Эмиль из Леннеберги - Линдгрен Астрид (мир книг .TXT) 📗
На крыльце стоял Эмиль, Эмиль из Каттхульта. Командорша перепугалась не на шутку. Видать, Юкке или Кубышка наябедничали, а то зачем бы ему было приходить?
Маленький Эмиль поклонился и вежливо спросил:
– Не оставил ли я свой складной ножик, когда был здесь в последний раз?
Надо же, какой хитрец был этот Эмиль! Ножик преспокойно лежал у него в кармане брюк, это уж точно, но ему как-то надо было объяснить, зачем он сюда пришел.
Командорша заверила его, что никто никакого ножа не видал. И тогда Эмиль спросил:
– Ну как, понравилась вам колбаса? А свиной студень и другие гостинцы?
Командорша опустила глаза и уставилась на свои здоровенные ножищи.
– Как же, как же, – поспешно забормотала она, – ведь дорогая хозяйка из Каттхульта знает, чем порадовать бедняков. Передай ей низкий поклон!
И тогда Эмиль сказал то, ради чего он пришел сюда, но упомянул об этом вскользь, будто невзначай, а вовсе не как о важном деле:
– Мама и папа в гостях в Скорпхульте.
Командорша оживилась:
– Неужто в Скорпхульте нынче пируют? А я и не знала!
«Это уж точно, иначе ты давно уж была бы там», – подумал Эмиль.
Как и все в Леннеберге, он хорошо знал, что случись где-нибудь в округе праздник, так на кухне без Командорши не обойтись. Она точна как часы. И не отвяжется, пока не отведает хотя бы сырной лепешки. Ради лепешки она готова была пойти хоть на край света. Если ты бывал когда-нибудь на празднике в Леннеберге, то знаешь не хуже Командорши, что на стол там обычно выставляют длинные ряды сверкающих медных мисок с громадными сырными лепешками, которые гости привозят в подарок хозяевам. В Леннеберге их называют гостинцами.
– На столе там семнадцать сырных лепешек, – сказал Эмиль. – Вот здорово, верно?!
Разумеется, Эмиль не мог точно знать, было ли там семнадцать лепешек, но он и не настаивал, врать он не хотел. Он лишь намекнул:
– …семнадцать сырных лепешек. Вот здорово, верно?!
– Ну и ну! – обрадовалась Командорша.
С тем Эмиль и ушел. Он добился чего хотел и не сомневался, что через полчаса Командорша будет шагать по дороге в Скорпхульт.
Ясное дело, он не ошибся. Эмиль, Альфред и маленькая Ида притаились за поленницей и вскоре увидели, как из дома вышла Командорша, закутанная в свою самую толстую шерстяную шаль, с нищенской сумой под мышкой, и направилась в Скорпхульт. Но вот ужас-то: она заперла за собой дверь на ключ и бросила ключ в свою суму. Нечего сказать, хорошенькое дельце! Теперь все они, эти несчастные бедняки, оказались взаперти, как в тюрьме. Старостиха, видно, считала, что так оно и должно быть. Пусть только Дурень-Юкке попробует выбраться из дома, он увидит, кто здесь командует и с кем шутки плохи.
И она резво засеменила толстыми ногами по дороге в Скорпхульт.
Эмиль подошел к двери и дернул ее. Он сразу понял, что она заперта крепко-накрепко. Потом Альфред и маленькая Ида тоже попытались ее открыть. Да, дверь, без сомнения, была заперта на ключ.
Тем временем к окну прильнули бедняки и испуганно уставились на троицу, которая пыталась проникнуть к ним в дом. Эмиль закричал:
– Гулять вам на пиру в Каттхульте, если мы вызволим вас отсюда!
И в лачуге зажужжали, словно растревоженные пчелы в улье. Вот радость-то нежданная-негаданная! И беда – непоправимая! Ведь все равно они заперты, и, как ни ломай голову, им отсюда не выбраться.
Ты, может быть, спросишь, почему они не открыли окно и не вылезли во двор? Ведь это не так уж и трудно? Сразу видно, что ты никогда не слыхал о внутренних рамах. В зимнюю пору невозможно было открыть окна в богадельне именно изза этих внутренних рам. Они были плотно вставлены и заклеены бумажными полосками, чтобы ветер не проникал в щели.
«Ну а как же тогда проветривали комнаты?» – вероятно, удивишься ты. Дорогое дитя, ну как можно задавать такие глупые вопросы! Кто тебе сказал, что в богадельне проветривали каморки? Кто станет заниматься такой ерундой! Ну кому это нужно, если свежий воздух и так проникал в дом через печную трубу и щели в полу и стенах?
Нет, куда там, через окно этим несчастным старикам не выбраться!
