Где твой дом? - Воронкова Любовь Федоровна (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Отец так крепко поддержал Аню, что больше никто и не спорил. Только младший братишка Колька поддразнил потихоньку:
— Ути-ути! — и засмеялся,
Трудней всего пришлось с Катей Валаховой. Пухлая, румяная, с маленьким носом, зажатым толстыми щеками, с высоко выписанными бровями, которые придавали лицу слегка удивленное выражение, Катя никак не могла решиться сказать «да» и отказаться тоже не могла. Она была круглая сирота, и бездетная вдова Ксения Соколова, одна из лучших доярок совхоза, взяв Катю в дочки, всю жизнь боялась, как бы не обидеть ее. С детства закармливала ее, пичкала и тем и другим — как бы Катенька не проголодалась. И поработать боялась заставить — как бы не устала сиротка Катенька. И задумываться ей ни о чем не позволяла — как бы не загрустила сиротка Катенька.
— Ведь мы все вместе работать будем, — уговаривала ее Руфа, — соглашайся, Катюха!
— Не суметь мне… Не справиться! — испуганно глядя на подруг темно-голубыми круглыми глазами, слабо сопротивлялась Катя.
— Да мы же помогать тебе будем!
— Ну ладно. Пойду. Только у мамы спрошусь.
— Но ведь ты же взрослая, школу окончила!
— Все равно. Если мама не захочет…
— А если захочет, то пойдешь?
— Пойду. Только у меня ватника нету. Что я — хорошее пальто трепать буду? И платья у меня все хорошие. Мама заработала, а я трепать буду? Нет, не пойду.
И так без конца. То пойду, то не пойду. И уж когда всей только что организованной бригадой навалились, да еще и мама Ксеня помогла, — Катя окончательно согласилась.
Утиное дело в совхозе пошло в гору. Для Веры Грамовой отстроили новый птичник, а старый, маленький, отдали Руфе Колокольцевой.
Вот тут Женя узнала, что такое работать вилами, вычищая старую подстилку, и что такое мозоли на руках, и как болит поясница от усталости. Иногда казалось, что никаких сил больше нет, что сейчас она выпустит вилы из рук и повалится на пол. Но гордость и самолюбие держали ее. «Руфа не падает, и я не упаду. Аня не падает, и Клавка не падает, и я не упаду».
И выдерживала. А потом открыла новость — оказывается, не ей одной трудно.
— Ой, девчонки! — проныла как-то Клава Сухарева. — Сил нет, поясница ноет.
— Ишь ты! — усмехнулась Руфа. — А у меня, думаешь, не ноет?
— А у меня, думаешь, не ноет? — отозвалась Фаинка. — Даже в глазах темно.
Женя облегченно вздохнула. А она-то думала, что только ей тяжело. Значит, не так уж она слабее других?
А тут еще Фаинка высказалась:
— Смотрите на Каштанову. Директорская дочка, а вкалывает что надо. И в глазах у нее не темнится. А вы уж заплакали, принцессы на горошинах.
«Спасибо тебе, Фаинка! Ты и не подозреваешь, как поддержала сейчас директорскую дочку!»
Возни было немало. Пока вычистили загоны, пока все побелили известкой да постлали чистую подстилку… И вот наконец настал день — они едут за утятами.
Женя первая вызвалась ехать с Руфой в инкубаторную. Во-первых, чем меньше быть дома, тем лучше. Во-вторых, интересно, что это за инкубаторы такие и как это утята в этих инкубаторах выводятся. И в-третьих, а вдруг где-нибудь на дороге встретится человек, который не уходит ни на один день, ни на один час из сердца, из памяти…
— Кого-нибудь еще нужно, — сказала Руфа. — Катя ты не поедешь?
— Не знаю… — отозвалась Катя, — ты считаешь — надо?
Но в это время к машине подошел Пожаров.
— Я поеду! — весело, будто объявляя радостную для всех новость, сказал он. — Я же ведь зоотехник все-таки, должен помогать!..
Девушки волновались — как-то они справятся? Как-то довезут целых восемнадцать тысяч утят? Восемнадцать тысяч крохотных живых комочков!
— Привезем, ничего, — сказала Руфа и полезла в кузов.
Женя стала карабкаться вслед за ней.
— На колесо ставь ногу, — помог ей шофер, — теперь вот на эту планочку…
— Товарищи, в чем дело? — закричал Пожаров. — Женя, идите в кабину! Что ж это такое — они в кузове, а я в кабине, на что это похоже!
