не стал отпираться. Глупо и бесполезно было спорить, призы­вать кого-то в свидетели...

– Ладно, говорил, – буркнул он и улыбнулся, уступая ребятам вымышленную оплеуху.

На него смотрели уважительно до обожания, чуть при­открыв рты, а Хмелик – как-то нестерпимо преданно.

– Я пойду, – сказал Валерий.

В противоположном конце коридора его нагнал Гена Конев.

– Мы вас, имейте в виду, тоже не подведем, – заго­ворил он торопливо. – Вы, наверное, знаете... Вам, навер­ное, уже наша классная руководительница сказала, да? В общем, я двойку на географии схватил... Так я завтра исправлю. А там еще с одним Хмель возится...

Зазвенел звонок. Конев, махнув рукой, убежал.

И Валерий вошел в класс, весело раздумывая о стран­ном способе повышения успеваемости, который нечаянно применил.

Победное настроение Валерия рассеялось на большой перемене. Передавался первый выпуск радиогазеты «Школьные новости». Не меньше половины выпуска занял фельетон Зинаиды Васильевны Котовой о нарушителях дисциплины.

Может быть, помещенный в стенгазете, фельетон не приковал бы к себе внимания ребят, как не вызвала бы особого интереса речь Котовой о том же на собрании. Но первая передача по школьному радио – это было событие. К тому же фельетон читала девочка-диктор, подражая дикторам настоящего радио, и можно было гадать, чей это голос. Словом, передачу, шикая друг на друга, слушали на всех этажах.

В фельетоне говорилось сначала об уже, засунутом кем-то в портфель учительницы русского языка и лите­ратуры. Хозяин ужа был назван «воскресителем нравов дореволюционной гимназии». «Воскресителю» предлага­лось повиниться.

Дальше фельетон посвящался «дикарству» ученика 5-го «Б» Хмелика. Получалось, что Хмелик метил со дво­ра снежком не только в форточку, но непосредственно в классный журнал. Для уничижения Хмелика, а также пото­му, что это был фельетон, употреблялись славянизмы: «притча во языцех», «витать во облацех» и «иже с ними», на которых неопытная дикторша всякий раз спотыкалась,

«Притчей во языцех» объявлялся поступок Хмелика, «витал во облацех» (и притом, как ни странно, «оказался не на высоте»!) совет дружины; кто такие «иже с ними» – уточнено не было.

За передачей последовал звонок на урок, так что Ва­лерий не успел даже повидать Хмелика. Жалея, что не может сейчас же чем-то его подбодрить, он со злостью думал: «Стоило трудиться столько, радиоузел этот соору­жать, чтоб голос Котовой теперь на всю школу гремел!» Это было до того досадно, что Валерий вспомнил с оттен­ком неприязни даже об общей благодарности Станкину за то, что тот наладил узел... «Да ведь Станкин же редактор «Школьных новостей»! – всплыло у него в голове. – Ну, подожди, я тебе мозги прочищу!»