Пароль XX века (Рассказы) - Никольский Борис (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Таковы, оказывается, законы этой игры, ее главный смысл: кто — кого. Опущена в автомат еще одна монета, и снова на экране появляется человек с винтовкой, отчетливо видно его лицо, его напряженные глаза, только теперь он уже не на лошади — теперь он крадется по крыше дома, прячется за трубой, целясь в играющего… Кто — кого? Кто первый успеет спустить курок? Еще мгновение, и мертвое тело, беспомощно кувыркаясь, полетит вниз с крыши. А подросток, еще не успевший остыть от азарта смертельного поединка, с горделивым торжеством не спеша засунет кольт в кобуру…
Потом меня убеждали: не надо придавать слишком большого значения подобным мальчишеским забавам, подобным игровым трюкам. Да и что, мол, такой трюк, по сравнению с тем мутным половодьем фильмов, книг, комиксов, прославляющих убийства, насилие, жестокость, которое захлестывает Соединенные Штаты? Мол, этот автомат, этот кинотрюк, позволяющий бессчетное число раз репетировать поединок, репетировать убийство своего соперника, лишь вырабатывает у человека быструю реакцию, только и всего…
Быструю реакцию?.. Может быть, может быть… «Но случайно ли, — думаю я сейчас, — так близки, так похожи и по своему звучанию, и по своему смыслу оказались эти два словосочетания: „быстрая реакция“ и „быстрое реагирование“? И не отсюда ли, не от этих ли невинных забав тянутся нити к бездумной и такой страшной в своей бездумности готовности целиться, стрелять, убивать — кого угодно и где угодно, был бы отдан приказ, были бы уплачены деньги. Такие люди, разумеется, идеальный материал, с точки зрения тех, кто вынашивает планы военного вмешательства в дела других стран, кто торгует оружием, кого страшит сама идея мирного сосуществования различных стран и народов».
Однако бог с ним, с этим подростком из Нового Орлеана. Очень возможно, из него вырастет вполне приличный, разумный человек. Во всяком случае, его мальчишеский азарт перед экраном игрового автомата можно понять. Но вот когда подобные ковбойские ухватки оказываются присущи взрослым людям — тем, от чьих действий зависит уже не исход кинотрюка, экранного поединка, а судьбы миллионов и миллионов, тут уж становится не по себе. К счастью, на земле в наше время все больше и больше людей, понимающих опасность подобных ковбойских игр с ядерными бомбами и крылатыми ракетами вместо кольта, все меньше и меньше тех, кто готов жить не задумываясь. Голос разума и совести звучит над нашей планетой все увереннее, все сильнее. И голос памяти.
Да, голос памяти — это тоже наша сила и наше оружие в борьбе за мир.
О том, что несет народам война, неустанно, изо дня в день напоминают колокола Хатыни и пепел Хиросимы.
Хиросима… Я был в Японии. Но попасть в Хиросиму мне не удалось. Дважды японский самолет, на котором мы, туристы, летели в Хиросиму, поднимался в воздух, приближался к городу, делал круги над ним и дважды возвращался назад, на аэродром, в Осаку.
Аэропорт Хиросимы не принимал. Хиросима лежала где-то далеко внизу, невидимая, плотно окутанная низкими, тревожно клубящимися облаками. И невольно начинало казаться, будто этот город навсегда запомнил тот страшный день, когда над ним появился американский бомбардировщик с атомной бомбой на борту, и теперь таился от самолетов, страшился приближающегося, нарастающего самолетного гула и прятался, замирал, невидимый, там, внизу.
Я так и не увидел Хиросиму, так и не побывал в этом городе, но это ощущение — ощущение тревожно затаившегося, словно бы навечно укрывшегося облаками города — я увез с собой. Оно не забывается.
И так случилось, что вскоре после возвращения из Японии моя работа привела меня в один из самых молодых городов Ленинградской области — Сосновый Бор. Здесь выстроена и дает ток Ленинградская атомная электростанция.
