Щорс - Герасимов Евгений Николаевич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
И батько Боженко тоже пел эту песню о Щорсе, Когда таращанцы рассказывали о боях под Бердичевом, трудно было правду отличить от вымысла. Вчерашний день превращался уже в легенду.
«Погода была холодная и сырая. Снег только что растаял, была грязь, — писал в письме один из рядовых участников борьбы за Бердичев. — У многих бойцов распухли ноги и закостенели руки. С большими потерями мы отходили к Бердичеву. Ночью мы видели зарево над теми селами, где нас принимали особенно радостно. Сердце сжималось, когда мы смотрели на багровое небо. На рассвете человек сто отступивших бойцов собралось на станции. Вдруг под красным флагом к перрону подъезжает бронепоезд. Не ожидая никакой провокации, мы радостной толпой высыпали к нему навстречу. Но вместо приветствия на нас посыпались горячим градом пули и картечь. Поднялась паника. И вот откуда-то появился Щорс с наганом в руке. Его суровый голос сразу привел нас в себя. Он сумел нас задержать и рассыпать в цепь. Я бежал, неся на плече тело пулемета „максим“. А мой товарищ тащил станок. Указав высокое место, Щорс приказал нам собрать пулемет и открыть убийственный огонь. Через минуту наш пулемет уже работал, а Щорс командовал: „Цепь вперед, за мной, ура!“ Никогда не забуду я этого торжественного момента: с наганом в руке летит Щорс впереди, и все напрягают силы, чтобы не отстать от своего молодого начдива. Дав задний ход, петлюровский бронепоезд поторопился исчезнуть с наших глаз».
В таком стиле рассказывали о боях под Бердичевом все дравшиеся под командой Щорса.
Между тем Щорс, выбившись из сил, лежал тяжело больной в штабном вагоне на станции Житомир. В письме Фане Донцовой Щорс сообщал:
«У нас на бердичевском фронте произошла заминка. Киев оказался под сильной угрозой. Все взоры устремились на нас. 29 марта приезжаю в Бердичев — о, ужас! Все войско в вагонах, и никакой власти нет. Дело происходило в 3 часа ночи. Получив полную информацию, я взялся за дело. Когда товарищи красноармейцы узнали о моем приезде — воспрянули духом. Я бросил их в наступление и сам цепями оттеснил неприятеля за 18 верст от Бердичева, где и остановились на ночь.
Наутро Петлюра сам на броневике подвез превосходящие численностью силы и оттеснил наш левый фланг. Наши полки дрогнули и обратились в бегство. Видя такое положение, я сразу сообразил, чем эта история может кончиться. На лошади верхом я останавливаю бегущих и с великим трудом все же добиваюсь своей цели. Под сильным артиллерийским огнем я вторично повел цепи в наступление и опять выбил противника. Бои завязались сейчас же за городом. Участие принимали с нашей стороны 5 броневиков и дивизион артиллерии, а со стороны неприятеля — 5 броневиков и 32 орудия разного калибра.
В течение девяти дней шел сильный и упорный бой с утра до ночи. Но все-таки противник был разбит, несмотря на то, что город переходил из рук в руки.
Ты знаешь, что я не люблю писать, но если я уж пишу тебе, то вообрази, что могло здесь быть, — я назвал это „бердичевским кошмаром“. Здесь смешались в кучу и наши и враги. Но я был глубоко уверен в победе — и победил — и с кем же? К концу боя у меня осталось всего-навсего 175 человек, 3 орудия, 2 броневика и я».
Только в конце письма Щорс между прочим сообщал о своей болезни: «После всего этого я захворал, и захворал серьезно. Не думай, что я ранен, нет, я тебя уверяю, что нет… Врачи сообщают, что я счастливец, что у меня железный организм… За мной хорошо ухаживают, следят, кормят и т. п. Теперь я почти здоров».
О железном организме Щорса врачи вряд ли говорили ему. Во время «бердичевского кошмара» он получил острый колит, и его организм, подточенный процессом в легких, с трудом боролся с новой болезнью.
Вот свидетельство гарнизонного врача, лечившего в эти дни Щорса:
«Будучи одержим острым колитом при очень высокой температуре, он находился в крайне тяжелом состоянии, неимоверно страдал от нечеловеческой боли в животе. Меня поразила его выдержка. Несмотря на свои ужасные переживания, он отдавал приказания спокойно, твердо, ясно».
