У Железного ручья - Кононов Александр Терентьевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Кирилл вгляделся, сказал что-то рыжебородому и легко соскочил с козел.
— Никак, Гришутка Шумов! Какими судьбами? — спросил он весело, подойдя к изгороди. — Э, да тут и Ян Редаль! Вы как сюда забрели?
Гриша сделал страшное лицо, скосил глаза, замахал руками и сполз с забора — назад, в сад.
— Скажи на милость, — посмеиваясь, пробормотал Кирюшка: — секреты!.. Ну и отчаянные, ну и бродяги!
Комлев загрохотал с той стороны забора коваными сапогами — резные доски ходуном заходили под ним. Он перемахнул через забор в сад, сел на траву рядом с Гришей.
— Ну, что у тебя, сказывай скорей, — велел он, — а то придет сюда Новокшониха, узнаешь тогда, почем нынче березовые веники.
— Дядя Кирюша, — зашептал Гриша, — мы Ивана видели, солдата, он из тюрьмы убежал.
— Брешешь!.. — выдохнул Кирюшка. — Брешешь!
— Кобель брешет, — с достоинством ответил Гриша.
— Где видали Ивана?
— В Заозерском лесу.
— Говорили с ним?
— Ага. Он нас к тебе послал.
Кирюшка с минуту глядел молча, широко раскрыв круглые, как у птицы, глаза. Потом оглянулся по сторонам, хлопнул себя с размаху по коленям и вдруг захохотал:
— Живой? Неужто живой Иван? Ведь это что ж такое!
— А чего смеешься? — строго спросил Ян.
— С радости! С радости, чудари вы мои дорогие! Я вам поверил, не врете вы ведь?
Комлев перестал смеяться, сорвал былинку, пожевал ее.
— Иван ходит по лесу голодный — страшное дело! — сказал Гриша.
— Ну, теперь надо ему помогать, ребята! — жарко заговорил Кирилл. — Надо что-то придумать.
— Мы ему хлеб носим.
— Надо. Надо ему хлеба… и потом — одёжу. Одёжу подходящую.
— Он теперь в пиджаке, вольный. Это ему латыши в городе дали. Пиджак-то драный, одни лохмоты.
— Ну, сказывайте, чего он еще говорил?
— Велел тебе завтра о полдень прийти туда, где пни корчуют. Не успеешь завтра, тогда послезавтра. Он тебя будет ждать, спрячется, а ты иди от корчевья по лесу и песню пой. Он твой голос узнает — выйдет к тебе.
— Там, где пни корчуют? Ну как же, знаю я это место. Приду! — Кирюшка внимательно поглядел на Гришу, на Яна: — Открылся, значит, вам Иван-то… Крепко вам верит, что ли? Али это от нужды горькой?
— Крепко верит нам, — сказал Гриша и покраснел.
Кирилл смотрел на него, и Гриша краснел все больше.
— Ну, добро! — Кирилл опять смеялся. — Добро! Раз краснеешь, значит совесть есть. А молчать умеешь или не научился еще?
— Умею.
— А Ян?
— И Ян умеет.
Теперь и Ян покраснел и отвернулся. Он-то умел молчать!
— Одна надея, ребята: что вы болтать не станете. А проболтаетесь — Ивану тогда конец!
— Ну, ей-богу, маленькие мы, что ли! Дядя Кирюша, ну что мы, не понимаем?
Но Комлев уже не слушал его. Он заговорил вполголоса, как бы в раздумье:
— Теперь что ж в первую голову делать? В первую голову — это взять мне у Новокшоновых расчет. Все, поди, копеек шестьдесят заработал. Вы меня дожидайтесь тут, ребята. И смирно сидите, не дышите!
Комлев перелез через забор, исчез.
Вернулся он не скоро и, видно, страшно злой; губы крепко сжаты, на щеках желваки ходят.
— Обсчитала, ведьма!.. Ну, пошли, ребята.
Он повел мальчишек к проселку новой, незнакомой им дорогой — густой аллеей из плакучих берез. Зеленые косы их висели до земли. У самого выхода в поле одна береза стояла без верхушки, с обугленным стволом («Громом ударило», — пояснил Кирилл); на ней под дощатым навесом чернел образ Николая-угодника.
— Богобоязненные! — угрюмо сказал Комлев, глянув на икону. — У них, у Новокшоновых, две заботы: богу молиться да с нищих суму драть. Вот ободрали меня, обсчитали — смотришь, и господа можно возблагодарить, свечу поставить…
— На много ли обсчитала? — серьезно, как взрослый, спросил Гриша.
— На двугривенный, — так же серьезно ответил Кирюшка и добавил: — Ну, ничего… когда-нибудь сосчитаемся!