Я осматривал огромные сооружения атомной электростанции, бродил по чистым, словно бы промытым свежим морским воздухом кварталам нового города, по-мальчишески зачарованно любовался сказочным детским городком — «Андерсеноградом», долго стоял на берегу прозрачного залива…
Особое чувство испытывал я в тот день. Нет, даже не грандиозность электростанции, не небывалая еще мощность атомных энергоблоков поразили меня тогда. Меня поразило соседство могучих атомных реакторов и детского сказочного городка, этих веселых, полувзаправдашних-полуигрушечных крепостных стен и башен. Эти крепостные стены и башни поднялись среди сосен и были возведены с такой любовью, с такой фантазией, что невольно чудилось: здесь не обошлось без добрых волшебников, без их заботливых рук.
В этом соседстве укрощенной, прирученной, призванной верно и послушно служить человеку грозной силы — атомной энергии и счастливого детского смеха, радостной, самозабвенной ребячьей игры было нечто жизнеутверждающее: я как бы воочию увидел торжество разума, добра и света над силами зла и жестокого, алчного безумия. Словно здесь, в Сосновом Бору, мне открылась картина того мирного будущего нашей планеты, в которое верит, к которому призывает наша страна.
Эти строки я писал еще до того, как произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. И теперь, заново перечитывая их, я задумался: а прав ли я был в тех, прежних, своих ощущениях? Не ошибался ли? Не слишком ли оптимистично был настроен?
Я думал обо всем этом и отвечал сам себе: все-таки не ошибался. Трагические события на Чернобыльской АЭС научили нас многому. Они еще раз сурово напомнили о том, какой дорогой ценой в наше время приходится платить за беспечность и расхлябанность. Но все же они не поколебали нас в главном, они не поколебали нашей веры в силу человеческого разума. Они, эти события, еще раз напомнили о том, как велика сегодня ответственность ученых перед человечеством и как важно, чтобы усилия их объединились в одном стремлении — стремлении служить людям.
То, что произошло на Чернобыльской АЭС, — это ничтожная капля в море, по сравнению с тем океаном разрушений, смертей и бедствий, которые несет людям атомная война. Это с особой остротой поняли, почувствовали все те, кому дорог мир. Словно бы грозное предупреждение прозвучало над всей землей: ядерное оружие должно быть уничтожено. Нельзя допустить всемирной ядерной катастрофы. Таков главный урок событий на Чернобыльской атомной.
Как-то девочка, третьеклассница, моя читательница, прислала мне письмо, где были такие слова: «У меня есть много главных желаний, но среди них самое-самое главное — чтобы никогда не было войны, чтобы всегда был мир».
Да, верно. У каждого из нас наверняка есть немало желаний, планов и надежд, но вместе с тем есть и одно — главное, присущее нам всем: пусть никогда не будет войны! Пусть приходящий на смену нашему веку век двадцать первый станет веком без войн, без оружия!
И это не пассивная жажда мира, не только наше желание и надежда — это, прежде всего, упорный и настойчивый труд во имя мира, упорная и постоянная борьба за мир. Потому что мы живем в такой стране, где борьба за мир, работа во имя мира — это и личное, кровное дело каждого человека, и государственная политика, определенная Программой нашей ленинской партии.
Утренняя прогулка по Вашингтону, или Размышления на Арлингтонском кладбище
ремя идет, и тот день, о котором я собираюсь рассказать, все более и более отдаляется, уходит в прошлое, но тем не менее продолжает жить в моей памяти. Да и события, происходящие в нынешнем, сегодняшнем мире, не дают забыть впечатления того дня, заставляют вновь и вновь обращаться к ним.
Так случилось, что в тот день, один из последних дней нашего пребывания в Вашингтоне, я опоздал на туристский автобус. После завтрака я поднялся к себе в номер перезарядить магнитофонную пленку, а когда снова спустился в холл отеля, увидел, что никого из моих товарищей по туристской группе уже нет. Я выскочил на улицу, но и здесь, у подъезда отеля, никого не было. Не было и нашего автобуса с маленькой табличкой за лобовым стеклом, удостоверявшей, что в нем путешествуют «soviet writers» — советские писатели.