Разговаривая как-то с врачом, Щорс неожиданно воскликнул:
— Вы знаете, доктор, о чем я сегодня размышлял? Окончится вот гражданская война, — что мы победим, в этом нет сомнения, — и ведь я смогу учиться, где мне только вздумается! Так вот я и размышлял: продолжать ли мне медицинское образование, поступить в университет, — я ведь давно мечтал о нем, — или идти в Академию генерального штаба. Пожалуй, академия перетянет… Эх! Доктор, как хочется учиться! Знаете, мне кажется, что я горы сверну.
Строя планы на будущее, Щорс никогда не говорил о возможности смерти в бою. Он как будто даже не предполагал, что его могут убить, хотя редко выпадал день, когда бы он не рисковал своей жизнью.
Глава семнадцатая
В ЖИТОМИРЕ
К Щорсу приехала Фаня Донцова. Еще не совсем оправившись после болезни, он жил в штабном вагоне, стоявшем на запасных путях станции Житомир. Это был обыкновенный вагон второго класса, изрядно потрепанный на фронтах, с четырехместными купе, одно из которых занимал Щорс. Когда ему доложили о приезде Фани, оказалось, что это не сюрприз для него, — он ее ждал.
Товарищи, знавшие о чувствах, связывавших Щорса и Донцову, и не раз еще в Унече поговаривавшие о женитьбе, опять начали намекать на это.
— Можете успокоиться, — засмеялся Щорс, — я сделаю Фане предложение.
Войдя в купе, Донцова поздоровалась сразу со всеми:
— Здравствуйте, товарищи богунцы!
Она ничуть не изменилась. И одета была так же: кожаные куртка и фуражка, грубые сапоги, у пояса маленький браунинг в кобуре.
— Знаешь, Фаня, хлопцы донимают меня, покоя не дают, требуют, чтобы мы с тобой поженились, — сказал Щорс.
Фаня улыбнулась.
— Придется, видимо, подчиниться их требованию.
— Придется, Фаня, конечно.
— Что ж! По рукам?
Фаня протянула руку, Щорс крепко сжал ее.
В тот же день комендант доложил Щорсу, что ему приготовлена квартира из четырех комнат около вокзала. Щорс расхохотался.
— Что такое? Что такое? Повтори-ка!
— Товарищу начдиву отведена квартира, потому что как он теперь вроде семейный будет.
— Слышишь, Фаня? — крикнул Щорс. — Придется тебе скоренько сматываться отсюда, а то они меня замучают.
Однако, друзья Щорса, решившие во что бы то ни стало уговорить его пожить в человеческой обстановке хоть несколько дней, пока есть для этого возможность, добились все-таки своего. Щорс переселился в отведенную ему квартиру, но занял с Фаней только две комнаты, а другие две отдал семейному железнодорожнику.
Дети железнодорожника — три девочки и мальчик — сейчас же заявились к Щорсу.
— Правда, что вы товарищ Щорс? — спросила старшая девочка.
— Меня зовут дядя Коля, — сказал Щорс.
— Значит, вы, дядя, не Щорс?
— Дядя Коля Щорс. Давайте дружить.
— Давайте, — сказала старшая. — Поиграйте с нами.
— Во что?
— Можно в кошки-мышки.
Щорс сделал испуганное лицо и замахал руками.
— Ни за что! Страшнее кошки зверя нет.
Дети засмеялись.
— Это же такая игра…
— А разве вы, дядя, боитесь кошки? — спросил, мальчик.
— Ужасно. Больше всего на свете.
— А у нас есть кошка, — сказала старшая.
— Черная? — испуганно спросил Щорс.
— Да, черная. Глаза желтые.
Щорс схватился за голову.
— Что же мне теперь делать!
Дети закричали;
— А мы сейчас принесем кошку. Принесем! Принесем!
Выбежав, они вернулись с жалобно мяукающей кошкой и кинули ее на Щорса.
Щорс вскочил на стул, со стула на стол, замахал руками, крича:
— Караул! Помогите!
Дети ликовали. Щорс так натурально изображал испуг, что нельзя было не поверить ему.