Долго шли молча.
От придорожных кустов легли длинные тени: запах полевых цветов и трав стал слышней… В дальнем болотце зажглись от заката розовые окна.
Когда вышли на большак, Гриша стал спотыкаться, глаза у него слипались.
— Э, Григорий Иваныч, — засмеялся Комлев, — нырять принялся! Садись ко мне на закорки.
Он схватил Гришу и одним махом посадил к себе на плечи.
— Ну что это, дядя Кирюша! — заныл Гриша. — Ну что, ей-богу, маленький я, что ли?
Он ныл и вертелся на шее у Комлева до тех пор, пока тот не скинул его на дорогу. Скинул и тут же посадил себе на плечи Яна:
— Этот тоже ныряет… Уморились ребята!
Ян уселся на плечах у Кирилла спокойно, прочно. И вид у него стал снисходительный — сверху он глядел на Гришу.
— Ишь, пан какой! — сказал тогда Гриша, шагая сзади. — Едет, как барин, а того в толк не возьмет, что человеку, может, тяжело.
Комлев захохотал:
— Ну, какая ж в нем тяжесть! У вас, ребятишки, кости еще пустые… да и в голове пусто. Потому и весу настоящего в вас нету!
Край неба еще догорал, а земля была уже совсем темной, когда они дошли до знакомого поворота в усадьбу «Затишье».
Комлев посадил Яна верхом на белевший в сумерках придорожный столбик и скомандовал:
— Ну, теперь марш домой!
16
Дни после этого потянулись длинные.
Раньше, бывало, не успеешь переделать всех дел за день — и вот уже вечер. А теперь как будто и дел никаких не стало. Овраг — место сражений — был мальчиками забыт.
Одно только событие и случилось за это время в усадьбе: к Редалям привели корову — рыжую, крутобокую, с длинными рубчатыми рогами. Гриша подбежал к ней — она доверчиво дохнула ему в лицо теплым, добрым дыханием.
Собралось много народу.
Смотреть корову пришли и Пшечинские, и Тэкля, и кухарка Анфиса.
Золя Редаль, причитая что-то по-латышски, поглаживая корову по крестцу, стала загонять ее в новый хлев, сколоченный лесником из старых досок.
Гриша так был поглощен всем происходящим, что не сразу обернулся, когда его тронули за плечо. Его тронули вторично, и он обернулся с досадой. Позади стоял Кирилл Комлев.
— Отойдем в сторонку, — сказал он тихо Грише: — дело есть.
Эти слова: «дело есть», возвысив Гришу в собственных глазах, сразу заслонили Редалеву корову. Он поспешно пошел за Кириллом. У садовой изгороди Комлев остановился и так же тихо сказал:
— Вызови ко мне Шпаковского, учителя. Я его за амбаром буду ждать.
— Да он же в Ребенишках! — удивился Гриша. — Он давно уже не приезжал… А я-то думал, дядя Кирюша, ты мне про Ивана что-нибудь хочешь сказать.
— Погоди. Пока ты коровьи рога разглядывал, учитель-то и приехал. Сейчас у твоего бати сидит.
Гриша глянул: верно, у их крыльца сверкал спицами велосипед.
— Слушай-ка, — продолжал вполголоса Комлев, — ты ему потихоньку, незаметно шепни: ждет, мол, вас один человек. Понял?
— Понял. Дяденька Кирюша, а как же Иван? Видал ты его в лесу?
— Видал. Потерпи, сейчас нет времени рассказывать. Ступай к Шпаковскому, я буду ждать за амбарами.
Гриша нехотя направился к дому. Обернулся:
— А если он не пойдет?
— Пойдет.
— А на что он тебе?
— Нужен. Ступай, не ленись.
Вот, выходит, и все «дело». А что Шпаковский зовет Гришу сеньором, за козявку его считает — это Комлеву неинтересно. Ну как вызовешь учителя на улицу, да еще незаметно! В горнице сейчас и мать, и отец, да и бабка там же.
— Не ленись, Гриша, не ленись! — еще раз сказал ему вдогонку Кирилл.
В избе Гриша увидел знакомую картину: за столом сидели отец с учителем, у шкафа мать гремела посудой.
— А, Григорий Иваныч! — закричал Шпаковский. — Пожалуйте чаевничать с нами.
— Не хочу, — хмуро ответил Гриша, предвидя новые насмешки.
— Серьезный мужичок! — подмигнул учитель отцу.
Гриша сел в сторонке, у окна, и стал думать: как ему позвать учителя к амбарам?
А тут еще мать никуда не уходит. Если б отец был один, при нем еще можно было б подойти к Шпаковскому поближе, да и шепнуть ему на ухо. А при матери так не сделаешь: свое ухо за это ответит.