Недопёсок - Коваль Юрий Иосифович (книга бесплатный формат TXT) 📗
И вдруг почудилось недопеску, что когда-то, давным-давно, точно так же стоял он среди сверкающего поля, облизывал лапы, а потом даже кувыркался, купался в снегу. Когда это было, он вспомнить не мог, но холодные искры, вспыхивающие под солнцем, вкус снега и свежий, бьющий в голову вольный его запах он помнил точно.
Наполеон лег на бок и перекувырнулся, взбивая снежную пыль. Сразу пронизал его приятный холодок, шерсть встала дыбом.
В драгоценный мех набились снежинки, обмыли и подпушь, и вуаль, смыли остатки робости. Легко и весело стало недопеску, он бил по снегу хвостом, раскидывал его во все стороны, вспоминая, как делал это давным-давно.
Сто шестнадцатый кувыркаться не стал, наверно, потому, что не вспомнил ничего такого. Окунул было в снег морду — в нос набились морозные иголки. Сто шестнадцатый нервно зафыркал.
Наполеон отряхнулся, будто дворняжка, вылезающая из пруда, огляделся и, наставивши нос свой точно на север, побежал вперед, через поле, к лесу. Сто шестнадцатый поспешил за ним, стараясь повыше выпрыгивать из снега. У стога, который высился на опушке, Наполеон Третий остановился.
Снег был здесь изрыт. На нем отпечатались какие-то звезды, от которых пахло приятно и враждебно. Это были лисьи и песьи следы.
Вдруг под снегом кто-то свистнул в тоненькую косточку.
Недопесок прыгнул, прихлопнул снег лапой и вытащил наружу полевую мышь.
В лесу
Мышей у стога оказалось полно. Попискивая, шныряли они в перепревшем сене, и Наполеон гонялся за ними, хлопал по снегу лапами и хвостом.
Сто шестнадцатому тоже хотелось поохотиться на мышей, да больно уж непривычным было такое дело. Вдруг прямо из-под носа у него выскочила мышь. Сто шестнадцатый схватил ее, проглотил и подпрыгнул от ужаса.
Перепуганные мыши спасались под стогом.
Наполеон раскопал в сене пещерку, засунул туда нос. От крепкого сенного запаха закружилась голова. Пахло сено душными июльскими грозами, ушедшим летом.
Мыши затаились, и песцы бросили охоту, побежали к опушке леса. Пересекли березняк, добрались до больших деревьев.
Это были старые елки.
На их макушках гроздьями висели зрелые медные шишки. У подножия, куда не навалило еще снегу, ярко зеленел мох, а толстые стволы облеплены были серыми звездами лишайника.
Морозной смолой пахли подошвы деревьев, стволы опасно уходили вверх, сплетались там ветвями и вливались в небо высоко над головой.
Вдруг сверху послышался тревожный и сильный стук. В красном грозовом шлеме на осине сидел черный дятел, долбил дупло. Заметив песцов, он крикнул пронзительно, расставил в воздухе бесшумные крылья, нырнул в еловый сумрак.
На крик его прилетела сорока.
«Страх-страх!» — сварливо закричала она.
Наполеон тявкнул в ответ, угрожающе взмахнул когтистой лапой.
Но сороку это только раззадорило. С дерева на дерево перелетала она над песцами и кричала на весь лес: дескать, вот они, беглецы со зверофермы, лови их, держи!
Под крик сороки песцы выскочили на вырубку, заваленную ломаными березками, выкорчеванными пнями. Здесь, под кучей еловых веток, спал заяц-беляк. Он гулял-жировал всю ночь и спал теперь крепко и спокойно.
Шорох снега и сорочий крик разбудили его. Длинноухий, с выпученными глазами, он с треском выскочил из-под земли у самых ног Наполеона и пошел сигать по вырубке, перепрыгивая пеньки.
Песцы замерли от ужаса, а потом дунули в другую сторону.
Сорока растерялась. Не могла сообразить, что теперь делать, за кем лететь, над кем трещать. Она раздраженно уселась на ветку козьей ивы, закрутила зеленой головой. Настроение у нее совсем испортилось.
Неподалеку, под елками, вдруг зашуршал снег, послышалось сопение, и на вырубку выбежал гончий Давило. Он равнодушно глянул на сороку, добежал до заячьего следа и тут оживился. Фыркнул вправо, влево, а после засунул нос свой, похожий чем-то на кошелек, прямо под кучу еловых веток.