Правда, в доме одно маленькое оконце все же открывалось и зимой, но оно было высоко над землей в чердачной каморке Командорши, и ни один бедняк, как бы он ни был голоден, не решился бы прыгнуть с такой высоты, чтобы отправиться в гости. Потому что это уж точно был бы прыжок прямо на тот свет.
Но Эмиль не отступил перед таким пустячным препятствием. Он тотчас отыскал лестницу, запрятанную под дровяным сараем, и приставил ее к чердачному оконцу, которое радостно распахнула Кубышка. Альфред забрался наверх. Он был рослый и сильный, и ему ничего не стоило осторожно спустить по лестнице маленьких тощих старичков и старушек. Понятно, они охали и причитали, но все, как один, благополучно вылезли из окна и оказались внизу на земле. Все, кроме Блаженной Амалии. Она боялась высоты и ни за что не хотела вылезать в окно. Виберша пообещала принести ей всего, что только сможет захватить с собой, и Амалия успокоилась.
Случись кому-нибудь ехать по дороге в Каттхульт в конце этого праздничного дня, когда уже стало смеркаться, он, наверно, подумал бы, что повстречал вереницу серых призраков, которые, хромая, пыхтя и отдуваясь, карабкались по склону на вершину холма, где стоял хутор. И в самом деле, они были похожи на привидения в своих рубищах, эти жалкие нищие, зато они щебетали, будто жаворонки, и резвились, словно дети. Ох-хохо, ведь столько лет минуло с тех пор, как они были на праздничном пиру. Они радовались, представляя себе, как перепугается Командорша, когда вскоре вернется домой и найдет лачугу пустой, если не считать одной бедной старушки.
– Хи-хи-хи, так Командорше и надо, – сказал Юхан-Грош. – Хи-хи-хи, одна без бедняков, то-то ей будет сладко!
Довольные, они все вместе смеялись над старостихой. Потом они вошли в празднично убранную кухню Каттхульта и оторопели. А когда Эмиль зажег пять больших свечей в подсвечнике и их пламя отразилось в начищенных до блеска медных тазах, а посуда засверкала и засияла на свету, все затихли, а Дурень-Юкке даже подумал, уж не угодил ли он прямо на небеса.
– Гляньте-ка, здесь свечи и вечное блаженство, – сказал он и заплакал, потому что плакал теперь Юкке и в радости, и в горе.
Но Эмиль сказал:
– Будем пировать!
И праздник начался. Эмиль, Альфред и маленькая Ида принялись таскать из кладовой все, что только могли унести. И я хочу рассказать тебе, что они поставили на стол.
Блюдо с пальтами.
Блюдо со свиной колбасой.
Блюдо со свиным студнем.
Блюдо с печеночным паштетом.
Блюдо с жареной колбасой.
Блюдо с котлетами.
Блюдо с телячьими фрикадельками.
Блюдо с копченой грудинкой.
Блюдо с крупяной колбасой.
Блюдо с картофельной колбасой.
Блюдо с селедочным салатом.
Блюдо с солониной.
Блюдо с присоленным говяжьим языком.
Блюдо с большим рождественским окороком.
Блюдо с головкой рождественского сыра.
Блюдо с белым хлебом.
Блюдо со сладкими хлебцами на патоке.
Блюдо с ржаным хлебом.
Кувшин можжевелового кваса.
Кувшин с молоком.
Миску рисовой каши.
Поднос с сырными лепешками.
Вазу с черносливом.
Блюдо с яблочным пирогом.
Вазу со взбитыми сливками.
Вазу с клубничным вареньем.
Вазу с имбирными грушами.
Запеченного целиком молочного поросенка, украшенного сахарной глазурью.
Вот, кажется, и все. Я могла забыть три, ну от силы четыре, самое большее пять блюд, но остальное я все перечислила.
Они сидели за столом, эти старички и старушки из богадельни, и терпеливо ждали, пока все принесут. При виде каждого нового блюда их глаза разгорались все сильнее.
Наконец Эмиль пригласил их:
– Пожалуйста, налетайте!
И они принялись уплетать угощение так, что только за ушами трещало.
Альфред, Эмиль и маленькая Ида тоже сидели за столом. Но Ида съела всего несколько фрикаделек. Она все думала, уж не новая ли это проделка Эмиля, на самом деле. Она вдруг вспомнила: ой, и верно, ведь завтра утром к ним в Каттхульт на третий день праздника приедут в гости родственники из Ингаторпа! А тут вся праздничная еда исчезала прямо на глазах! Она слышала, как за столом хрустели, грызли, причмокивали и глотали. Казалось, стая хищных зверей набросилась на миски, блюда и подносы. Маленькая Ида понимала, что так жадно едят лишь изголодавшиеся люди, но это все равно было ужасно. Она дернула Эмиля за рукав и зашептала ему на ухо, чтобы никто не услышал:
