Честное слово (сборник) - Пантелеев Леонид (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
— А из чего строить? Из снега? — спросил он.
— А это уж как вам хочется. Лучше всего из снега, конечно. Во-первых, материал дешёвый. А во-вторых, кто же лучше ребят со снегом умеет работать!
— Точно! — согласился Лёша.
— Ну, так как же? — сказал полковник.
— Ну что ж, — ответил Лёша, для важности почесав в затылке. — Можно, конечно. Только вот боюсь, что, пожалуй…
— Что ещё за «пожалуй»?
— Оглобель, боюсь, не хватит.
— Каких оглобель?
— Ну, которые вместо пушек. У нас ведь понарошку было: зенитки у нас не было, так мы — оглоблю вместо неё…
— Понятно, — сказал полковник. — Ну что ж, товарищ Михайлов, оглобель уж мы вам как-нибудь раздобудем. За оглоблями дело не станет.
— Тогда всё в порядке, — сказал Лёша. — Приказано строить.
Они ещё немножко поговорили, и через десять минут красный штабной мотоцикл уже мчал Лёшу Михайлова обратно домой.
А что было дальше — я вам в подробностях рассказать не могу. Где и как строились ложные объекты — это, как вы сами понимаете, очень большая военная тайна. Могу только сказать, что строили их, вместе с Лёшей Михайловым, и Коська Мухин, по прозвищу Муха, и Валька Вдовин, и другие новодеревенские ребята. Но Лёша Михайлов был у них главным инженером. И в штабе, куда он теперь частенько заглядывал за указаниями и за инструкциями, его так и называли: «Инженер 1-го ранга Алексей Михайлов».
Работали ребята, в общем, на славу, — иногда, если нужно было, и по ночам работали, забывали пить и есть, не жалели ни сна, ни времени своего, но в школу всё-таки бегали, не пропускали, и Лёша Михайлов даже умудрился в эти дни получить «отлично» по русскому письменному.
А «Хеншель-126» теперь уже не летал в Новую Деревню, а летал туда, где возникали одна за другой новые зенитные точки. Следом за ним прилетали тяжёлые «мессеры» и «фокке-вульфы» и, не жалея боеприпасов, бомбили снежные блиндажи и деревянные орудия. А ребята сидели в это время дома или в убежище, прислушивались к далёким разрывам фугасок, переглядывались и посмеивались. И взрослые не понимали, чего они смеются, и сердились. Ведь никто не знал, что немцы бомбят снег. А ребята хранили военную тайну свято, как полагается.
Иногда, если немцы не замечали батарею и долго её не бомбили, ребятам приходилось достраивать или даже перестраивать её. Но таких было не много — две или три, а на остальные немцы «клевали», как рыба клюёт на хорошую приманку.
В тот день, когда фашистские самолёты разбомбили двенадцатую по счёту снежную батарею, Лёшу Михайлова с товарищами вызвали в Ленинград, в штаб фронта. Их принял командующий фронтом. Из его рук Лёша Михайлов получил медаль, а товарищи его — почётные грамоты, в которых было сказано, что они отличились на обороне города Ленина, «выполняя специальное задание командования».
В этот же день лейтенант Фридрих Буш, командир разведывательного самолёта «Хеншель-126», получил Железный крест. Об этом писали немецкие фашистские газеты. Видели мы там и фотографию этого отважного лётчика. До чего же, вы знаете, глупое, самодовольное и счастливое лицо у этого прославленного героя…
Где-то он теперь, этот Фридрих Буш?
А Лёша Михайлов жив, здоров, по-прежнему живёт в Новой Деревне и учится уже в девятом классе.
Индиан Чубатый
Когда у Володьки Минаева умерла мать и отец его, вернувшийся с фронта, ушёл плотничать за четыре километра, в Мичуринский питомник, учительница Елизавета Степановна уговорила мальчика остаться в школе. Чем он ей так понравился — трудно сказать. Прилежанием Володька не отличался, учился то вверх, то под гору, любил и пошалить и подраться, а главное — был такой врун, выдумщик и балаболка, каких не только в Федосьине, но, пожалуй, и во всём Староломском районе от века не бывало.