Задрожал от радости собачий хвост, и вылетели песцы из гончей горячей головы.
Давило рявкнул басом и побежал по новому следу, с удовольствием вдыхая сладкий заячий запах.
Загремел голос Давилы под сводами елок — звонкой цепью потянулся по лесу, отмечая путь зайца. Недалеко протянулась цепь, дошла до опушки, заглохла на минутку, и тут на конце ее, как двойной колокол, ударил гром.
Сорока слетела с козьей ивы и низом-низом, незаметно, быстро и неторопливо скрылась из глаз.
Кто стрелял?
— Что такое? Что еще такое?! Кто стрелял?
Близкий, неожиданный выстрел ошеломил директора Некрасова, пыжиковая шапка вздрогнула на голове.
Директор стоял на опушке леса в высоких сапогах-броднях, а на руках его были дворницкие рукавицы — хватать в случае чего песцов. Выстрела директор никак не ожидал. Наполеон нужен был живым.
— Кто стрелял?! Кто стрелял, я вас спрашиваю?! — грозно повторил директор.
— Ясно кто, — угрюмо ответил бригадир Филин, который шевелился неподалеку в кустах, стараясь замаскироваться. — Обормот Ноздрачев.
Из лесу выскочил Давило. Он был радостно возбужден, шоколадные глаза его налились кровью.
— Ноздрачев! — сурово крикнул директор. — Это ты стрелял?
— Да я тут косого зашиб, — послышался низкий, идущий из самой глубины души голос.
Скоро и сам Ноздрачев вывалился на опушку. От него валил азартный охотничий пар. Заяц, который всю ночь гулял-жировал, болтался теперь у пояса. За три шага пахло от Ноздрачева кислым бездымным порохом «Фазан».
— Токо выхожу на просек, — возбужденно стал объяснять Ноздрачев, — косой чешет. Я ррраз через осинки…
— Где песцы?
— Песцы-то? — растерялся охотник. — Наверно, круги делают.
Директор Некрасов всего секунду глядел на охотника Фрола Ноздрачева, но и за эту секунду взглядом успел многое сказать. Оправивши шапку, директор повернулся к охотнику спиной и направился обратно на звероферму. За ним поспешил бригадир.
— Погоди, погоди, — вслед ему сказал Ноздрачев. — Не волнуйся. Сейчас догоним. Я тут все кругом знаю, не уйдут.
Звероводы даже не обернулись. По снежному полю уходили они от охотника, и вместе с ними уходила премия.
Тут вспыхнул охотник Фрол Ноздрачев, и по лицу его пошли багровые полосы, похожие на северное сияние. Вспышки сияния никто, правда, не видел, зато услыхали директор и бригадир, как ругается охотник им вслед пустыми словами.
Отругавшись, охотник потоптался на месте и пошел потихоньку туда, куда вел его собственный характер.
— Не волнуйтесь, Петр Ерофеич, — говорил тем временем Филин, догоняя директора. — Побегают, жрать захотят — через недельку сами вернутся.
— Да за недельку они от голода помрут, — недовольно сказал директор. — А если кто-нибудь прихлопнет Наполеона? Что тогда?
— Вот это вопрос! — подтвердил Филин. — Что же делать?
Директор закурил, напускал дыму в темнеющее постное небо.
— Надо попробовать Маркиза, — сказал он.
Верея
Серый денек еще посерел, сгустились на небе облака, предвечерний ветер погнал их на юг.
К вечеру оказались беглецы в глухом овраге, на дне которого медленно замерзал черный ручеек. По оврагу, по оврагу, вверх по ручью добежали они до лесного холма-вереи.
Здесь, на склонах вереи, были барсучьи норы. Барсуки селились на холме с давних времен, насквозь пронизали его норами.
Приближающаяся ночь тревожила Наполеона, хотелось спрятаться от ветра, нагоняющего поземку. По можжевеловому склону поднялись песцы на вершину и заметили в корнях елки темную пещеру. Наполеон обнюхал снег вокруг нее, засунул внутрь голову.
Из пещеры пахло сухим песком, смолистыми еловыми корнями. Это была барсучья нора, давно заброшенная хозяевами. Корни, которые оплетали ее потолок, медленно росли, шевелились и постепенно завалили ходы, ведущие внутрь вереи.
Наполеон залез в пещеру, за ним — Сто шестнадцатый, который сразу забился в угол.