— Вы старше нас по чину, товарищ зоотехник, — уже из кузова ответила Женя. — Вам так и полагается.
Женя и Руфа переглянулись и рассмеялись. Шофер дал газ.
— Ох ты, ну и качает же здесь, — Женя старалась не слишком ударяться о борта, — а я и не знала.
— Ты еще многого не знаешь, — прогудела Руфа.
Женя опять засмеялась:
— Ты очень много знаешь! Подумаешь — дед с бородой! А правда, Руфа, скажи, — Женя уселась поудобнее, — как это ты умеешь быть такой спокойной? Всегда ты спокойная. И на экзаменах, бывало, все волнуются, а ты даже и бровью не дрогнешь. Урок не выучишь — и тоже не волнуешься. Вот в институт хотелось тебе — я же знаю, как тебе хотелось! А не поехала, и хоть бы что…
Руфа, чуть прищурившись, глядела на убегающую в кусты дорогу.
— И вот теперь — за такую ответственную работу взялась, Ну, если мы этих хлипких утят не довезем — что тогда? Если они у нас сразу подохнут?.. Да мало ли что! А ты сидишь и только розовеешь, как заря, и горя тебе мало.
— А где горе-то? Горя-то еще нету. Ведь они еще не подохли у нас.
— Да я не про то. Я про твое спокойствие, про твою невозмутимость. Почему ты никогда не волнуешься, никогда не рассердишься, не закричишь? Каменная ты, что ли?
— А кто тебе сказал, что я не волнуюсь? — ответила Руфа. — Я просто не люблю, когда люди кричат. Поэтому и сама не кричу.
— Но ведь это же никаких сил не хватит — так вот сдерживаться. Ты просто бесчувственная какая-то.
— Я не бесчувственная. И сил у меня хватает… Это вот ты бесчувственная, — продолжала Руфа с усмешкой. — Любимый твой человек в кабине сидит, а ты хоть бы что, будто и забыла.
— Где?!
Руфа негромко, но от души рассмеялась.
— Да жених же твой! Ты что же, забыла, что Пожаров — твой жених?
Женя отвернулась.
— Оставь, пожалуйста! И не надо, не говори мне об этом. Чтобы я никогда этого даже в шутку не слышала!
— Но ты что же, объяснила ему все?
— Н-нет.
— Так чего ж ты ждешь? Чего человека зря в заблуждение вводишь?
— Все еще жду, может, сам отвяжется. Скандалы мне дома вот до чего надоели. — Женя провела пальцем по горлу. — А ему хоть в глаза наплюй.
— Ну, этого не жди. Это человек не той породы, чтобы отказываться. Как наша мать говорит: не мытьем, так катаньем, а своего добьется.
— Никогда! — Женя с ненавистью покосилась на кабину. — Пускай даже я буду самая несчастная. Пускай на всю жизнь останусь одна. Но за Пожарова — никогда!
В это время Пожаров, словно почувствовав, что о нем говорят, вылез из кабины и, став на подножку, заглянул в кузов. Выпуклые черные глаза его были приторно ласковы.
— Живы, девочки? Готовьтесь, приехали!
«А все-таки ты позволил мне ехать в кузове, — подумала Женя с ядовитой усмешкой, глядя на него, — а сам в кабину сел? Эх ты, «жених»!»
Но Пожаров не разгадал этого взгляда, он все так же тупо и приторно глядел на нее и белозубо улыбался.
Машина взобралась на бугор и остановилась около длинного одноэтажного дома с белым крыльцом и белыми окнами.
Пожаров откинул задний борт кузова и помог девушкам сойти.
Молоденькая практикантка повела их в инкубаторную.
В домике с белым крылечком было очень тепло, даже жарко. Жарко и торжественно тихо. Женя почувствовала присутствие тайны, самой великой тайны природы — рождение живого существа. Огромные темно-красные шкафы — инкубаторы, с плотно закрытыми дверцами и чутко светящимися контрольными огоньками, хранили эту тайну и, казалось, сами прислушивались к тому, что происходит у них внутри. Подчиняясь общему настроению, люди ходили бесшумно и разговаривали вполголоса. И Женя вздрогнула, когда Пожаров громко спросил, спросил так, будто он был где-то на улице, на базаре:
— Тут кто — цыплята или утята?
— Тут цыплята, — сдержанно ответила практикантка, — сейчас покажу.
Она открыла инкубатор. Яркий свет заливал клетки с аккуратно уложенными яйцами.
— Ох ты! — вздохнула Руфа. — Сколько же их здесь?
