Три твоих имени - Сабитова Дина Рафисовна (онлайн книга без txt) 📗
И ушла к себе.
А я сел на край кровати и попытался подумать о том, что мне сказали.
Мама умерла.
Все.
Дом, любовно построенный отчимом, остался без хозяев. И я единственный наследник.
Я все хотел собраться с мыслями и как-то осознанно погоревать о матери, но Лариса сразу начала думать о делах. Надо ехать на похороны, утром купить билеты, вечером выехать, а главное…
Я не понимал, что главное, мысли путались, возвращаясь к одной: «мама, мама», — но Лариса понимала главное лучше меня.
Главное — решить, как потом. После похорон. Дом ведь.
Так что теперь мы с Ларисой сидели и решали, как нам быть дальше.
Вариантов было два. Продать дом, получив за него кучу денег, купить тут квартиру попросторнее и жить дальше. И второй вариант: уехать туда, в Зеленодольск, в город моего детства, на берег огромной реки, обживаться в том доме. Работу мы найдем, нам всего по сорок лет. А тут — что тут?
Нас ничего не держит здесь, рассуждали мы, все больше склоняясь ко второму варианту.
Жить в большом доме, поменять жизнь, начать все заново, попробовать…
— И у Маргошки будет там большая комната, — сказал я.
И тут Лариса вскинулась, словно я ударил ее:
— Ты уверен, что нам надо забирать Марго с собой?
— А как же? — растерялся я.
— А вот так же, — сердито сказала Лариса. — У нас патронат. Куда я ее повезу? Если я тут увольняюсь и уезжаю, то это все. Марго останется здесь. Она ведь, ты не забыл — детдомовская, а я — воспитатель ее.
— Она нас мама и папа зовет.
— Ну зовет, — огрызнулась Лариса. — Зовет, и что? Если ее брать, это значит — удочерять, да? Ты готов? Это навсегда. Там еще неизвестно, как устроимся, а тут тащить ребенка. Такая обуза. Не знаю я, Виталь, не знаю.
Так мы ничего ночью и не решили.
Я все думал: сейчас немного оглядимся и решим что-то с Маргошкой, не бросать же ее тут, правда?
А Лариса ходила с утра сама не своя. Она молча проводила Марго в школу, позвонила на работу, что не выйдет сегодня, поехала за билетами. На меня она не смотрела. Я тоже отпросился с работы и слонялся по квартире с полной кашей в голове, растерянный, потерянный. Иногда мне вдруг казалось, что не у сорокалетнего у меня умерла мама, а у маленького. А потом вспоминал, что я уже большой, и мне было стыдно за свои мысли и за свою детскую печаль и обиду, что вот умерла она и я теперь один. И звонил-то ей последний раз чуть ли не месяц назад.
Слоняясь по квартире, я зашел в комнатушку, где спала Марго. На ее письменном столе был, как всегда, идеальный порядок, а посередине стола лежал лист, крупно исписанный Маргошкиным аккуратным почерком.
Я начал читать и обмер.
«Дорогие мама и папа! Я понимаю, что вы хотите уехать жить в новый дом. И что я вам обуза. Я вам не родной ребенок. И что меня трудно туда везти. И у папы совсем мало денег дают на работе и тогда не на что будет мне покупать все.
Я буду тогда совсем жить в детском доме. Я вам желаю большого счастья и успехов в труде.
Марго»
Мне в один миг стало холодно. Я понял, что вчера ночью Марго слышала наши разговоры. И вот так она придумала развязать этот узел. Собралась утром и молча ушла, чтоб нам легче было решать. Или она думала, что мы уже все решили?
Хлопнула дверь — это вернулась с билетами Лариса.
Я вышел ей навстречу из Маргошкиной комнатушки и молча протянул письмо.
— Что это? — недоумевая спросила она. — Что опять? Слушай, давай потом, я так устала сейчас.
— Нет, сейчас, — сказал я, — ты читай, читай.
Лариса взяла письмо и начала его читать.
Она прочитала его два раза.
Потом пошла на кухню.
Грузно опустилась на стул, положила перед собой листок.
А потом вдруг заплакала. Навзрыд, всхлипывая, как ребенок.
И повторяла зло и обиженно:
— Дура, какая дура, дурочка малолетняя, вот дурочка!
Я принес ей воды.
Она выпила. И сказала осипшим от слез голосом:
— Сейчас в детдом пойду, ты пока тут сообрази, какие вещи собрать — свои хотя бы. Вечером едем.
— А в детдом зачем? — спросил я.
— Я всю ночь думала. И весь день сегодня. Не оставим мы ее, Виталь, не сможем. Я как представила, что мы уедем, а она тут одна останется, так жалко мне ее стало. Я уж и в опеку сбегала, узнала. Можно удочерить, можно опекуном мне стать. Решим, да, Виталь? Да, Виталь?
Она смотрела мне в глаза снизу вверх, и я, всегда привыкший полагаться в семейных решениях на ее твердую волю, почувствовал, что именно сейчас она ждет от меня какого-то веского слова.
— Удочерим, — сказал я.
Она вздохнула.
— Ну вот. Я билеты взяла на троих. На похороны поедем всей семьей, да? Побегу заберу эту дурочку из детдома. Тоже мне. Решила она за всех.
Лариса всхлипнула еще раз, порылась в сумочке и выложила на стол розовые железнодорожные билеты.
Три.
Часть третья
Гошка
Хлопнула дверь — это вернулась с билетами Лариса.
Виталий вышел ей навстречу из Маргошкиной комнатушки и молча протянул письмо.
— Что это? — недоумевая, спросила она. — Что опять? Слушай, давай потом, я так устала сейчас.
— Нет, сейчас, — сказал Виталий, — ты читай, читай.
Лариса взяла письмо и начала его читать.
Она прочитала его два раза.
Потом пошла на кухню.
Грузно опустилась на стул, положила перед собой листок.
— Ну вот она все и решила. И хорошо. Я всю ночь думала, думала. Не получится у нас, чужая она мне. Раз сама решила уйти — так тому и быть. Ты, Виталь, собирай свои вещи, вечером едем.
Она порылась в сумочке и выложила на стол розовые железнодорожные билеты.
Два.
Глава 1
Дурная слава
У меня сегодня радость — «день йогурта».
В обед по субботам нам дают на десерт розовую бутылку фруктового йогурта. Малинового или клубничного. В столовой нашей группы столики стоят сдвинутые: чтобы было как за большим семейным столом, а не как в кафе, объясняют воспитатели.
Миха, которому скоро в армию, ядовито говорит, что это не как за семейным столом, а как в казарме. Мол, из казармы уеду — в казарму и приеду.
За каждым столом помещается по четыре человека. На четверых дают одну бутылку йогурта. Ее полагается разлить по стаканам. Получается примерно чуть больше трети стакана каждому.
Обидно ужасно: йогурт густой и чуть ли не половина остается внутри, на стенках бутылки (откуда его никак не достанешь), и размазывается по стенкам стакана (тут уж можно вычистить мякишем белого хлеба, если тебе так нравится).
И мы придумали установить расписание. Отдаем всю бутылку кому-то одному, чтобы больше доставалось. Так что получается, раз в месяц у каждого из нашей четверки день йогурта — почти праздник.
Остальные все равно завидуют, потому что твой йогурт был неделю назад или будет через две недели только — это кажется так долго.
Когда я вырасту, я буду покупать себе йогурт каждый день. Йогурт и помидоры — это моя самая любимая еда.
— Рыжая, — говорит Миха, — хочешь мой помидор?
Миха не любит помидоры и всегда отдает их мне, если нам ко второму в обед кладут четвертинку.
С Михой мы дружим. Когда год назад я вернулась в детский дом из той семьи, которая меня брала, Миха почему-то сразу взял надо мной шефство.
А то сперва было очень тяжело.
Люди — они бывают недобрые. В лицо не скажут, а за спиной пошли разговоры.
— Что это от нее отказались? Чем она такое заслужила? Говорят, она дура совсем, приемная мать с ней мучилась-мучилась, с ее уроками сидела-сидела, все за нее сама решала, чтоб у нее оценки в школе были поприличнее, плакала, да и сдала назад.
— Нет, говорят, она там воровала в семье, все, что плохо лежало, деньги воровала, кольцо у матери сперла, вот они ее и вернули, надоело следить за ней и все прятать.