Четверка в четверти - Ремез Оскар Яковлевич (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— А зачем бутылки разбитые унес?
— Потому что они не разбитые вовсе. Дядя их на свой счет мечтал списать. Каждый мухлюет по-своему. Я эти бутылки в другом месте сдам. Не пропадать тридцати четырем копейкам!
— А куда ты деньги деваешь?
— Кучу?! То кремовых пирожных съем, то сосиски с горошком. И на кино откладываю. Очень кино уважаю. Хочешь, будем вдвоем бутылки собирать. В долю. Доход — пополам.
Пенкин подумал, что смог бы быстро набрать до билета в Сызрань, но все-таки собирать бутылки было как-то нехорошо.
— Ты чего пугаешься? Государству от этого только прибыль, — толковал Мышкан.
В самом деле, государство от этого ничего не теряло. Государству нужны были пустые бутылки…
Пенкин и Мышкан договорились встретиться завтра у кинотеатра «Призыв», где пойдет знаменитый фильм «Верная рука — друг индейцев». На этом они расстались, и Пенкин двинул на Садово-Гончарную. По дороге, то ли ему показалось, то ли на самом деле, увидел Пенкин невдалеке Машу Шамрочку, шедшую по улице и оглядывавшуюся по сторонам. Недолго думая, он шмыгнул в подъезд. Потом, убедившись в безопасности, продолжил свой рейс.
Собрать на бутылках необходимую сумму денег можно было дня за три, за четыре. А за эти дни прибыл бы ключ из Боливии, и все бы прекрасно обошлось.
И Пенкин, довольный, поднимался по лестнице. Все складывалось не так уж и плохо. Единственное, что мучило Пенкина, — Галин дневник, который лежал в его портфеле.
Он вспомнил про Галю, про Корягина, и ему стало немножечко грустно. Тогда он представил себе Ильина и Замошину — грусти как не бывало.
Он даже запел походную туристскую, музыка Дунаевского.
Глава шестая. Нина Григорьевна дома
Когда на следующий день Нина Григорьевна вошла в класс, все сияло как новенькое. Стены, парты, классная доска и даже подоконники были аккуратно выкрашены.
И все второе звено смотрело на Нину Григорьевну и тоже сияло, как новенькое. И весь класс казался веселым и праздничным.
— Кто же это отличился? — спросила растерявшаяся Нина Григорьевна.
— Пенкин, — поднялся со своей парты Корягин. — То есть все мы, конечно, все второе звено, но Пенкин — организовал!
Место рядом с Кудрявцевой пустовало.
— Он тут до ночи оставался, — перехватил взгляд учительницы Корягин. — Я ему разрешил на первый урок опоздать. Очень уж он утомился вчера.
Нина Григорьевна взглянула на Замошину. Та, не поднимая глаз, записывала что-то в дневник.
Утро для Пенкина складывалось на редкость удачно.
Он то появлялся, то исчезал.
Когда выяснилось, что заболела учительница по биологии и урок проведет Антон Семенович из старших классов, Пенкин немедленно появился и получил очередную пятерку. С урока рисования он исчез, но успел оставить рисунки за прошлые две недели. На одном из них было изображено яблоко в разрезе, на другом — срисованный с учебника подъемный кран.
Не только второе звено, но уже весь класс бойко отвечал на вопросы, что Пенкин «только что здесь был», «вот-вот вышел», «сейчас, через минуточку придет».
Весь шестой «В» объяснял, что это Пенкин перекрасил классную комнату, и те, кто читал, и те, кто не читал статью, — разводили руками и восклицали: «Ай да Пенкин!» Только Оля Замошина молчала и исподлобья наблюдала за Кудрявцевой.
— Чего ты злишься? — подошел к ней Корягин после геометрии, которую Пенкин пропустил. — Ну, устал человек, всю ночь красил. Не для себя же он старался, а для всех. Между прочим, и твою парту выкрасил…
— Ты мне хоть не заливай, — оборвала его Оля.
— Вот чудачка! Не веришь, что это — Пенкин?
— Он же из дому ушел!
— Ушел и вернулся.
— И не стыдно?
— Чего стыдного-то. Вот Андрей подтвердит. Миронов! Когда вы вчера с Пенкиным из школы ушли?
— Часа в два, — сообразил Миронов.