Что-что, а уж насчёт вранья он действительно был первый мастер. То вдруг придёт и скажет, что к ним в гости приехал из Москвы дядя-генерал. То выдумает, будто отец его нашёл в лесу золотой топор, за который в музее давали десять тысяч рублей. То сам принесёт в класс какой-нибудь камешек или кусок глины и объявит, что это не простой камень и не простая глина, а фосфорические; они будто бы по ночам светятся, надо только умеючи на них глядеть — через копчёное стекло.
Ребята посмеивались над Володькой, считали его чудаком. С усмешкой поглядывали на него и взрослые. И в колхозе и в школе все почему-то звали его Индиан Чубатый. Откуда это пошло, кто и когда первый его так назвал — неизвестно, только прозвище это быстро к Володьке прилепилось: было в нём действительно что-то и петушиное и голубиное вместе…
И только учительница никогда не смеялась над Володькой, терпеливо тащила мальчика из класса в класс и не отпустила его из школы даже тогда, когда они с отцом оставили колхоз и переселились в Мичуринский питомник. Из этого питомника Володька и бегал день за днём на своих быстрых петушиных ножках в федосьинскую начальную школу. Год бегал, а осенью второго года, когда учился он уже в последнем, четвёртом классе, случилась с ним эта история, которая переломала ему все косточки и из которой вышел он, как Еруслан Лазаревич в сказке, совсем другим человеком.
Один раз осенью, в начале октября, Володька не сделал домашнего задания по арифметике. Учительница на уроке вызвала его и спросила, почему он не сделал этого задания. Володька спокойно мог сказать правду: накануне они с отцом дотемна пилили дрова. Но он почему-то правды не сказал, а тяжело вздохнул, посмотрел под ноги и слабым, жалобным голосом выдавил из себя:
— У меня, Елизавета Степановна, жар. Я, вы знаете, даже бредил сегодня ночью.
— Вот как? У тебя что ж, температура?
— Ага, — прохрипел Володька.
— Сколько же у тебя?
И Володька, не покраснев и ни одной секундочки не подумав, ляпнул:
— Сорок два с лишним.
Учительница посмотрела на него, нахмурилась и ничего не сказала. А после урока вызвала мальчика в учительскую, посадила на стул и велела дать руку. Володька испугался, но всё-таки руку протянул. Учительница нащупала у него на руке жилку, помолчала, пошевелила губами, потом, отпустив Володькину руку, печально посмотрела на мальчика и сказала:
— Зачем ты, Минаев, так часто врёшь?
— Не знаю, Елизавета Степановна, — ответил Володька, опуская голову. — У меня как-то само это получается. Скучно, если говорить правду…
— Глупости! — рассердилась учительница. — Скучно! Просто у тебя язык не тем местом привешен. Ты почему, скажи мне, пожалуйста, вчера задачек не сделал? В волейбол небось играл?
— Нет. Не играл, — сказал Володька.
— А почему?
Володька посмотрел в сторону, вздохнул и ответил:
— Скучно было… Неохота.
— Ах, вот как? Неохота? Скучно?!!
Володьке показалось, что учительница сейчас закричит на него или затопает ногами. Но она не закричала и не затопала, а сказала совсем спокойно, даже спокойнее прежнего:
— Не всегда, Володя, мы делаем то, что нам хочется. У всякого человека есть обязанности. И если мы честно, по мере наших сил выполняем эти обязанности — нам не может быть скучно.
Учительница посмотрела на мальчика, усмехнулась и покачала головой.
— Ах, Минаев, Минаев, — сказала она. — И верно, ты у нас чубатый какой-то. Ну, иди в класс. Пока не сделаешь всех задачек, домой не пойдёшь. Понял?
— Есть, Елизавета Степановна. Понял. Спасибо, — сказал Володька и побежал в класс.
Ребята уже разошлись. Он сел за парту и, посвистывая, стал раскладывать свои тетрадки и листочки с заданием.
«Ничего, это мы быстро, — думал он, перечитывая условия задач. — Восемь штучек только. Это мы в полчаса оттяпаем».
Он уже сделал две задачи из восьми заданных, когда услышал за окном на улице густой хриплый голос:
— Бутылки, банки, кости, тряпки покупаю! Мослы покупаю!..