— Дай честное пионерское! — предложила Замошина.
— Не давай ей пионерского, — остановил Корягин Миронова, который уже приготовился. Назло не давай. Подумаешь — не верит. Пришла бы вчера сама, если активистка, и парты красила. Что, плохо, скажешь, выкрасили?
— Я этого не говорю.
— А не говоришь, так и помолчи.
И Оля временно замолчала.
И Нина Григорьевна, вопреки ожиданиям, не очень доискивалась — где Пенкин. Услышав пару раз, что он «только что здесь был» и «две минуты как вышел», она сказала громко, так, чтобы все слышали, что собрание откладывается до завтра, так как директора школы Ивана Петровича вызвали куда-то на совещание.
В конце уроков Кудрявцева снова собрала второе звено, а Корягин попросил остаться звеньевых первого и третьего и еще Колю Сорокина. Они совещались недолго и разошлись с решительными лицами.
Всем было удивительно, что затеянное вранье шло хотя и трудно, но довольно-таки гладко.
А дело объяснялось просто.
Еще вчера, когда Корягин сказал, что Пенкин только-только пошел к врачу и что он, Корягин, забыл передать ее просьбу, уже тогда Нина Григорьевна поняла, что в классе творится неладное. А когда вечером Корягин позвонил ей по телефону и объявил, что ничего опасного у Пенкина врачи не нашли и что завтра он придет в школу, подозрения Нины Григорьевны окрепли.
Она долго составляла опровержение для газеты. Писала, вычеркивала, придумывала снова и, наконец, переписала начисто. Получилось шесть страниц, на которых логично и точно разъяснялось, что газета допустила ошибку, что на самом деле класс шестой «В» далеко не такой идеальный и что Пенкин — один из самых плохих его учеников.
На другой день Нина Григорьевна убедилась окончательно, что никакой Пенкин не являлся ни сегодня, ни вчера и что ребята ее обманывают.
Ей стало обидно и почему-то стыдно.
Но то, что ребята сами, без подсказки, собрались и выкрасили класс, не на шутку удивило Нину Григорьевну.
Ивана Петровича вызвали на целый день в гороно, опровержение осталось в портфеле Нины Григорьевны, классное собрание она до разговора с директором решила отложить и вообще не знала, что делать.
В учительскую в этот день Нина Григорьевна старалась не заглядывать. А когда все-таки появилась, ее осадили коллеги. Одни учителя ничего не знали об истинном положении дел и искренно радовались за школу, другие, понаслышке зная о плохом поведении Пенкина, поздравили Нину Григорьевну с тем, что он так быстро исправился и что она сумела подыскать к нему ключик.
— Я всегда говорил, — шумел добрейший Иван Львович, учитель химии, — что каждый человек — это особый состав, или, если угодно, особое соединение. Надо изучить его и добавить тот катализатор, который способен ускорить благодатную реакцию. Вот смотрите, какая ценная голова этот Пенкин! А другие? Все — разные, непохожие, и в этом все дело, и каждому потребен особый катализатор и в этом весь смысл и радость нашей работы!
А француженка Софья Карповна, не скрывая насмешки, подошла к Нине Григорьевне и спросила:
— У вас что, голубушка, знакомства в прессе?
Нина Григорьевна покраснела и еле сдержалась. Очень это показалось ей обидным.
Она шла домой и думала о том, как неудачно складывалось начало ее учительской жизни.
Дома она все рассказала маме.
Для мамы Нина Григорьевна была никакой не классный руководитель шестого «В», а просто дочка. Но и мама Нины Григорьевны, которая прожила на свете вдвое больше своей дочки, ничего не смогла ей посоветовать. Мама была ткачихой и имела дело с большими машинами. А с машинами, особенно большими, куда проще, чем с людьми, особенно маленькими.
Мама пошла на кухню подогревать обед, а Нина Григорьевна села в своей комнате к столу, вынул из портфеля пачку тетрадей и задумалась.
Шестой «В» был первым в жизни Нины Григорьевны классом. Тридцать пять маленьких людей стали за эти две четверти необходимым ее дополнением. Иногда Нине Григорьевне казалось, что это не Ира Романова и не Петя Ягодкин сидят за партой, а сама она, Нина Григорьевна, сидит и слушает учителя.
